После застолья мы все направились к Аято в комнату, где сообразили небольшое чаепитие (для всех, кроме Кику, которая предпочитала не чай, а кофе, и ей Аято организовал весьма ароматный карамельный латте). Разговором завладел Масута — он рассказал весьма забавную историю, которая приключилась с ним на прошлогоднем чемпионате по традиционным боевым искусствам.

Я сидел на комфортном стуле, молча внимал своему другу, время от времени посматривая на Аято, и прихлёбывал крепкий чай. Казалось, после стольких перипетий жизнь наконец-то вошла в нужную колею, и теперь я мог смело расслабиться и радоваться жизни.

В самом деле, всё ведь закончилось. Самоубийство Сато лично я посчитал признанием в убийстве Такада Ёрико, значит, её дело раскрыто — после стольких лет. Мегами через связи отца инициировала процедуру отчуждения земли, на которой стоял старый госпиталь, так что скоро эти руины снесут, и никто больше не разделит судьбу бедняжки Оки. О последней мы всё ещё скорбели, но первый шок и ужас сменились грустью и смирением: нашу одноклассницу и подругу уже не вернёшь, но память о ней надолго останется в наших сердцах.

Да и вообще, сейчас, в этот самый момент, я чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.

Мы ушли от Аято все вместе и довольно поздно: небо уже начало окрашиваться тёмно-синим. Именинник заметил это и попросил Кушу проводить Мегами до дома, сам же предложил ту же любезность для Кику. Я, как примерный южный джентльмен, тут же вызвался пойти с ними, но Аято мягко отказал, попросив, чтобы вместо этого мы с Масута прошли хотя бы часть пути вместе.

Так мы и поступили. Я расстался с другом у перекрёстка; мы помахали друг другу и обещались обязательно встретиться завтра.

Придя домой, я первым делом отправился к родителям — они сидели на кухне и планировали свой табель командировок. Вкратце рассказав им обо всём, что произошло, я получил свою долю похвал и любви, а потом кинулся к себе в комнату, чтобы затворить за собой дверь, бросить сумку на пол и кинуться на матрац в припадке бешеного восторга.

Я был в святая святых! Я видел Аято в домашней обстановке! Я провёл с ним несколько часов!

Моя душа пела и стремилась ввысь, что неудивительно: любовь ведь обогащает в духовном плане.

Я предпочёл бы лежать и мечтать ещё долго, но завтрашнего вторника никто не отменял, поэтому мне пришлось встать и направиться в ванную.

Приняв душ и проделав самое приятное кардиоупражнение на свете (которое, к сожалению, тренеры не включали в свои программы), я отправился спать.

И стоило мне провалиться в забытье, как я снова оказался в уже знакомом мне городе. Серые здания, серое солнце, серый забор и серое перекати-поле — всё это испугало меня. В прошлый раз, как я помнил, мне нужно было идти вперёд, сейчас же я хотел избежать этого. Я развернулся и быстро побежал, но внезапно дорога передо мной поднялась и превратилась в серую кирпичную стену. Я отшатнулся и дёрнулся было вбок, но и там выросла каменная перегородка. Миг — и я оказался окружён этими стенами, как жук в банке.

А потом откуда-то с неба ко мне спустилась Фанни.

С момента нашей последней встречи, если это можно было так назвать, она ничуть не изменилась: те же светлые хвостики, плавающие в воздухе, тот же костюм, напоминавший школьную форму, те же жуткие чёрные глаза с лучиками-трещинками по всему лицу.

— Привет, Фред, — спокойно вымолвила она, сложив руки на груди.

— Привет, Фанни, — криво улыбнулся я. — Может, выпустишь меня отсюда? Так и клаустрофобию заработать недолго.

— Непременно, — девочка серьёзно кивнула. — Но сначала я расскажу тебе кое-что.

Стены в одну секунду рухнули, подняв облака пыли, которая тут же улеглась. Ещё секунда — и мы оказались в комнате — белой и совершенно пустой, если не считать дивана.

— Садись, — кивнула мне Фанни, взмывая под потолок.

Я покорно склонил голову и приземлился на мягкое сиденье.

Фанни сделала круг под потолком и зависла передо мной.

— Ты хороший человек, Фред, — вымолвила она. — Ты тёплый и добрый, особенно по сравнению с теми людьми, с которыми мне волею судеб пришлось общаться. И потому, когда мне захотелось выговориться, я выбрала именно тебя в качестве слушателя.

— И не говори, подруга, — я усмехнулся. — Общеизвестно, что американцы — лучшие психотерапевты.

Пропустив мою шутку мимо ушей, Фанни вздохнула и начала говорить:

— Я родилась в довольно зажиточной семье. С детства у меня, брата и сестры было всё, что бы мы ни пожелали. Мама баловала нас, относилась к нам крайне ласково и почти никогда не делала замечаний. Отец же был человеком совсем другого толка: строгий и жёсткий, он предъявлял к нам высочайшие требования, и угодить ему было невероятно трудно.

Сам наш отец не был гением, но он питал слабость к людям умным, поэтому привечал талантливых изобретателей, инженеров, радиотехников, умудряясь зажигать их сердца своими пламенными, но неискренними речами.

Надо отдать ему должное — своим сотрудникам он платил хорошо, не скупился на премии и на траты на оборудование. Он не останавливался ни перед чем, пока это сулило ему престиж и постоянный денежный поток, и даже на маме он женился из корысти, выбрав её из-за происхождения и богатого приданого.

Мне было одиннадцать лет, когда один из учёных соблазнил отца весьма интересным проектом. Он якобы изобрёл машину, которая испускала волны уникальной частоты и могла вмешиваться в законы времени и пространства. Аппарат был всем хорош, но его необходимо было проверить на живом существе — довольно высокоразвитом.

Сначала отец поставлял учёному приматов, но всё было не так: эксперименты оканчивались провалами, и вскоре стало ясно, что для опыта требуется человек.

По законам нашей страны, на людях научные эксперименты ставиться не могут. Тогда правила были чуть мягче, но всё равно: добровольный подопытный должен быть совершеннолетним и абсолютно отдавать себя отчёт в своих действиях.

Отец дал объявление в газете и пообещал щедрое вознаграждение, но никто не решился принять участие в таком опасном предприятии, ведь принцип функционирования машины пока был не совсем понятен.

Время шло, желающих не прибавлялось, несмотря на то, что отец удвоил, а потом ещё и утроил плату.

Положение у него складывалось отчаянное: не зная, как действовала машина, он не мог дальше развивать это изобретение и, как следствие, получить очередной ворох патентов и ещё на шаг приблизиться к своей мечте — Нобелевской премии. Этот эксперимент был просто необходим, но без подопытного, увы, ничего бы не получилось.

И тогда отец решился на беспрецедентный шаг: он решил взять в качестве лабораторной мыши одного из своих собственных детей.

Они были тройняшки и родились один за другим с разницей максимум в десять минут, но эти мгновения решали всё. Старшая дочь считалась наследницей, и её с детства готовили к тому, что она когда-нибудь встанет за руль семейной компании. А двое других — брат и сестра — был предоставлены самим себе.

Итак, перед отцом встал вопрос: кого именно выбрать. Конечно, кандидатуру старшей дочери он отбросил сразу же: ей ведь предстояло стать бизнес-леди. Сына тоже стоило поберечь: как-никак, он был продолжателем рода. А вот младшую дочь не жаль, так почему бы и нет.

Я помню этот день так, как будто это произошло вчера, хотя, на самом деле, прошло уже много лет. С самого утра отец был со мной непривычно ласков: он исполнял все мои желания, играл со мной, даже заказал для меня — одной меня — поездку на пони, о которой я так долго мечтала.

Мне казалось, что он наконец-то разглядел, какая я хорошая, ничуть не хуже сестры. Весь день я провела, как на крыльях, и когда отец предложил мне поучаствовать в тестировании «машины времени», я с радостью согласилась.

Меня тут же привезли к зданию нашей компании и увели в подвал. Никто и не думал предупреждать меня о том, что это опасно; меня просто посадили на стуле и сказали не двигаться. Что было потом — я не помнила.