ДЖОЗЕФ. Да.
АННА. Ты умер.
ДЖОЗЕФ. Да. Но я не был красавцем.
АННА. Был. Для меня был. Твое пальто до сих пор у меня.
ДЖОЗЕФ. Я знаю.
АННА. Иногда я надеваю его, когда мне очень холодно. Оно огромное.
ДЖОЗЕФ. Да.
АННА. Ты был высоким и очень сильным, очень добрым и терпеливым со мной, и я очень тебя любила, но ты умер.
ДЖОЗЕФ. Да.
АННА. Мне было четырнадцать, и ты умер, и у меня не осталось никого. Почему ты умер?
ДЖОЗЕФ. Потому что остановились часы.
АННА. Любовь моей жизни – высокий мужчина.
ДЖОЗЕФ. Да.
АННА. Я не знаю, сильный ли он. Надеюсь, что сильный.
ДЖОЗЕФ. Это трудно – быть сильным.
АННА. Возможно, если он очень сильный, мне потребуется много времени, чтобы убить его.
ДЖОЗЕФ. Возможно.
АННА. Мне так хочется вернуться в отель призраков.
ДЖОЗЕФ. Он был замечательный.
АННА. Почему у меня такое сильное чувство, что все здесь уже случалось прежде?
ДЖОЗЕФ. Возможно, случалось прежде, но больше уже никогда не случится.
АННА. Но мне кажется, это то самое, что я ждала всю жизнь, а потом все просто исчезает, как отель призраков.
ДЖОЗЕФ. Все исчезает.
(Пауза).
АННА. Ты никогда не любил свою жену?
ДЖОЗЕФ. Я был поваром. У меня были сильные руки.
АННА. Но ты никогда не любил свою жену?
ДЖОЗЕФ. Я любил девушку, которая умерла.
АННА. И только ее? Единственную?
ДЖОЗЕФ. Любовь сложнее, дитя. Любовь, которую мы испытываем к одному человеку всегда в какой-то степени отражение любви к другому, потерянному навсегда Мы всегда влюблены в нечто такое, что потеряли. Такова природа любви.
АННА. Поэтому я собираюсь его убить?
ДЖОЗЕФ. Возможно, этого ты не убьешь, дитя. Возможно, этот будет другим.
АННА. Да. Возможно, этот будет другим, да только его не существует.
НИНА (опять голос из темноты). Мама?
АННА. Все хорошо. Мама здесь. Здесь и с тобой.
НИНА. С кем ты разговариваешь, мама?
АННА. Я говорю по телефону.
НИНА. Мама?
АННА. Что, милая?
НИНА. Мне снился отель.
АННА. Все хорошо. Никто не причинит тебе вреда. Спи, милая. Спи.
ДЖОЗЕФ (встает, оставляя часы на столе). Наверное, не удастся мне починить эти часы.
(АННА подходит, обнимает деда за талию, кладет голову на грудь. Он укутывает ее пальто, обнимает. Свет медленно меркнет и гаснет полностью).
Египтология[4]
Действующие лица:
АННА – женщина старше двадцати
БЕН – мужчина старше сорока
НИНА, дочь АННЫ, – четыре года, но играет ее молодая взрослая актриса, голос за сценой
Декорация:
Два круга света на темной сцене. В каждом круге стул. Круги света не соприкасаются. Их окружает темнота. Хотя создается ощущение, что АННА и БЕН говорят друг с дружкой по телефону, телефонов у них нет, и они не делают вид, будто есть.
(Ночь. Сирена «скорой, доносящаяся издалека. Свет падает на АНГНА и БЕНА. АННА сидит в левом круге света, одета в длинную футболку, которая ей велика, с надписью «ЗОАР» на груди. Бен – в правом круге света. Между ними темнота).
АННА. Ничего не получится. Я просто хочу убедиться, что ты это понимаешь. Не нужно мне недопонимание. Эти переводы доставляли мне такое наслаждение. Они были для меня так важны. Перевод с одного языка на другой – это что-то очень интимное. Или ты так не думаешь?
БЕН. Да. Согласен.
АННА. Но ничего не получится. Потому что это абсурд. Совершеннейший абсурд. Если что-то получится. Но этому не бывать. Ничего не получится. (Пауза). Мне приснилась Вальпургиева ночь. Но я не могу рассказать тебе об этом.
БЕН. Потому что ничего не получится?
АННА. Потому что это дурная примета. Пересказывать свой сон. Особенно сон про Вальпургиеву ночь.
БЕН. Все дурная примета.
АННА. Это да. (Пауза). Я все время думаю о тебе. Это как сон. Как все хорошее, кажется нереальным. Все эти месяцы. Переводя твой текст. Переписываясь с тобой. Твой голос по телефону. Твоя фотография. Я ощущаю себя египтологом. Расшифровывая твои иероглифы. Иероглифы, ты знаешь, с греческого и означают «священновырезанные письмена». Словно твои слова выбиты на стенах коридоров в моем мозгу. Все равно, что вскрываешь гробницу, заполненную пылью столетий. Исследуя тебя. Изучая нутро твоего разума. Узнавая тебя. Нарастающая необычность всего этого, близость. Как воспоминание. Словно я знала тебя раньше. Словно это все из пьесы, в постановке которой мы участвовали. Иногда меня это пугает.
БЕН. Почему тебя это пугает?
АННА. Потому что перевод пробуждает то, что, казалось бы, уже погребено глубоко-глубоко. В тебе, но также и во мне. Словно переводишь собственную душу. Словно вскрываешь великую, древнюю, пыльную гробницу, находишь иероглифы дано ушедших дней, и вдруг осознаешь, переводя их, что они рассказывают историю твоей жизни. Словно вспоминаешь, как вырубила их в камне десять тысяч лет тому назад. Так похоже на мою бабушку.
БЕН. Твою бабушку?
АННА. Моя бабушка была одержима египтологией.
БЕН. Та, что управляла отелем?
АННА. Нет. Другая. Моя австралийская бабушка. Мать моего отца. Египтология и речные раки.
БЕН. Речные раки?
АННА. И египтология. Она жила в Лондоне. Я иногда ездила к ней. В Лондон. И мой отец. Мой отец живет в Лондоне.
БЕН. Я знаю. Ты посылала мне фотографии.
АННА. Моего отца? Не думаю. Нет у меня фотографий моего отца.
БЕН. Лондона. Те, что ты сделала для меня в Лондоне.
АННА. Да. Лондона. Надеюсь, я тебя не обидела. Не тем, что посылала фотографии Лондона, но связав тебя с пыльными, древними саркофагами и выбитыми на них письменами. Я про возникшее у меня чувство, что никто с давних пор не вскрывал тебя. Ты оставался закрытым тысячи и тысячи лет, находясь в большом старом доме, населенном призраками. Ты очень осторожный.
БЕН. Правда?
АННА. Да. Ты очень осторожный. Отгораживаешься от всех. Кто-то жестоко тебя обидел.
БЕН. Такое случается практически с каждым.
АННА. Пусть так, но кто-то очень, очень обидел именно тебя. Отнесся к тебе самым безобразным образом. Рассчитал, как причинить тебе самую сильную боль, а потом вырвал твои внутренности, как потрошильщик на колбасной фабрике, яростно швырнул их в стену, наблюдая, как они сползают вниз, а потом долго топтался на них, оставив на ковре пятна, которые тебе уже никогда не оттереть. (Пауза). Кто-то вроде меня.
БЕН. Тебя?
АННА. Я причиняю мужчинам много боли. Или причиняла до того, как родилась моя дочь.
БЕН. То есть теперь ты больше не вырываешь из мужчин внутренности и не швыряешь их в стену?
АННА. Нет. Практически нет. Я слишком занята. У меня дочь.
БЕН. Почему ты причиняла боль мужчинам?
АННА. Самозащита.
БЕН. Потому что они причиняли боль тебе?
АННА. Такое случается практически с каждой.
БЕН. Какие мужчины?
АННА. Всякие. Некое количество мужчин. Разных типов. А может, одного. Я хочу, чтобы ты понял. Если я приеду повидаться с тобой, то лишь как твоя переводчица. Исключительно ради перевода. Чтобы он стал еще лучше. После встречи с тобой я смогу переводить более точно, потому что увижу твои глаза. Это многое меняет, возможность увидеть глаза автора оригинального текста, цвет его глаз. Когда ты встречает кого-то, когда человек реально возникает перед тобой, из плоти и крови, тогда меняется все. Когда ты видишь цвет глаз, они становятся настоящими. Не то, чтобы что-то может получиться. Потому что получиться не может ничего. Собственно, я сильно сомневаюсь, что действительно смогу приехать и повидаться с тобой, но если мы повидаемся, то встреча наша будет очень короткой, исключительно ради перевода, и не получится ничего.
