— Глупости, — строго прервал меня Аято. — Сато — матёрый журналист… Был матёрым журналистом. Ему приходилось иметь дело с совершенно разными людьми, и я весьма сомневаюсь, что он бы испугался кучки школьников.

Я в ответ промычал что-то невнятное, частично признавая его правоту.

— Вот как мы поступим, — деловито проговорил он. — Ты сейчас скажешь мне, где находишься, и я приду.

Я резко выдохнул: прямо сейчас мне срочно требовался кто-то вроде него: такой рациональный, размеренный, спокойный. Может, именно его присутствие поможет мне не слететь с катушек и не впасть в депрессию…

— Через пять минут буду в «Мире карри», — проговорил я.

— Отлично, — быстро вымолвил Аято. — Скоро встретимся.

И он дал отбой.

Я спрятал мобильный в сумку и поспешил прочь от дома Сато — одного из самых несчастных людей из всех, кого я знал.

Да, он был негодяем. Да, он, возможно, причастен к смерти Такада Ёрико. Да, он довёл жену до самоубийства и бросил маленькую дочь на произвол судьбы.

Но мне было жаль его, и я надеялся, что Аято сможет успокоить голос моей совести, который звучал куда громче, чем мне бы хотелось.

Войдя в зал «Мира карри», я занял столик, ничего не заказав при этом — вопреки японским традициям. Но, к счастью, народу здесь стало намного меньше: то ли у людей закончился перерыв, то ли известие о самоубийстве, произошедшем не так далеко отсюда, отвлекло на себя всеобщее внимание.

Аято пришёл через четверть часа. Заказав у стойки две порции карри, он сел за стул напротив меня и положил локти на стол, внимательно глядя мне в глаза.

— Как ты? — участливо спросил он, склонив голову набок. — Надеюсь, ты не думаешь о том, чтобы обвинить себя в том, что случилось с Сато?

Я пожал плечами и с жалкой улыбкой ответил:

— Такие мысли лезут мне в голову, приятель, вопреки моей воле.

Аято вздохнул и покачал головой.

— Сато арендовал чистенькую квартирку в хорошем районе, — начал он. — Также посетил свою любовницу, попытался переговорить с дочерью, то есть подводил итоги всему своему существованию. Мне кажется, он замыслил это уже давно и отложил только из-за Сайко Юкины и её упорства. Так что ты, Фред, тут абсолютно ни при чём; не стоит и думать об этом.

Я с благодарностью посмотрел на него. Мне было немного завидно этому его умению мастерски разложить всё по полочкам: он говорил так складно, так рационально, что ему верили. Не став исключением из этого правила, я тоже покорился этому приятному для уха низкому голосу, этим чётким и ясным выкладкам, этому логичному уму.

А разве можно было поступить иначе?

После довольно плотного позднего обеда Аято любезно проводил меня до дома, на прощание присовокупив, что всегда готов выслушать меня, если понадобится, а также — что празднование его дня рождения не отменяется, и первого апреля после уроков он ждал меня и всех остальных гостей у себя дома.

Поблагодарив его от всего сердца, я пожелал ему спокойной ночи и побрёл домой.

Этот день определённо входил в топ-десять худших времён моей жизни, но я не собирался поддаваться унынию, ну разве только чуть-чуть.

Завтра меня ждал выходной — время, когда люди расслабляются и стараются не думать о предстоявшей трудовой неделе, и я надеялся, что для меня он пройдёт ровно и без приключений, которые в последнее время стали существенно напрягать.

*Одна из самых известных битв в рамках Гражданской Войны в США между Севером и Югом.

========== Глава 50. На стыке месяцев. ==========

Немного глупо, но факт: мне с детства больше нравились месяцы, в которых был тридцать один день. Мне казалось, что они длиннее, потому и солиднее, кроме того, я сам родился в таком.

Тридцать первое марта пришлось на воскресенье, и этот день я, что нетипично, решил провести в блаженной лени. Проснувшись после беспокойных грёз в половине двенадцатого, я валялся на матраце до часу дня, и только голод (да ещё одно естественное желание) смогли заставить меня принять вертикальное положение.

Завтрак мой состоял из тостов с джемом и яичницы — типичное и дорогое сердцу американское сочетание. Мама и папа успели не только поесть, но ещё и распланировать свой день. Они ушли, как гласило из записки, оставленной на кухонном столе, на небольшой тур-круиз, организованный для всех работников представительства. Помню, на неделе они что-то такое говорили, но я был столь увлечён своей бурной школьной жизнью, что не уделил этому должного внимания.

Что ж, значит, никакого мне семейного воскресенья и совместного просмотра фильмов на английском языке — американском варианте английского, намного более приятном для уха, чем более аутентичный британский жёсткий говор.

Справившись с завтраком, сходив в душ и немного приободрившись, я решил отправиться в торговый центр за подарком для Аято. Я примерно представлял себе, что ему понравится: нечто очень полезное и практичное, без всяких излишеств, утилитарное и скромное.

Быстро одевшись и решив обойтись без ветровки (конец марта традиционно был довольно тёплым тут, в Японии), я отправился на улицу.

Тяжёлые мысли о Сато всё ещё одолевали меня, но стало куда более терпимо: теперь я ясно осознавал, что причиной, побудившей его на самоубийство, никак не мог оказаться наш разговор. Аято был прав, и журналист наверняка задумал это уже давно, ведь жизнь его много лет назад ударилась о самое дно.

Поэтому я постарался выкинуть его из головы, решив для себя, что подобный поступок являлся практически признанием в убийстве Ёрико. Мне хотелось переговорить по этому поводу с друзьями, и я решил позвонить им из торгового центра — знаменитого на всю округу «Шисута-Молла».

Подарок для Аято я нашёл сразу же: канцелярский набор в подставке из тёмного дерева идеально подходил ему. В том же магазине я купил себе несколько тетрадей, набор шариковых ручек и ластик в виде Спанч-Боба. Завернув в аптеку, я приобрёл дезодорант и пену для бритья, при использовании которой, как утверждала провизорша, ощущения совершенно непередаваемые. В универсаме я разжился несколькими упаковками лапши быстрого приготовления и банкой газировки, а в моём самом любимом фотомагазине — плёнками для личного пользования и кисточкой для чистки линз — моя почти совсем вылезла.

Закончив с шопингом, я зашёл в кофейню и, заказав себе карамельный латте, расположился на удобном диванчике. Достав мобильный, я набрал номер Мегами, но потом тут же сбросил: я совсем забыл, что по воскресеньям моя дорогая подруга занималась йогой, айкидо и традиционным письмом. Я позвонил Масута — тут было больше надежды на успех. Как оказалось, мой друг уже услышал о самоубийстве Сато от своей двоюродной бабушки-комиссара. Он тоже считал, что это было равносильно признанию.

— Сато просто не выдержал, — вымолвил Масута искренне, но немного высокопарно. — Стало быть, совесть у него всё-таки имелась.

Я спросил его, свободен ли он, рассчитывая встретиться, но, как оказалось, к ним приехали гости — родственники из Токио, — так что Масута не мог отлучиться из дома.

Телефонный разговор с Кику получился довольно неожиданным: она явно не испытывала никаких негативных эмоций по поводу кончины отца и заявила, что впервые с детства смогла спать спокойно.

— Сато Кейичи был жутким человеком, — проговорила она, делая патетическое ударение на каждом слове. — Способный на любую подлость, он всю жизнь думал только о себе, и я провела годы в страхе того, что он вернётся и погубит меня, довершив то, что начал. Поэтому я не испытываю ни тени сострадания к нему и благодарна, что он наконец-то набрался смелости сделать то, что должен был уже давно.

Аято же, по-видимому, готовился ко дню рождения, поэтому его телефон был отключён.

Задержавшись в кофейне намного дольше, чем рассчитывал, я решил направиться домой, рассчитывая найти себе хоть какое-то занятие. Расплатившись по счёту, я подхватил пакеты с покупками и пошёл к выходу, но в дверях внезапно столкнулся с двумя ребятами из моей школы.