Я хотел поговорить с ней прямо с утра, но сейчас, глядя, как все наши соученики вгрызались в свои учебники, решил отложить беседу на попозже, на то время, когда Мусуме, как и все остальные, не будет столь увлечена японским.

Усевшись за свою парту, я тоже начал повторять материал. Меня отвлёк Таниши: он попросил меня перевести для него одну английскую фразу и, получив искомое, тут же просиял и ринулся к Осана — она как раз только пришла и уже, по обыкновению, беспрестанно ворчала, но, увидев своего поклонника, тут же сменила гнев на милость и заулыбалась.

Хмыкнув, я вновь занялся японским. Сзади меня Ямада Таро раздражающе медленно выкладывал из сумки необходимые предметы, и каждый из последних приземлялся на столешницу с довольно противным звуком. Я обернулся и поздоровался, пристально глядя на него. Таро ответил мне с милой улыбкой и снова принялся за методичное выкладывание вещей из сумки, по ходу бросив:

— Ужасная погода, правда?

Я едва слышно угукнул, продолжая бесцеремонно его рассматривать. Обычная внешность; всё такое среднее, стандартное, никакой изюминки. Глазу не за что ухватиться: преснятина преснятиной. Если Аято и в самом деле в него втюрился, то это было как-то странно, если не сказать больше. Да, Ямада приятный и вежливый, даже обходительный, но, если подумать, я не мог сказать о нём ничего определённого, хотя мы проучились вместе более двух лет.

Вновь вернувшись к изучению книги по японскому, я склонился над своей партой и постарался выбросить из головы и Айши, и Ямада. С чего я вообще взял, что между ними что-то есть? Это же чушь; подумаешь, Аято предложил этому Таро помощь с математикой и умильно на него посмотрел. Разве это говорит о какой-либо любви? Нет.

Так что хватит размышлять об этом и тешить себя иллюзиями: Айши, учитывая его внешность, интеллект и характер, вскорости без усилий найдёт себе какую-нибудь девушку, да и Ямада тоже: такие тюфяки почему-то пользовались огромной популярностью среди японских женщин.

Тряхнув головой, я усилием воли отогнал прочь мысли о Таро и Аято и сконцентрировался на японском. К приходу учительницы я был относительно готов к проверочной и, по моим расчётам, написал её неплохо. Конечно, не на высший балл (ибо для иностранца оценка «АА» была недостижима), но достойно.

Аято сегодня весь день был занят: Мегами улетела на Кюсю и вместо себя оставила именно его — видимо, из желания проверить нового члена совета в деле. Надо сказать, он неплохо справлялся: я слышал разговор между Ториясу Акане и Каменага Куроко в нашей классной комнате, и обе эти строгие девы отзывались о нём в высшей степени положительно. Я видел его несколько раз: он заходил в научный клуб, а также ходил заверять документы к завучу. Мы успели только поздороваться; задерживать его я не стал.

Когда субботний день подошёл к концу, я поспешил на улицу. Роншаку Мусуме обычно старалась уйти домой как можно раньше, и, насколько я знал, даже её недавнее увлечение шитьём не повлияло на эту привычку. Я подошёл к ней, когда она переобувалась, и мы вместе, болтая о ничего не значившей чепухе, медленно пошли к воротам.

За створками, прямо через узкую улицу, уже стояла красная спортивная машина. Как только мы вышли с территории школы, из автомобиля выскочил широкоплечий мужчина в пиджаке, наброшенном на яркую цветастую рубашку. С радостной улыбкой он налетел на нас и, подхватив Мусуме, с лёгкостью крутанул её в воздухе.

— Как прошёл день, моя принцесса? — спросил он, ставя дочурку на землю и умильно глядя на неё.

Я скосил глаза на его запястья. На левом — там, где был виден массивный браслет дорогих часов, — за рукав уходил контур татуировки, и это подсказало мне, что низкий голос господина Роншаку весьма редко сочился патокой так, как сейчас. В Японии росписями по телу старались не увлекаться, так как, по укоренившимся в мозгу здешних обывателей стереотипу, татуировка равняется мафиози. Или, как здесь говорят, якудза. И этот стереотип стал стереотипом далеко не случайно.

— Папка, это Фред, — Мусуме, прекратив хихикать, ткнула пальцем в мою сторону и широко улыбнулась. — Он учится со мной в одном классе.

Рослый Чичиэ повернулся в мою сторону. Из его облика тотчас же исчез весь сахар, даже черты лица стали твёрже. Он чуть прикусил ус, внимательно изучая меня, и коротко промолвил:

— Иностранец?

Я подавил в себе желание ответить с сарказмом и ограничился почтительным поклоном.

— Какие у тебя отношения с моей девочкой? — сурово напирал Роншаку, скрестив руки на груди.

— Да ладно тебе, папка, — Мусуме просунула ладонь родителю под локоть. — Мы просто друзья. Он клубом фото руководит, помнишь, я тебе рассказывала?

— Да, точно, — Чичиэ продолжил шарить по мне хлёстким взглядом, но заметно расслабился. — Американец, кажется.

— Совершенно верно, сэр, — склонил голову я. — И, если вы не возражаете, у меня к вам разговор.

— Ко мне? — Роншаку прищурился. — О чём?

— О Такада Ёрико, — я перенёс вес с одной ноги на другую, внезапно почувствовав себя неуютно. — Мне бы хотелось расследовать это дело и, если это будет возможно, призвать виновника к ответу.

Чичиэ поджал губы и с сомнением склонил голову набок, однако реакция его дочери была куда более богатой на эмоции.

— Настоящее расследование? — Мусуме запрыгала на месте, хлопая в ладоши. — Обалдеть! Слушай, Фред, это и вправду круто! Можно и мне участвовать?

— Ни в коем случае, Мусуме, — Чичиэ положил свою крупную ладонь дочке на плечо. — Это чересчур опасно.

Он повернулся ко мне и, понизив голос, спросил:

— Ты серьёзно считаешь, что сможешь раскрыть это дело? Даже полиция уже давно опустила руки, ведь всё произошло так много лет назад.

— Мне кажется, что попробовать стоит, — уверенно произнёс я, глядя ему прямо в глаза. — Несправедливо, что Ёрико убили вот так… Думаю, вы меня понимаете.

Роншаку опустил голову и потёр подбородок. Мусуме украдкой улыбнулась мне и подмигнула, и я приподнял уголки губ в ответ. Она считала, что её отец согласится помогать, и я не сомневался, что так оно и будет.

— Ладно, — через полминуты вымолвил Чичиэ. — Садись в машину.

Он подошёл к своему сверкающему автомобилю, открыл дверцу перед Мусуме, подождал, пока она усядется, а потом устроился сам. Я выбрал переднее пассажирское сиденье и предпочёл пристегнуть ремень. Сделал я это явно не зря: Роншаку стартанул с места так, словно за ним гналась стая чертей. Учитывая широкий спектр возможностей его «феррари», скорость с самого начала оказалась внушительной.

— Мы были сговорены, — внезапно заговорил Роншаку, ловко проскакивая на готовившийся смениться зелёный сигнал светофора. — Ёрико и я.

— Да, мне сообщили, — кивнул я, поудобнее размещая на коленях школьную сумку. — Руто-сан сказал.

— Кто? — Чичиэ прищурился, а потом заулыбался, уверенно крутанув руль. — Точно, старина Тоширо! Голова напрочь забита разной мистической чепухой, но человек он очень хороший.

Он замолчал, и я, приняв это как сигнал продолжать, послушно произнёс:

— Я заходил к нему вчера. Руто-сан сказал, что не очень хорошо знал Ёрико, так как между ним и ей было два года разницы, но вы — его одноклассник — были с ней помолвлены.

— Верно, было такое, — Роншаку круто повернул налево. — Мы дружили семьями много лет, и о том, что мы с Ёрико поженимся, родители решили ещё в раннем нашем детстве. Она это приняла, и мы много общались, даже дружили. Всё шло прекрасно до того момента, как этот чёртов Сато…

Чичиэ стиснул зубы так, что челюсть явственно обозначилась под кожей. Он с шумом выдохнул и, остановившись на перекрёстке, продолжил:

— Она стала какая-то странная, отвлечённая, что ли. Сникла, мало общалась вообще с кем-либо, не только со мной, и отказывалась говорить, в чём дело. Сказала, мол, когда сама разберусь во всём, тогда мы и поговорим. А я, дурак такой, подумал, что это у неё просто хандра, не обратил внимания, что она явно чего-то боялась. Должен был её защитить и не успел: этот негодяй её убил.