Персонал тут работал соответствующий: преподаватели самой высокой квалификации относились к своей работе в высшей степени ответственно и серьёзно и никогда не допускали небрежности или необязательности.
Именно поэтому опоздание учительницы, принимая во внимание то, что она присутствовала в школе, немало взволновало весь класс. Мои однокашники начали перешёптываться, выдавать одно дикое предположение за другим и думать, что же делать.
Но конкретных действий никто из них предпринимать и не думал: это была не самая решительная нация, несмотря на крайне суровую историю.
Что ж, кажется, как и во время Второй Мировой, американцам снова придётся взять всё в свои руки.
Я встал с места, прошёл к двери и, выйдя в коридор, огляделся. Никого, как и ожидалось; даже нашей учительницы не видно.
Повернув налево, я решительно миновал вход в кабинет директора, поравнявшись с дверью, ведущей в соседнюю аудиторию, отодвинул её в сторону и заглянул внутрь. Там царила абсолютно такая же обстановка, как и у нас: ученики сидели без учителя и в волнении переговаривались друг с другом вполголоса.
Ясно; значит, эта ситуация не только у нас. Видимо преподавателей задержало что-то экстренное, иначе бы они обязательно дали нам знать, что делать.
У меня мелькнула шальная мысль сходить на этаж ниже и посмотреть, как там Аято. Прикрыв дверь в класс «3-1», я направился к лестнице и на первой же ступени чуть не столкнулся с нашей классной руководительницей Мацуока-сенсей.
Сия замечательная особа вела алгебру и геометрию, прекрасно знала и любила свои предметы и отличалась тем, что могла подсчитать в уме сумму четырёх трёхзначных чисел за полминуты. Она носила очки с толстыми стёклами, гладко причёсывалась, зализывая волосы в пучок, и предпочитала юбки средней длины, свободные мешковатые кофты и балетки на плоском ходу. Она производила впечатление суровой дамы, но таковой вовсе не являлась, и с ней вполне можно было договориться.
Мацуока-сенсей крайне редко проявляла эмоции, но сейчас была явно расстроена: что-то в её выражении лица и опущенных плечах сказало мне об этом.
— Джонс, идите в класс, — тихо вымолвила она. — Мне нужно сделать объявление.
— Всё в порядке, сенсей? — участливо спросил я. — Нужна помощь?
Она вздохнула и провела рукой по лбу, словно проверяла температуру. Её глаза за стёклами очков были очень грустными.
Нет, что-то точно случилось…
— Всё нормально, — Мацуока-сенсей указала вперёд. — Идите в аудиторию, пожалуйста.
Предчувствие чего-то очень нехорошего сковало мне грудь. Поняв, что сейчас не самое лучшее время для расспросов, я коротко кивнул и быстро поспешил в класс. Длинные ноги позволили мне намного обогнать преподавательницу, и я успел не только пройти на своё место, но ещё и предупредительно объявить всем: «Мацуока-сенсей идёт!». Тотчас же задвигались стулья: все торопились встать, чтобы поприветствовать классную руководительницу.
Учительница вошла в аудиторию и быстро пронеслась между рядами к кафедре. Встав за трибуну, она кивнула в ответ на поклон, обвела класс взглядом и немного задержалась на месте, которое сейчас пустовало. Я не помнил, кто именно там сидел, но был готов побиться об заклад, что нехорошие новости связаны именно с этим человеком.
— Боюсь, у меня для вас очень печальное объявление, — Мацуока-сенсей вздохнула. — Руто Ока, наша любимая одноклассница и подруга… Позавчера вечером она отправилась к развалинам старой больницы у деревни Хонсё, сказав родителям, что будет гостить у тёти. Не получив от дочери никаких вестей вчера в течение всего дня, её родители связались с родственниками, к которым собиралась Ока, и, как оказалось, она там вообще не появлялась. Семья Руто связалась с полицией, и им удалось выяснить, куда именно на самом деле отправилась Ока. Сегодня утром они нашли…
Мацуока-сенсей опустила голову, собираясь с силами. В классе царила гробовая тишина; мы все слушали её крайне внимательно, постепенно понимая, к чему она клонила, но не желая пока этому верить.
— Ока вылезла из окна на узкий парапет и потеряла равновесие, — снова заговорила учительница. — Она… Она сорвалась. Это был несчастный случай, очень трагичный несчастный случай.
Коллективное «Ах!» пронеслось по всему классу.
— Сенсей, — Кокона подняла руку. — Ока опасно ранена?
— Увы, — Мацуока-сенсей снова вздохнула. — Бедняжка погибла.
Кокона сдавленно вскрикнула, прижав ладонь ко рту. Я, словно во сне, медленно встал и тут же снова рухнул обратно на стул.
Как так?! Не может быть! Ока… Наша тихая одноклассница, которая обожала мистическую чушь, которая носила митенки круглый год, которая просила меня рассовать под потолком эти дурацкие амулеты…
И в конце концов даже они не уберегли её.
Почему так произошло? Как бог позволил свершиться такой вопиющей несправедливости?! Во цвете лет — и такая глупая, нелепая смерть.
Я опустил голову. Мне было невероятно жаль Оку; сердце болело при одной мысли о том, что сейчас переживали её родители.
Если бы я знал, то тогда, во вторник, когда она попросила у меня помощи с этими амулетами, постарался бы отсоветовать ей ходить к старому госпиталю. Или отправился бы с ней и не пустил ни на какой парапет.
Но…
Но всё случилось так глупо, так…
Ужасно.
Учительница продолжала говорить что-то о мемориальной службе, о том, что сегодня занятия отменяются в связи с трагедией, что завтра весь день будет принимать психолог, к помощи которого можно обратиться…
Я слушал её вполуха, глядя в никуда, словно загипнотизированный. Мне казалось, что это всё неправда, что кто-то просто глупо пошутил, что сейчас учительница улыбнётся, а в двери войдёт абсолютно живая Ока. Всё вокруг казалось нереальным и каким-то ватным.
Мы все уже успели узнать, что такова жизнь: она жестока и несправедлива, но от осознания этого не становилось ни капли легче. В этот момент каждый из нас страстно мечтал вернуть Оку к жизни.
Классная руководительница объявила, что мы все можем расходиться, но школа останется открытой до шести часов вечера, если кому-то хотелось бы задержаться тут. Закончив свою речь, она кивнула и, не обратив внимания на наш финальный поклон, медленно вышла за дверь.
Я сразу же подошёл к Мегами, которая, стоя у парты, неторопливо складывала свои вещи в сумку. Она выглядела грустной, как и все мы, но, к счастью, слёз в её глазах не было.
— Ты как? — спросил я, участливо дотронувшись до её школьной сумки вблизи от тонких аристократичных пальцев.
— Держусь, — Мегами через силу улыбнулась. — Это так ужасно… Бедная Ока! Не стоило ей ходить в ту больницу, она ведь уже давно почти полностью развалилась! Попрошу папу, чтобы он инициировал процедуру принудительной зачистки той земли — развалины этого здания необходимо убрать, и как можно скорее.
— Но сначала нужно провести поминальную церемонию, — серьёзно промолвил Масута, подойдя к нам. — Я отдам родителям Оки денежный приз, который мне вручили на соревнованиях на прошлом месяце.
— А я оплачу все расходы, связанные с кремацией и процедурой прощания, — Мегами спрятала пенал в сумку и подхватила её. — Пойду в совет сейчас же: нам нужно подготовить небольшую мемориальную службу и здесь, в школе.
— Мне нужно сорганизовать ребят, чтобы мы могли… Э-э-э… — Масута вздохнул и мотнул головой, словно слова, которые он готовился сказать, жгла его глотку изнутри. — Отнести гроб от места прощания до кремационного зала.
— Хорошо, — серьёзно кивнул я. — А мне остаётся подготовить хороший фотопортрет Оки для того, чтобы достойно проводить её в последний путь.
Так наши пути разошлись. Отпустив всех своих подопечных из кружка, я занялся поисками нужного снимка сам и нашёл его довольно быстро. Я помнил, как мы его делали: мы верстали альбом для учеников на конец их второго года обучения, а также загружали снимки на сайт школы. Открыв фото в редакторе, я на несколько минут завис, рассматривая лицо Оки, её глаза, застенчиво смотревшие в объектив камеры, её губы, улыбавшиеся слегка неохотно…
