Я понимающе кивнул, отпивая свою колу и глядя на него поверх ободка стакана. Такой ответственный, что вполне типично для японца: всегда стремился сделать свою работу идеально. И мне тоже следовало соответствовать: перестать мечтать о любви и сконцентрироваться на восстановлении справедливости и на том, чтобы душа бедняжки Ёрико упокоилась навсегда и присоединилась к прочим своим собратьям и сосёстрам на небесах.

Японцы, в большинстве своём исповедовавшие буддизм (изрядно приправленный местным синтоизмом), считали, что все души перерождаются почти сразу же после смерти носителя. Я же — воспитанный в католической вере, пусть и не столь ревностной, — был с этим не согласен. Мне казалось, что каждая душа — такой бессмертный и бесплотный призрак — могла принадлежать только кому-то одному, и после смерти хозяина она направлялась либо на небо (где при входе имела беседу с архангелом), либо в геенну огненную (где её хорошенько проваривали в табаско за земные грехи). Никто не мог сказать, как всё происходило на самом деле, но бабушка Танжерин считала, что, скорее всего, правы христиане. Она полагала, что где-то высоко-высоко есть такое место, где души толкутся, как на базаре, весело общаясь друг с другом и рассказывая о своей жизни. «Там много цветов и постоянно играют на виолончели, — рассказывала бабушка, мечтательно глядя вверх. — И Майкл Джексон учит Айседору Дункан лунной походке». На этом моменте мама обычно прерывала её, со смехом бросая: «Да ладно, Тан, не сбивай его с толку!», а бабушка, качая головой, туманно роняла: «Никто, кроме самих душ, этого не знает».

Стоп. Бабушка Танжерин — вот кто мне поможет! Она прекрасно чувствовала людские эмоции и смогла бы разобраться в том, что испытывал сейчас я. Что это: тинэйджерские гормоны, толкавшие меня на эксперименты, или настоящая любовь? Кто для меня Айши Аято?

Допив колу, я поставил пустой стакан на стол и внимательно посмотрел на него. Аято деловито складывал посуду и приборы и протирал салфеткой полированную поверхность стола. Каждому его движению было свойственно изящество, которого лично меня природа начисто лишила.

Ну и что: я и без того великолепен. А когда разберусь в собственных чувствах, стану вообще идеальным.

Усмехнувшись собственной шутке, я встал и, взяв посуду, отнёс её на стойку. Работник ресторана — суетливый мужчина средних лет — сердечно поблагодарил меня. Лоб его был перевязан толстым шнурком — так почему-то полагалось в этих ресторанах, но причину этого я за свою долгую жизнь в Японии так и не узнал. Улыбнувшись в ответ, я поспешил назад к Аято, который как раз закончил протирать стол. Мы взяли свои сумки и пошли к выходу, но Айши вдруг резко остановился и, посмотрев на стойку, задумчиво потёр подбородок.

— Знаешь, Фред, я, пожалуй, задержусь здесь и чуть-чуть поработаю, — вымолвил он. — Ты не возражаешь, если я не стану тебя провожать?

— Никаких проблем, — я выставил ладони вперёд. — Приятель, только присоединиться к тебе я не смогу — слишком устал за сегодня.

— Конечно, понимаю, — Аято мягко дотронулся до моего плеча. — Тогда до завтра?

— До завтра, — глухим эхом отозвался я, стараясь утихомирить сердце, пустившееся в бешеный галоп.

Махнув Айши рукой, я быстро припустил к выходу, чуть не столкнувшись в дверях с парой худосочных японцев в деловых костюмах. Оказавшись на улице, я полной грудью вдохнул прохладный вечерний воздух и провёл ладонью по лицу, а потом, тряхнув головой, достал из сумки мобильный и посмотрел на время.

Десять минут одиннадцатого. Значит, в доме у бабушки Танжерин в штате Мичиган, если мне не изменяла память, на тринадцать часов раньше, то есть, чуть более девяти утра. Вставали они в восемь, так что вполне можно было позвонить.

Резко выдохнув, я нашёл домашний номер Арчеров в списке контактов и нажал на вызов. Бабушка подняла трубку на шестой гудок; голос у неё был весёлый и жизнерадостный, как и обычно.

— Фредди, это ведь ты? — пропела она. — Как дела?

— Всё отлично, Танжерин, — в тон ей ответил я. — Как у вас с дедулей?

— Лучше не бывает, — ответила бабушка. — Вчера приезжали ребята из ФБР, и один из них очень любезно восторгался моим садом. Он спросил, как это я добилась того, что мои растения настолько наполнились жизнью. Я рассказала ему свой секрет: нет ничего проще, ведь цветы, как и люди, питаются любовью, и важно давать им её.

— Вот как, — вздохнул я. — Да, пожалуй, ты права.

В трубке ненадолго воцарилось молчание, а потом бабушка тихо спросила:

— Ты хотел о чём-то посоветоваться, Фредди?

— Честно говоря, да, — подойдя к светофору, я нервно хихикнул. — Понимаешь, я… Мне кажется, я влюбился… То есть, мне нравится один… Э-э-э… Человек… И я не могу понять, что именно к нему чувствую.

— М-м-м… — мелодично протянула Танжерин. — Этот мальчик красивый?

Я с шумом втянул в себя воздух и чуть было не пропустил зелёный сигнал светофора.

— Как ты догадалась?.. — ахнул я, переходя трассу по «зебре» и растерянно глядя по сторонам.

— Но это же очень просто, — спокойно вымолвила бабушка, словно говоря о чём-то само собой разумеющемся. — Ну так что? Красивый или нет?

— Очень, — признался я, сворачивая в ярко освещённый переулок. — Он просто потрясающий, как модель или певец, но только в миллиард раз круче.

— М-м-м… — опять пропела Танжерин. — Первая настоящая любовь дала бутон. Пустит ли она корни в твоём сердце, и распустится ли из бутона цветок? Решать тебе.

Я остановился под уличным фонарём и несколько секунд молчал, переваривая услышанное.

— То есть ты считаешь, что это всё серьёзно? — уточнил я. — Не эксперименты, не всплеск гормонов, не простое платоническое восхищение, а именно что любовь?

— Конечно, — выдала бабушка таким тоном, как будто говорила о совершенно очевидных вещах. — Ты не из тех людей, которые будут экспериментировать, Фредди. Ты либо любишь, либо нет — такова уж твоя судьба. И я бы на твоём месте покорилась ей, потому что судьба никогда не даёт нам что-то просто так.

Глубоко вздохнув, я продолжил свой путь. По опыту я знал: Танжерин посчитала тему исчерпанной и больше ничего нового мне не скажет, поэтому я перевёл разговор на неё саму и дедушку.

Мы закончили общение как раз тогда, когда я подходил к дому. Сердечно распрощавшись с бабушкой, я поднял голову и посмотрел на уютно горевшие окна в ночной тьме. За каждым из них наверняка пряталась какая-то история, счастливая или не очень.

Разговор с Танжерин взбодрил меня. Она напомнила мне, что каждый из нас сам являлся творцом своей судьбы, — истина, которую, на фоне суеты окружающего мира, было легко упустить.

Всё в моих руках. И пусть сейчас наши с Аято отношения кажутся совершенно невозможными, попробовать всё же стоило. Пусть не немедленно, не сию секунду, но постепенно, неторопливо, уверенно двигаясь в нужном направлении.

Улыбнувшись своим мыслям, я побрёл в сторону дома. И мне казалось, что моя история имеет все шансы на то, чтобы стать счастливой.

========== Глава 26. Планктон в океане. ==========

Субботнее утро хмурилось: солнце застенчиво пряталось за серебристо-серой ватой туч, лишь изредка дотрагиваясь худеньким лучиком до земли. Дул пронзительный ветер, пробиравший до костей совсем не по-мартовски, а по радио с утра даже дали штормовое предупреждение.

Но решительного потомка славного клана Джонсов это не пугало, ведь он намеревался сегодня совершить как минимум пять благородных поступков.

Пройдя через ворота и отвесив учительнице физкультуры поклон, я помчался прямо в аудиторию. Первым уроком сегодня был японский язык, накануне преподавательница обещала проверочную работу, и потому все мои одноклассники сегодня оказались ранними пташками: в Стране Восходящего Солнца к родному языку относились очень серьёзно.

Роншаку Мусуме сидела через проход от меня. Раскрыв учебник, она беззвучно шевелила губами, иногда поднимая голову и осматриваясь, как орлица.