— Ты свободен в понедельник после уроков?
— Думаю, да, — я склонил голову набок. — А что, я для чего-то тебе нужен?
Аято улыбнулся.
— Конечно, — проговорил он, спрятав руки в карманы. — У меня день рождения, и мне бы хотелось видеть тебя в числе гостей.
Я резко вдохнул и уставился на него со смесью непонимания и восторга в душе. Было иронично, что такой серьёзный человек родился в день смеха и шуток, но цифра «один», в сущности, ему подходила: первый в учёбе, первый по внешности, первый в моём сердце…
Внезапно поняв, что пауза в нашей беседе явно затянулась, и Аято ждал от меня ответа, я неловко хмыкнул и привалился плечом на стену.
— Где будешь отмечать? — спросил я, пристально глядя на него. — В кабинете совета?
— Нет, вовсе нет, — он помотал головой. — Я не собираюсь звать много гостей и не думаю, что стоит устраивать праздник в школе. Ты, Мегами, Куша, Кику, Масута и ещё пара человек — вот и все, кто будет.
Я широко улыбнулся и протянул было руки, чтобы обнять его, но потом дал себе мысленный подзатыльник и ограничился тем, что потрепал его по плечу.
— С удовольствием приду, приятель, — сказал я, сам удивляясь теплоте, появившейся в моём голосе. — И отдельное спасибо, что решил позвать Мегами: ей просто необходимо отвлечься от тысячи курсов, на которые она ходит по воле своего папеньки.
— Я понимаю, — Аято склонил голову. — Знаешь… За такое короткое время вы все стали для меня настоящими друзьями, и я… Я даже не знаю, как показать вам всем свою признательность. Как ты успел заметить, я не из тех, кто умеет выражать эмоции, но знай: ты можешь смело на меня положиться, как и Мегами, и все остальные.
Ну какой же он замечательный и немного трогательный!
К чёрту всё.
Стремительно подавшись вперёд, я крепко обнял Аято и похлопал его по спине. Он, к счастью, не стал вырываться или застывать, а просто обнял меня в ответ.
В моей душе тут же взорвалась сотня фейерверков, будто на дворе стояло не двадцать восьмое марта, а четвёртое июля. Это было просто объятие, дружеское, целомудренное, но во мне оно вызывало бурю из эмоций и ощущений.
— Это много значит для меня, — искренне вымолвил я, отстраняясь. — Спасибо за доверие, друг; я обязательно приду к тебе в гости!
Быстро помахав Аято рукой, я повернулся и чуть ли не галопом ринулся к ближайшему тупичку с туалетами: мне нужно было срочно решить такую проблему, с которой на людях не появляются.
Войдя в уборную и скользнув внутрь одной из кабинок, я запер за собой створку, повесил сумку на ручку двери и расстегнул брюки.
Да, школа наша была наводнена молодыми ребятами с бушующими гормонами, но японцы являлись слишком примерными, чтобы удовлетворять подобные потребности прямо здесь, в Академи. Они обожали комиксы-манга про то, как ученики делали это чуть ли не публично, но сами бы ни за что на такое не решились.
Да что там говорить, я сам до сих пор и помыслить не мог, что стану заниматься рукоблудием в священном здании альма-матер. Случалось, что на меня нападали мысли о пышных прелестях пин-ап моделей и актрис особого толка, но я всегда подавлял эти рефлексы и ждал до дома. Теперь же я попросту не мог терпеть: разрядка нужна была мне здесь и сейчас, просто немедленно.
Простые объятия, в которых не имелось ничего сексуального, настолько проняли меня, что мои пальцы, расстёгивающие молнию, стали непослушными и мелко подрагивали. Было суховато, слюны недоставало для того, чтобы максимально уменьшить трение, но это оказалось терпимо: стоило мне представить стройное тело Аято в своих объятиях, как шквал ощущений, острых, как дамасский кинжал, и ярких, как июньское солнце, накрыл меня с головой. Встав лицом к бачку, я наклонился и опёрся рукой о противоположную стену, чтобы не потерять равновесие от силы нахлынувшей на меня кульминации. Когда всё закончилось, я подался назад, привалился спиной к двери и часто задышал, пытаясь успокоить расшалившееся сердце, гулко стучавшее в груди.
Кое-как придя в себя, я отмотал немного туалетной бумаги от большого рулона, висевшего в диспенсере, и начал тщательно стирать все случайные следы моего пребывания здесь. После урагана ощущений руки ещё плохо слушались меня: они тряслись, а бумага так и норовила выпасть из дрожавших пальцев, но я не сдавался.
Почти закончив, я бросил бумагу в бачок и осмотрелся, надеясь, что успел убрать всё.
Услышав приближавшиеся шаги и голоса, я перекривился, с оптимизмом подумав: хорошо, что они не зашли минут на пять пораньше.
— Ты уверен, что у меня получится? — тихо спросил один; его голос я никак не мог узнать, хотя он казался смутно знакомым.
— На сто процентов! — его собеседником оказался Кага Куша, не потрудившийся понизить тон. — Бери наушник и ничего не бойся: я надиктую тебе всё, что надо. Уверяю, на олимпиаде ты будешь блистать!
Я замер в своей кабинке, стараясь ничем не выдать своего присутствия: если бы они обнаружили меня, было бы неудобно и им, и мне, так что я счёл за лучшее сидеть тихо и не высовываться.
— Спасибо, — ответил первый. — Я в неоплатном долгу у тебя, Кага-сан.
— О, нет! — Кага захохотал так жутко, что я от неожиданности отшатнулся от дверцы и ударился ногой о бачок унитаза. — Согласно теории всеобщего рационализма, неоплатных долгов не бывает!
Его собеседник вяло похихикал, а потом они пошли прочь. Подождав, пока их шаги не стихли, я вышел из кабинки, подхватив сумку, и подошёл к раковинам.
Меня не интересовали эти мелкие дела с подсказками, и вмешиваться я не собирался. Мне казалось, что эту попытку Куша предпринял для того, чтобы обучиться общаться с людьми своего возраста на их языке. А для таких уроков стоило выбирать кого попроще.
Вымыв руки, я бросил на себя беглый взгляд в зеркало, отметив раскрасневшиеся щёки и глаза, блестевшие так, будто я глотнул неслабую чарочку вина.
Ничего удивительного после того, что я проделал тут.
Подмигнув своему отражению, я направился к выходу: не стоило забывать, что тут, в стенах Академи, я в первую очередь ученик.
========== Глава 42. Как страшно бывает. ==========
До своей аудитории я дошёл довольно быстро и, вытащив всё необходимое для урока, начал штудировать учебники: расследование дела Такада и любовная лихорадка серьёзно угрожали моей успеваемости, чего я как иностранец не мог позволить. Читая строки на совершенно чуждом мне языке, я старался вникать в каждое слово и одновременно следить за временем: первый урок у нас начинался ровно в восемь утра.
Поэтому, когда циферблат показал мне без трёх минут восемь, я удивлённо осмотрелся. Все остальные ученики класса делали то же самое: они привыкли, что за пять минут до сигнала к началу урока учитель уже стоял на месте — у кафедры.
Без двух минут восемь… Без одной…
— Может, преподавательница задерживается? — задумчиво бросила Амаи Одаяка, перегибаясь через проход между партами.
— Тогда нас бы сразу проинформировали, — помотала головой Басу Сакю — девчонка с причёской в виде двух высоких хвостиков и огромной любовью к броской бижутерии. — Они всегда так делают, когда учитель не приходит за пятнадцать минут до уроков.
— Нет, нет, она здесь, — вымолвила пышногрудая красотка по фамилии Кокона, чуть привстав на стуле. — Я видела её с утра.
Я удивлённо поднял брови. Тут было чему изумляться: одним из национальных качеств японцев являлась пунктуальность, и они обычно безумно гордились тем, что никогда и никуда не опаздывали. Для любого жителя Страны Восходящего Солнца делом чести считалось прийти на встречу раньше своего визави, и даже здешние девушки никогда не заставляли своих кавалеров ждать их на свидании.
Старшая Школа Академи была прекрасно отлаженным механизмом: уроки тут начинались в восемь часов утра, а закрывалась альма-матер в восемь вечера (хотя учеников отсюда старались выпроводить пораньше). Так повелось с самого основания Академи в феврале восемьдесят шестого, так было заведено и до сих пор. Даже аномальные морозы, цунами и шквалистый ветер не могли ничего сделать с нашим славным учебным заведением; старикан Сайко недаром вбухал сюда целое состояние: стены трехэтажного здания могли выстоять практически против любой угрозы; наверное, обстрел танковой дивизией был бы нипочём нашей школе. Мы ходили сюда и в дождь, и в снег, и даже в ураган, так как в стенах Академи было зачастую безопаснее, чем дома.
