— Как мне известно, вы служите комиссаром уже давно. Вы помните дело о гибели Такада Ёрико двадцать девять лет назад?

Лицо женщины помрачнело. Она сурово поджала губы и, нахмурившись, проговорила:

— Конечно, помню. Это был просто вопиющий случай.

— В то время в убийстве обвинили маму, — вступил Аято, отхлебнув из своей чашки и даже не поморщившись от горячего напитка. — Она совсем недавно рассказала мне, через что ей пришлось пройти.

Будо Цубаки склонила голову.

— Я считаю, что тяжёлое прошлое лучше хоронить и не откапывать, — вымолвила она, осторожно помешивая свой чай ложечкой. — Не стоит об этом говорить.

— При всём уважении, Будо-сан, — упрямо продолжил я, — дело так и не было раскрыто. Мне бы очень хотелось покопаться в нём и, может быть, добиться правды при помощи моего дедушки — агента ФБР.

Комиссар покачала головой.

— Вы слишком самоуверенны, юноша, — строго произнесла она. — В то время расследовать дело не удалось даже профессионалам, а сейчас, столько лет спустя, вы — профан — хотите добиться лучших результатов.

Я обхватил чашку, но потом быстро поставил её на блюдце на скамье рядом с собой — кипяток ещё не успел остыть. Подняв голову, я уверенно встретил твёрдый взгляд Будо-сан и ответил:

— Вы абсолютно правы во всём, но, думаю, я не успокоюсь, пока всё-таки не попробую.

Тяжело вздохнув, комиссар отпила глоток из чашки и задумчиво опустила глаза.

— Вы упорны, — заметила она. — Это прекрасное и присущее также мне качество, которое я всегда ценила и в других людях. Так уж и быть: я расскажу вам в общих чертах о деле об убийстве Такада.

Будо Цубаки не глядя протянула чашку с блюдцем Масута, и он, приняв её, аккуратно поставил на поднос на низком столике. Скрестив руки на груди, комиссар посмотрела вверх, на клонившееся к западу солнце, и несколько раз кивнула своим мыслям.

— Вы, наверное, не привыкли к такому, Фред Джонс, — начала она, — но в нашей стране преступность низка. У нас редко совершаются тяжкие правонарушения любого характера, не говоря уже об убийствах, поэтому сама по себе неестественная смерть старшеклассницы наделала много шума. На нас — я имею в виду полицию — очень сильно давили, требуя, чтобы мы побыстрее раскрыли это ужасающее дело. Но у нас в распоряжении были лишь теоретические знания — ни опыта, ни практики, — так что нам приходилось нелегко. А тут ещё и этот журналист, который подливал масла в огонь и обвинял во всём дочку Куми… Положение вещей ухудшило ещё и то, что на сторону этого писаки встала Сайко Юкина. К тому времени наша дорогая Надешико уже… скончалась, так что её дочь совершенно распоясалась: она использовала местную радиостанцию для того, чтобы в открытую обвинять Рёбу, не имея к тому никаких оснований. Мы ничего не могли сделать: тогда законодательство не было так строго к вопросам нанесения ущерба чести и достоинству. Кроме того, семья Сайко всегда ставила себя над законом. А двадцатого июня сам мэр, не выдержав давления, через мою голову выдал приказ об аресте Рёбы. Я пыталась вмешаться и объяснить всем, кто желал слушать, что это какой-то абсурд, глупая ошибка, но за это меня временно отстранили от исполнения обязанностей. Суд состряпали за сутки, но там Рёба выступила просто прекрасно: она смогла сама защитить себя и восстановить справедливость.

Будо Цубаки закончила говорить и склонила голову. Я медленно распрямился и допил чай, уже успевший чуть поостыть. Поставив чашку на блюдце, я осторожно спросил:

— А у вас нет подозрений, кто же всё-таки стоял за трагической гибелью Такада Ёрико? Не мог ли это быть сам Сато?

Комиссар отрицательно помотала головой.

— Мне так никогда не казалось, — чётко вымолвила она. — Этот негодяй был клеветником, порочным, гадким человеком, но никак не убийцей — психологически он вряд ли смог бы лишить жизни девочку.

Я склонил голову. Ответ Будо Цубаки на мой вопрос меня не убедил: она ведь сама призналась, что не имела практического опыта в сфере расследований убийств, так что и её познаниям в криминологии вряд ли можно доверять.

Мог ли в принципе кто-либо стать убийцей? На этот вопрос давали ответ виднейшие эксперты-криминологи с широким спектром знаний и огромным багажом опыта. Дама-комиссар, несмотря на выслугу лет и безупречную служебную характеристику, вряд ли могла бы дать правильную оценку психологии Сато.

Мне, выслушавшему немало рассказов дедушки, не казалось, что журналист — всего лишь клеветник и извращенец. Нет, сэр, тут дела обстояли сложнее: на страницах своей газетёнки он нападал на Айши Рёбу с такой злобой, что тут чувствовался как личный мотив, так и явные психологические проблемы.

— Вы упоминали Сайко Надешико, Будо-сан, — мягкий голос Аято заставил меня вздрогнуть и резко выплыть из тумана собственных мыслей. — Прошу прощения, если задеваю за живое, но по рассказам бабушки я помню, что она была вашей близкой подругой: вы втроём вместе и учились, и проводили досуг. От моего внимания не ускользнуло, что вы сделали паузу перед словом «скончалась»…

Будо Цубаки вздохнула и поджала губы.

— Ты очень наблюдателен, — произнесла она, глядя в сторону. — Достойный внук своей бабушки.

Она потянулась было к столику, на котором стоял поднос с её чашкой, но на полпути замерла и опустила руку.

— Принести ещё чаю? — Масута, до сих пор не проронивший ни слова, с готовностью вскочил с дощатого пола беседки, на котором сидел.

— Пожалуй, да, — тёмные глаза Будо Цубаки остановили свой взор на мне. — И пусть твой американский друг поможет тебе.

Масута кивнул, собрал все чашки на поднос и негромко бросил мне: «Пошли, Фред». Я нехотя встал и поплёлся за ним, прекрасно понимая, для чего меня отослали прочь: комиссар хотела рассказать что-то весьма личное внуку своей ближайшей подруги и, естественно, не желала, чтобы об этом знал совершенно чужой ей иностранец.

Я сгорал от любопытства, при этом прекрасно понимая, что произошедшее с Сайко Надешико могло и не иметь никакого отношения к расследованию убийства Такада Ёрико.

Масута шёл впереди, бодро маршируя к дому, а я держался сзади, отчаянно думая, как бы сделать так, чтобы подслушать хотя бы часть разговора Будо Цубаки и Аято.

И придумал.

Мне приходилось довольно часто бывать здесь, поэтому планировку я знал, как свои пять пальцев. Как и всякий традиционный дом, жилище семьи Будо расстраивали вширь, а не ввысь. Строение предусматривало несколько входов, и самым дальним из них была дверь в уборную, которая обычно использовалась гостями. От самого дома до беседки лежал сад — пусть небольшой, но довольно плотно засаженный деревьями, закрывавшими обзор. Иными словами, те, кто сидел в беседке, не имели возможности видеть, что происходило у дома.

Остановившись у площадки, на которой снимали уличную обувь, я прочистил горло и тихо произнёс:

— Прости, приятель, но мне, кажется, нужно отлить.

— Конечно, — Масута, переобувшись, поднял поднос с пола и кивнул в сторону туалета. — Помнишь дорогу?

— Разумеется, — улыбнулся я. — Догоню тебя, как закончу.

Мой друг кивнул и скрылся за раздвижными дверями. Я же, подождав несколько секунд, ссутулился и бесшумно направился в сторону сада, избегая мощёной дорожки. Продвигаясь вдоль забора, я смог дойти почти до самой беседки и, проклиная свою белую футболку, чересчур заметную на фоне деревьев, присел на корточки. К счастью, чёткий голос Будо Цубаки был мне отлично слышен.

— … совершенно неподходящим, — говорила она. — К тому же, этот Сайшо был намного старше её, но Надешико во всём беспрекословно слушала родителей, поэтому вышла за него. Сайшо оказался как раз таким, каким я себе и представляла: форменным тираном, заставлявшим жену подчиняться себе во всём. Мы с Куми были единственной отдушиной для бедняжки Надешико, поддерживая её и тогда, когда она дала жизнь двойняшкам — Юкио и Юкине. После рождения детей в Надешико что-то надломилось. Я и сама до конца не поняла, что именно произошло, что инициировало этот жуткий процесс, что свело мою подругу с ума… Надешико перестала отличать сон от реальности; она могла замереть, уставившись в стену, и беспрестанно шептать: «Их было трое…». В итоге, Сайшо устроил всё так, что её насильно забрали в сумасшедший дом. Там она быстро угасла, и Сайко похоронил её, обставив всё так, будто её унёс сердечный приступ.