В общем, я провёл прекрасную ночь (мне снилось, как мы с Аято поехали в Майями, чтобы пожениться) и с утра в весьма бодром настроении поспешил в школу.
Учительница физкультуры снова начала улыбаться при приветствии, из холла убрали фото Оки и вазы с цветами, и даже завядшую хризантему с её парты, и ту выкинули. Всё постепенно стало входить в свою колею; жизнь, как это водилось, вытесняла смерть. Школьный совет уже успел издать указ о назначении Хигаку Шина президентом клуба любителей мистики, а также выпустить месячный табель успеваемости (уже без фамилии Руто в нём). Я полюбопытствовал и подошёл посмотреть на рейтинг, и не заметил никаких сюрпризов: я занимал довольно достойное место, особенно для иностранца, а лидировал, как и весь прошлый год, Аято. За ним держались Мегами, Каменага Куроко и Кага Куша; замыкал пятёрку лучших какой-то первоклассник по фамилии Даку. В самом низу таблицы ожидаемо расположились хулиганы.
Ямада Таро оказался практически ровно посередине — я специально это проверил. Его сестра была, по-видимому, более башковитой, так как она заняла строчку намного выше.
Да и вообще, разброс был не таким уж большим. Баллы наших хулиганов могли показаться очень даже хорошими в какой-нибудь другой школе.
Немного послонявшись по зданию, я направился в аудиторию: времени до начала уроков оставалось совсем немного, и учебный процесс постепенно, но верно входил в проторенную колею.
В классе собрались почти все, и там царила столь привычная и дорогая сердцу суета: Кага, размахивая руками, разговаривал с Кокона, которая просто поинтересовалась у него, какую модель телефона лучше покупать и никак не ожидала информационного потока, лившегося на неё, как Ниагарский водопад; Роншаку Мусуме, то и дело облизывая губы, активно писала сообщения в мессенджер на телефоне, и её браслет с брелоками постоянно звенел; Гейджу Цука, склонившись над альбомом для набросков, рисовал что-то; Амаи Одаяка диктовала своему товарищу по клубу какой-то рецепт…
Что несколько выбивалось из колеи, так это четверо ребят, сгрудившихся у моей парты.
Это были два парня и две девчонки; каждый из них щеголял одинаковыми чёрными бархатными лентами на левой руке и на шее. Я не знал их по именам, но был в курсе, что все они входили в клуб любителей мистики, а ещё, что немаловажно, никто из них не учился со мной в одном классе.
— Привет, ребята! — громко протараторил я, обходя их и со стуком опуская сумку на свою парту. — Если ищете Шина, то спешу сообщить: он сидит в соседней аудитории.
Они переглянулись, и одна из них — девочка с короткой стрижкой — вымолвила:
— Нет, Джонс-семпай, мы хотели поговорить именно с тобой, ведь ты у нас в школе самый видный эксперт по фотографии. И Шин… Он ничего не знает о том, что мы здесь.
Я поднял брови, всем своим видом демонстрируя, что слушаю.
Они снова обменялись беспокойными взглядами, и на этот раз слово взял стройный мальчик в очках:
— Сегодня с утра к Шину пришли из школьного совета — ему дали на подпись приказ о назначении его президентом. В процессе разговор зашёл о тех амулетах, которые Ока оставила в помещении клуба боевых искусств. Мы сами, к стыду сказать, полностью забыли об этих амулетах, поэтому, не дождавшись, пока сотрудник совета уйдёт, пошли туда. К счастью, Будо-семпай вывел своих подопечных на прогулку, так что помещение клуба было свободно. Мы стали обыскивать его в поисках амулетов, и…
Он повернулся к девочке с двумя пышными кудрявыми хвостиками, и та, порывшись в сумке, достала бумажный конверт и подала мне. Я взял его, раскрыл, заглянул внутрь и содрогнулся: там лежала тоненькая полоска, исписанная словесами. Только она стала куда короче, чем я помнил, и конец её был обуглен.
— Это всё, что осталось от них, — подытожил высокий юноша с длинной чёлкой, полностью закрывавшей один глаз. — Больше мы не нашли ни одного амулета. Мы спросили у дежурных, не выбрасывали ли они амулеты накануне, но те ответили отрицательно; тот же самый результат — с членами клуба боевых искусств.
Я уставился на обугленный обрывок с выражением священного ужаса на лице. Почему-то этот кусок бумаги безумно испугал меня: я прекрасно помнил, как не так давно рассовывал эти дурацкие амулеты под потолочный плинтус в кружке Масута под руководством ещё живой и здоровой Оки, и этих листков было великое множество. Если это всё, что осталось…
Какая сила забрала их и зачем? Кто поджёг этот последний амулет?
— Нам кажется, что это связано с духами больницы, — снова заговорил мальчик в очках. — Те стены видели столько смертей, боли и горя, что буквально пропитались ими, так что нет ничего удивительного в присутствии в старом госпитале привидений. За годы они накопили страшную силу, поэтому даже мощнейший медиум, такой, как Ока, не смог с ними справиться.
Глубоко вдохнув, я прикрыл глаза. Не нужно поддаваться панике, стоило поразмышлять. Разложить всё по полочкам, как делал Аято.
Амулеты могли выпасть из-под плинтуса, и дежурные вымели их прочь. Да, они отрицали, что трогали амулеты, но, может быть, это просто вылетело у них из памяти. А обуглившийся… Может, кто-то из хулиганов решил пошалить или покурить; кто знает?
— Ребята, честно говоря, это не убедило меня, — я положил конверт на парту и указал на него пальцем. — Всему этому можно найти рациональное объяснение.
Члены клуба любителей мистики снова переглянулись, и я отметил про себя, что меня стала раздражать эта их привычка.
— У нас есть не только это, — девочка с короткой стрижкой вытащила из своей сумки телефон. — Перед походом во владения духов Ока хорошо подготовилась: с собой она взяла диктофон, который пересылал на школьную почту все сделанные записи. Для верности она дублировала их ещё и на мой адрес. С похоронами и этой ужасной трагедией я забыла о записях, и только сегодня, вспомнив об этом, в первую очередь проверила свою почту, чтобы скачать их. И вот…
Она протянула мне телефон и наушники. Я молча взял всё это и, разблокировав телефон, нажал на кнопку «Воспроизведение» уже открытого аудио-файла. Сначала до моих ушей донеслось какое-то едва слышное бормотание, потом на мгновение наступила тишина, и голос Оки, чёткий и ясный, зазвучал в наушниках: «Ты здесь, о дух?».
Я вздрогнул: создавалось впечатление, будто покойная Руто — живая и здоровая — стояла совсем неподалёку.
А запись продолжалась: Ока издала писклявое хихиканье и с восторгом промолвила:
— Не могу поверить, что получилось! Я же говорила, что я и вправду медиум, а никто не хотел слушать… О дух, прости меня за беспокойство, но я общаюсь с такими же сущностями, как ты, и хотела бы узнать…
Её голос внезапно прервал другой — звучавший глухо и отдалённо. Тем не менее, я смог определить, что он принадлежал мужчине, и он старался говорить как можно неестественнее.
Потом наступила тишина, прерываемая каким-то помехами и шарканьем. Через несколько секунд мужчина снова заговорил, и опять мне не удалось понять ни единого слова.
Ока запыхтела, запись прервал резкий стук.
— О дух, ты жил здесь когда-то? — спросила она с придыханием. — Открой мне свои тайны!
И опять этот тип ответил ей: глухо, непонятно, едва слышно.
Несколько секунд слышался громкий шорох, похожий на шелест шелкового платья гранд-дамы восемнадцатого века, только многократно увеличенный.
— О дух, я прошу тебя явить мне свою силу! — воскликнула Ока.
И тут мужчина ответил ей.
Отчётливо и естественным голосом, не таким, как раньше.
— С удовольствием, — проговорил он.
И звук этот заставил меня содрогнуться: он, пусть и искажённый записывающим устройством, был для меня узнаваем. Он до боли походил на голос Аято, а также с пугающей точностью соответствовал той фразе, которую я слышал во сне — в том самом, который мне показала Фанни.
Затем я услышал сдавленный вскрик и глухой удар, на котором запись прервалась.
Догадавшись, что это, я буквально вырвал наушники из ушей и тяжело опустился на стул.
