– Мне совсем не нужно дополнительное обследование, – заявляет Ата.

Ее голос слабей, чем обычно, однако звучит резко.

Доктор возражает ей мягким тоном:

– Вам почти семьдесят, госпожа Арройо, и у вас высокое давление. Ваши приступы головокружения могут означать…

– Я здорова.

Поскольку доктор не знает Ату, он продолжает ее уговаривать, но Джейн сознает, что он зря теряет время.

Когда после нескольких часов «наблюдения» ее отпускают из больницы, уже наступает полночь. Медсестры пытались убедить Ату остаться, но та заявила: если они не нашли ничего угрожающего здоровью за день, для нее потраченный впустую, то она достаточно здорова, чтобы отправиться домой и отдохнуть там. Джейн отводила взгляд, когда Ата говорила это, но та, выйдя на свободу, ее заверила: я делаю им одолжение, так как не могу платить, и теперь у них есть свободная койка.

Одна из медсестер настаивает на том, чтобы довезти Ату до улицы в кресле-каталке. Джейн, стыдясь недавней грубости Аты, говорит, что может отвезти свою кузину сама. Ата громко объявляет, что медсестра настаивает на кресле-каталке не из доброты, а в силу больничных правил.

– Таков протокол, – объясняет Ата, произнося последнее слово очень отчетливо. – Если меня повезешь ты, Джейн, я могу упасть, а потом отсудить у больницы миллион долларов.

Но, говоря это, Ата улыбается медсестре, и, к удивлению Джейн, та тепло улыбается в ответ.

На улице Джейн ловит такси, игнорируя ворчание Аты о том, что это пустая трата денег и они вполне могут добраться на метро. Медсестра помогает Ате забраться в машину. Едва та уходит, бренча пустым креслом-каталкой, как Ата начинает докучать Джейн просьбами. Впрочем, Джейн знала, что так и будет.

– Миссис Картер понадобится помощь, кому-то придется сидеть с ребенком. Ты должна меня заменить. Лишь на время. Поможешь?

Конечно, оставить Амалию, которой еще нет и месяца, Джейн не может. Но она слишком устала, чтобы спорить со своей сестрой. Уже полночь, и единственное, чего ей хочется, – это попасть домой. Она демонстративно ищет застежку ремня безопасности, устраивая из этого настоящее шоу, и к тому времени, как пристегивается, Ата уже начинает дремать.

Мостовая неровная, на ней идут дорожные работы. Колесо такси попадает в яму, голова Аты подпрыгивает, а шея изгибается под таким углом, что кажется, будто она сломана. Стараясь не разбудить сестру, Джейн поправляет голову, бережно прижимая ее к своему плечу, пока машина продолжает пробираться по ухабам к шоссе. Амалия шевелится в своем «кенгуру», но не плачет. Сегодня она вела себя замечательно, хотя пробыла столько часов в больнице, и заплакала, лишь когда проголодалась.

Уже поздно, небо черное, до него не достает свет городских огней, и на тротуарах нет ни души. Джейн хочется спать. Она пытается заснуть, силясь закрыть глаза, но они остаются открытыми.

Еще находясь в такси, Джейн позвонила Энджел. Та сегодня не работает. Она одна из ближайших подруг Аты и теперь ждет их на крыльце их приземистого коричневатого дома. Окна всех зданий на улице темные, если не считать круглосуточного магазинчика, где Ата иногда покупает лотерейные билеты. Когда такси приближается к общежитию, Джейн видит, как Энджел бросается к краю тротуара.

– Ата, Эвелин, вот и вы! – восклицает Энджел, открывая дверь такси.

Ее голос, обычно громкий, звучит приглушенно. На лице появляется робкая улыбка, после чего она заливается слезами.

– Накапо[1], Энджел! Ты слишком стара, чтобы плакать!

Ата отводит протянутую руку Энджел:

– Я в порядке.

Но Ате с трудом удается выбраться из такси без посторонней помощи.

Джейн ждет, когда сестра выйдет из машины, а потом расплачивается с водителем. Ата была права: поездка в Элмхерст[2] оказалась недешевой. Джейн смотрит, как Энджел ведет Ату в общежитие, и вспоминает, что дома, на Филиппинах, Энджел работала санитаркой. Джейн посещает странное чувство, будто она видит ее в первый раз – глуповатую Энджел с вечными схемами по завлечению мужчин и постоянно меняющимся цветом волос.

Они проходят через кухню, где новая жиличка играет за столом в видеоигру на своем телефоне, мимо спальни, в которой три двухъярусные кровати прижаты одна к другой так плотно, что добраться до средней можно, лишь переползая через внешние, и попадают в гостиную. Там царит темнота, наполненная тихим сопением множества спящих людей. Койки, на которых спят Ата и Джейн, находятся на третьем этаже дома, но сейчас Ата слишком слаба, чтобы подниматься по лестнице. Поэтому Энджел договорилась, что Ата пока переночует на первом этаже, на диванчике, где обычно спит их подруга. Та работает няней круглые сутки шесть дней в неделю и не появится в общежитии до воскресенья.

– К тому времени ты успеешь окрепнуть, – шепчет Энджел Ате, которая отворачивается, состроив гримасу.

– Мне хочется пить, – говорит Ата, и Энджел бежит на кухню за стаканом, а Джейн развязывает Ате шнурки.

– Джейн, ты не ответила мне. Ты пойдешь к Картерам?

Джейн поднимает взгляд на сестру. Трудно не согласиться с такой старой женщиной и при этом не обидеть ее.

– Дело в Амалии. Я не могу доверить ее Билли.

После того как она произносит имя мужа, у нее во рту остается привкус кислятины.

– Я позабочусь о ней. Мне будет приятно. У меня не было времени пообщаться с Мали с тех пор, как я начала работать у Картеров. – В полумраке гостиной видно, как Ата улыбается. – Не так-то просто растить ребенка в общежитии.

Через две двухъярусные кровати от них кто-то кашляет. Кашель с мокротой, разбрызгивающий вокруг миллиарды микробов. Джейн смотрит на Амалию, все еще спящую в «кенгуру», и поворачивается спиной к кроватям, сознавая, что микробы все равно найдут дорогу к дочери.

Всего три недели назад Джейн жила вместе с Билли и его родителями в полуподвальной квартирке на границе Вудсайда[3] и Элмхерста. Когда Джейн обнаружила, что у мужа есть подружка, о которой его братья и мать знали много месяцев, она переехала в общежитие. Амалию, которой исполнилась всего одна неделя, она забрала с собой. Койка над Атой как раз оказалась свободной. Ата внесла плату за Джейн за три месяца вперед.

Уйти от Билли оказалось непросто. Он был для нее всем. Кроме него, она ни с кем так и не познакомилась с тех пор, как приехала в Америку. Но Джейн рада, что освободилась от него, как и предвидела Ата. Она не скучает по его нескромным рукам, несвежему дыханию и по тому, как он выключал телефон, когда уходил ночью, чтобы она не могла до него дозвониться.

Здесь все тоже непросто. В общежитии всякий раз, когда Амалия обкакается, нужно отстоять очередь в ванную. И Джейн постоянно боится, что дочь скатится с узкой койки, на которой они спят вместе, хотя Амалия еще слишком мала, чтобы самостоятельно переворачиваться. Ночью, когда Амалия плачет, Джейн вынуждена искать убежища на лестнице или на кухне, чтобы не разбудить остальных. И у Джейн нет планов на будущее.

– Возможно, Черри позволит мне поспать в ее комнате. Мне все будут готовы помочь, – говорит Ата.

И это верно. В общежитии всегда кто-нибудь находится, ожидая ночной смены, отдыхая на выходных, убивая время перед новой работой. Почти все обитательницы общежития филиппинки, и большая часть из них матери, оставившие дома детей. Они обожают Амалию, единственного ребенка, которого мать отважилась взять с собой в общежитие.

На каждом из трех этажей есть по одной гостиной и по две общие спальни, вмещающие по шесть, а то и больше обитательниц. Но на каждом из верхних двух этажей имеется еще по отдельной комнате. Ту, что на третьем, снимает Черри. Она работает няней в семье, живущей в Трайбеке[4], но родом из Себу[5]. Ее комната вмещает лишь кровать и комод, но зато там есть дверь, которую можно запереть.