Но проблема состояла не в этом: мне на ум пришло имя ещё одного человека, который питал чувства к Ямада.
Айши Аято.
Я вздохнул и вдруг громко фыркнул. Этот звук разнёсся по пустому коридору, оставляя после себя лишь жутковатое эхо.
Да, Аято был влюблён в Ямада; ну и что с того? Не станет же он из-за этого убивать другого человека!
Нет, Аято не таков. Он рационален, холоден и расчётлив, а вовсе не порывист и эмоционален. Он бы разработал настоящий многоходовый план по завоеванию Таро и в конце концов, зная упорство Айши, добился бы цели. Но убивать девочку только за то, что она читала книгу вместе с Ямада… Нет, на такое Аято попросту не способен.
Посмотрев вниз, я провёл рукой по холодному полу, выложенному деревянными панелями.
Ока погибла из-за несчастного случая, и нечего размышлять об этом: так недолго впасть в депрессию, а последняя, в свою очередь, чревата самыми ужасными последствиями.
Опершись об пол, я тяжело встал и, прослушав объявление от завуча, которое она давала каждые пять минут, медленно направился к шкафчикам с обувью.
Спортивный комплекс Академи представлял собой отдельно стоящее здание огромных размеров, служившее для занятий физкультурой в холодное время года, а также для всякого рода торжественных зрелищ, то есть, выполнял ещё и функции актового зала. Тут проводились церемонии выпуска, театральные постановки, концерты, показы, матчи и так далее. Комплекс был оборудован высокой сценой, комфортными закулисными помещениями, великолепной спортивной площадкой, снарядами и кладовой огромных размеров — в последней хранились кресла, баскетбольные и волейбольные мячи, эспандеры, сценические декорации — в общем, всё, что только могло пригодиться кому-либо.
Я шёл до корпуса лениво, медленно, надеясь, что к моему появлению всё уже закончится. Меня обгоняли прочие ученики, которые, передвигаясь парочками или стайками, вполголоса обсуждали ужасную трагедию. Дисциплинированность в них оказалась сильнее грусти: они спешили войти в зал как можно скорее, чтобы не заставлять никого ждать. Я же просто не мог ускорить шаг; напротив, мне очень хотелось сесть тут же, на мягкой весенней травке, и никуда не идти, но осознание того, что я должен отдать последний долг несчастной Оке, толкало меня вперёд, тянуло за руки.
Обстановка в зале была соответствующей печальному поводу, по которому нас собрали: на сцене высилась трибуна, за которой стоял директор школы. Сбоку стоял стол, весь заваленный живыми цветами. Посреди этого великолепия выделялся снимок Оки — тот самый фотопортрет, который я выбрал, увеличенный и вставленный в траурную чёрную рамку.
Сморщившись, я спешно отошёл к последнему ряду и пристроился за Хигаку Шином и его товарищами по клубу — худенькой девочкой с короткой стрижкой и внимательным взглядом и стройным мальчиком-первоклассником в очках.
— Я не думала, что этот призрак окажется настолько могущественным, — вымолвила девочка, наклоняясь к Шину. — Ока была опытным медиумом, а он с такой лёгкостью погубил её!
— В полиции сказали, что это несчастный случай, — ворчливо заметил Хигаку. — Может быть, хотя бы сегодня вы не будете нести чушь про своих привидений?
— Хигаку-семпай, всё очень серьёзно, — вмешался мальчик, поправив очки. — Дзюцу-семпай верно заметила, что даже опытный медиум спасовал перед этим духом. Это означает, что перед нами анами — агрессивный призрак, который, к тому же, может взаимодействовать с окружающей средой физически. Мы должны пойти туда все вместе и провести очистку.
Шин глубоко вздохнул и потёр переносицу.
— Мы никуда не пойдём, Даку, — вымолвил он усталым тоном. — С нас хватило одного несчастного случая! Ты сам прекрасно помнишь этот госпиталь: там всё держалось на честном слове, а остатки стены разваливались прямо на глазах! Неудивительно, что Ока упала: эта старая больница — просто какая-то смертельная ловушка!
Я кивнул, хотя Хигаку не мог меня видеть: мне была близка его точка зрения. Конечно, не существовало никаких призраков, тем более агрессивных: бедная девочка просто поскользнулась и сорвалась вниз.
Внезапно мне вспомнилась та жуткая картина из сна, и я потряс головой: нет, не нужно об этом думать, это неправда, это иллюзия, порождённая подсознанием, воспалённым от стресса, шока из-за трагической гибели одноклассницы, да чем угодно! Только бы не уцепиться за эту картинку, только бы не воскресить её в памяти…
Тут директор нашей школы прочистил горло прямо в микрофон, и я с благодарностью поднял на него глаза. Впервые в жизни я был весьма признателен Кочо-сенсею.
— Мы собрались здесь по весьма трагичному и грустному поводу, — начал он, левой рукой поправив край своей обжимки. — Наша любимая подруга, наша уважаемая однокашница…
Я опустил глаза, решив не слушать эту стандартизированную речь. Мне хотелось помнить Оку такой, какой она была ещё несколько дней назад: живой, здоровой, увлечённой. А все эти высокопарные словеса убивали её — во второй раз; они уничтожали её образ.
С трудом достояв до конца церемонии, я вылетел из зала одним из первых и помчался в здание школы. Только бы подальше от этих торжественно вытянутых лиц, этих жутких слов вроде «скорбим», «сожалеем», «невосполнимая потеря»…
Едва не забыв переобуться, я взлетел на третий этаж бегом и, не озаботившись о том, чтобы восстановить дыхание, поспешил в аудиторию. Как и ожидалось, я оказался там первым: все остальные ещё шли от спортивного комплекса, стараясь не торопиться, так как излишне быстрый шаг почему-то считался тут неуважительным к покойной.
Сев за свою парту, я повернул голову и уставился в окно. Небо было голубым и по-мартовски чистым, и я в который уже раз пожалел, что Ока больше его не увидит.
Аудитория потихоньку заполнялась. Все ученики говорили намного тише обычного, практически шептались, как будто это играло какую-то роль, как будто что-то меняло. Даже Роншаку Мусуме в этот раз гладко причесала свои пышные завитые волосы и не надела ни одного браслета.
В остальном же всё было так, как и всегда, за исключением лишь того, что в кабинете медсестры сегодня весь день дежурила приглашённый психолог. Я не ходил к ней; зачем? Душевные травмы такого рода должны заживать естественным путём. Кроме того, если прижмёт, всегда есть Франсуа.
Аято я сегодня почти не видел: он настолько погряз в делах школьного совета, что даже на обед пришёл с опозданием, и они с Мегами за едой говорили исключительно о предстоящей поездке. Все загорелись этой идеей, потому что экскурсия означала шанс отвлечься от ужасов, которые мы испытали.
Ториясу было поручено собирать деньги и информировать всех касаемо поездки — самая приятная обязанность, особенно для неё. Она гордо расхаживала по этажам, подходила к каждому и подробно объясняла каждую деталь своим медовым голоском. Мне не удалось избежать общей участи: Акане и меня почтила своим присутствием, когда я сортировал новую плёнку в чёрных контейнерах. Она встала рядом со мной в своей излюбленной позе: пальцы сплетены перед собой, голова чуть склонена набок, на губах играла лёгкая улыбка — и начала рассказывать об экскурсии с таким видом, словно старалась предупредить малейший мой вопрос. Я же, пусть это было не совсем прилично, не стал отвлекаться от своего занятия и лишь мрачно кивал в ответ на её слова. Она назвала сумму — вполне нормальную и демократичную, я ответил, что принесу деньги завтра, и на этом мы распрощались: к счастью, она не стала задерживаться у меня в клубе.
После её ухода я погрузился в работу: давно заученные действия и одновременно любимое хобби помогали забыться, и действовало это неплохо, но воспоминания об Оке то и дело беспокоили меня, переплетаясь с мыслями по поводу расследования дела Такада.
Завтра мы планировали пойти допрашивать Сато, и я ощущал себя полностью готовым к этому. Только нужно было привести себя в совершенно спокойное состояние духа, чтобы ненароком не ударить негодяя.
Страшно мне не было: Я твёрдо знал, что правда и справедливость — на моей стороне, так что даже если Сато и начал бы сопротивляться, мы — я и Масута — двое парней намного моложе его и сильнее — быстро скрутили бы его.
