— А я и забыла, какой он трус, — процедила Кику, скрестив руки на груди и презрительно искривив верхнюю губу. — Он же бросил семью, так чего ждать? Вряд ли он откроет.
Я прочистил горло и громко проговорил, нагнувшись к створке:
— Сато Кейичи, мы пришли поговорить с вами! Откройте дверь; мы не причиним вам вреда, если вы сами не нападёте!
Минуту стояла тишина, а потом дверь приотворилась, и в возникшей щели показалось лицо Сато. Выглядел он ещё хуже: ещё больше похудел, так что одежда висела на нём мешком, щёки совсем ввалились, а седые волосы явно давно не мыли, но взгляд его остался прежним — ясным, горящим, внимательным, пронизывающим.
Он осторожно высунул голову за дверь, придерживаемую цепочкой, и посмотрел на нас.
— Я так и знал, что мне придётся объясниться перед вами, — просто проговорил он.
Тут взгляд Сато остановился на Кику, и он вздрогнул, как от удара кнутом; его лицо исказилось.
— Давно не виделись, — Кику холодно улыбнулась. — Прекрасная погода, правда?
Сато резко выдохнул, его лицо посерело, и я подскочил к нему, испугавшись, что он вот-вот упадёт в обморок. Однако обошлось: Сато взял себя в руки, подался назад, захлопнув дверь, чтобы через секунду снова её отворить, уже без цепочки.
— Проходите, — невнятно вымолвил он, отступая на шаг.
Мы, ступая один за другим, протиснулись мимо него в тесную прихожую и задержались там, сбрасывая обувь: эта привычка въелась в нас намертво.
Сама квартира представляла собой одно сравнительно небольшое помещение, где помещалось всё, что только могло понадобиться человеку. Слева располагалась кухня: компактный комплекс с плитой, маленьким холодильником и стойкой вместо стола. Справа лежал матрац, на котором валялся смятый плед. Ближе к окнам — у противоположной от входа стены — высился узкий платяной шкаф, рядом притулился приземистый комод, письменный стол и два стула.
В общем, эта студия являлась прекраснейшим образчиком типично японского минимализма, и лишь жилец слегка выбивался из радужной и аккуратненькой картины мещанского благополучия.
Вид у Сато был ещё более заштатный, чем во время нашей первой (и последней) очной встречи. Мне хотелось думать, что это из-за мук совести, но увы: вряд ли такие люди в принципе могли обладать подобными качествами.
Мест для того, чтобы сесть, в этой квартире было недостаточно, так что мы все остались стоять. Сато отошёл к стене и прислонился к ней спиной, как будто чувствовал, что ему необходима дополнительная поддержка, и развёл руками.
— Сато-сан, думаю, пришло время положить конец этому кошмару, длившемуся почти три десятилетия, — начал я, от волнения вновь став говорить с американским акцентом. — Хватит уже этого фарса с обвинениями в адрес Айши Рёбы и тонн клеветы на её семью! Я прошу вас рассказать всё искренне и правдиво.
Мы все стояли напротив него, скрестив руки на груди, словно Большое жюри присяжных. Кику была необычайно бледна, но держала голову высоко. Масута стоял, широко расставив ноги, и был весь напряжен, словно готовясь отразить атаку. Мегами рядом со мной смотрела на Сато с какой-то затаенной грустью, что становилось понятно, если знать о том, как он годами дурачил её тётю.
— Что ж, вы хотите правды, — начал Сато, спрятав руки за спину. — Я готов поделиться всем, что знаю, тем более, что с вами нет этого монстра — сына Рёбы… Решено! Я расскажу вам всё.
— Очень хорошо, — кивнул я. — Давайте же.
Сато склонил голову, с минуту поразмышлял, безмолвно шевеля губами, а потом начал говорить…
========== Глава 48. Рассказ Сато Кейичи. ==========
— Если бы вы встретили меня тридцать лет назад, то точно не узнали. Тогда я был успешен, счастлив и уважаем: основная газета нашего городка, «Аса но рингу», приняла меня в ряды персонала сразу после того, как я выпустился из университета в Токио и решил вернуться в родные пенаты. Вскоре после того, как я устроился репортёром в издании, меня познакомили с весьма милой и скромной библиотекаршей по имени Аи. Поддавшись уговорам семьи, я женился на ней, и вместе мы прожили много лет, хотя никогда не любили друг друга.
На конец восьмидесятых пришёлся пик моей жизни: я получил повышение, мне много платили и держали на хорошем счету в коллективе, а мои статьи неизменно получали одобрение. Когда в недавно открывшейся элитной старшей школе нашего городка решили сделать фестиваль профессий, для лекций пригласили меня. Я согласился, тогда ещё не ведая, к чему приведёт это моё решение.
Формально подготовившись, я явился к назначенному времени в Академи. Желающих пойти на мои занятия оказалось столько, что лекцию перевели в актовый зал. Почти вся школа с удовольствием внимала моим словам: они знали меня по статьям и заметкам на животрепещущие темы, и я был своего рода знаменитостью.
Среди девочек выделалась одна — высокая и крупная, улыбчивая и яркая. Вокруг неё постоянно вились друзья, она ни на минуту не оставалась одна, никогда с её лица не сходила улыбка. Она не была красавицей, но обаяние и бьющая через край энергия влекли к ней.
Как вы догадались, это была Айши Рёба. Она очаровывала каждого, кто приближался к ней, но на меня она не произвела особого впечатления. За годы работы, пусть и не столь долгие, я развил интуицию, которой очень гордился: я хорошо разбирался в людях, мог составить психологический портрет любого, за кем наблюдал в течение минут двадцати-получаса и весьма редко ошибался.
Так вот, в этой Рёбе было что-то дикое, опасное. Её очарование казалось мне чем-то сродни венериной мухоловке, когда яркий прелестный цветок испускает аромат, чтобы приманить ничего не подозревавшее насекомое, а потом сожрать его.
Лекции я должен быть начитывать в течение недели, и уже ко второму занятию мне удалось поимённо узнать всех учеников и понаблюдать за ними. Один из них вроде бы ничем не выделялся, но он заинтересовал меня потому, что оказался объектом внимания с неожиданной стороны.
Его звали Накаяма Дайске. Довольно красивый был мальчик, но лицо его поражало безвольностью. Вы все знаете Айши Аято: он унаследовал внешность отца, но у него черты куда более твёрдые и чёткие. Младшего Айши можно со смелостью звать Аполлоном, его отец же претендовал лишь на титул «симпатичный».
Этот Накаяма был средним во всём: нерешительный, не особо быстро соображавший, но обладавший приятными манерами, он отнюдь не являлся душой компании; скорее даже, наоборот. Мало кто мог бы представить, что яркая Рёба предпочтёт именно его, но так и случилось. Я заметил, каким глубоким становился её взгляд, когда она останавливала его на Дайске; казалось, что в её зрачках начинал полыхать настоящий огонь. Она редко общалась с ним наедине: Накаяма часто держался в стороне, а вокруг Рёбы вечно вились люди, — но я чувствовал это чудовищное вожделение, исходившее от неё.
Во вторник я заметил интересную картину: к Накаяма подсела одна его одноклассница. Я с трудом вспомнил имя девочки — её звали Такада Ёрико, и она была из тех скромниц, которых вечно никто не замечал. Они беседовали довольно мило, улыбались друг другу. Я с умилением следил за этой наивной сценой, и тут в моё сознание закралась мысль: а как же Айши Рёба отреагирует на это?
Я поискал её глазами и увидел. Как и всегда, она стояла посреди целой группы людей и мило с ними общалась, но время от времени бросала косой взгляд в сторону Накаяма и Такада, и её выражение лица в те моменты не предвещало ничего хорошего. Её черты искажала судорога, они складывались в гримасу несусветной чёрной злобы и ненависти, но только лишь на долю секунды. Никто из её друзей не видел этого, я же, напряжённо следивший за ней, заметил и понял: она как вулкан, который готов извергнуться и погрести всех под слоем лавы и пыли.
И я начал внимательнее относиться к этой девочке, вызывал её для ответов, старался вывести на эмоции, чтобы узреть её в минуту раздражения, но нет: хитрая, как лисица, она превосходно держалась и ни разу не выдала своей хищной натуры.
