Айши закончил разговор и, сев на своё место, вздохнул.
— Кику сейчас на работе, — проинформировал меня он. — Боюсь, нам пока придётся обходиться своими силами.
— Значит, так и сделаем, — хрипло откликнулся я, глядя прямо в монитор.
Сбоку раздался ещё один лёгкий вздох, затем Аято зашуршал чем-то и наклонился ко мне. Я отшатнулся, но, как оказалось, напрасно: он достал салфетки и всего лишь хотел промокнуть пролитый мной чай.
Протерев столешницу, он одним метким движением выбросил салфетки в урну и повернулся ко мне.
— В той папке я видел ещё сосканированные протоколы допросов свидетелей, — Аято наклонился вперёд и, взяв компьютерную мышь в свою руку, аккуратно навёл курсор на следующий файл. — Неплохо бы изучить их.
Его макушка оказалась в опасной близости от моего лица. От его волос приятно пахло шампунем с древесно-мятным ароматом, а шея была длинной и с родинкой сбоку.
Я напрягся, почувствовав, как начал обильно потеть, хотя мартовская погода не особо этому благоприятствовала.
Аято повернул голову, и, покосившись на меня, зачем-то извинился, и пододвинулся, освобождая для меня обзор.
— Я совсем зажал тебя, Фред, — с улыбкой проговорил он. — Двигайся к экрану.
Я послушно подъехал на кресле вперёд и изо всех сил попытался сконцентрироваться на тексте передо мной.
Запротоколированные показания принадлежали Кочо Шуёна, свеженазначенному в те времена директору. Это имя заставило меня на мгновение забыть об Айши и удивлённо присвистнуть: этот человек занимал место главы школы и по сей день. Это было странно: в Японии в случаях беспрецедентных трагедий в школах (например, групповых суицидов) директора обычно уходили в отставку. В суровой Стране Восходящего Солнца считалось, что психическое и душевное равновесие учеников — это ответственность школы, а лицом последней являлся её глава. Поэтому, если происходило ужасное, директор и должен был отвечать. А в этом случае — да ещё таком вопиющем — Кочо-сенсей почему-то остался в своём кресле.
Тогда, двадцать девять лет назад, ему был всего тридцать один год. Судя по тону его показаний, молодой директор вынашивал несколько утопичные представления об окружающей действительности — даже мне, с моей наивностью, это становилось понятно. Он мечтал об идеальной школе, которая стала бы комфортным пристанищем для любого ученика, и пытался сделать всё, что от него зависело, чтобы осуществить подобный замысел. Убийство школьницы, да ещё и такое зверское, заметно выбило его из колеи: показания были несвязными, отрывочными. Кочо-сенсей явно нервничал, путался в собственных фразах и в какой-то степени винил себя в произошедшем. Он не смог ничего толком сказать, просто проинформировал полицию о том, что в день убийства он повёл первоклассников в музей Сайко — тогда он только открылся.
Сухим машинописным текстом со слов директора было зафиксировано: «Мы были так счастливы… И представить себе не могли, что в это самое время жуткое чудовище лишало жизни бедную Такада-чан».
Показания учителей тоже не проясняли ситуации, хотя они старались по возможности рассказать всё, что знали. Не улучшили дела и данные, полученные от прочих учеников: по сути дела, Такада была человеком закрытым, как и большинство японцев. У неё была пара-тройка близких подруг, но в тот день они отправились в гости к одной из них, и Ёрико отказалась идти с ними, отговорившись делами. Что именно за дела это были, она не конкретизировала, а подруги не стали расспрашивать. В итоге эта мелкая деталь сыграла свою роковую роль.
— Уфф! — я откинулся на спинку кресла и резко выдохнул. — Никто из них ничего не знает, они просто перечисляют, что делали в тот день, вот и всё.
— А ты заметил, что никто не упомянул о лекциях, которые вели приглашённые гости? — проницательно спросил Айши, глядя на экран, на котором всё ещё белел последний из протоколов допросов. — Как будто эти люди почему-то стали вне подозрений.
— Действительно, — я потянулся к мыши и закрыл окно просмотрщика документов. — Неужели никто не связал недавние визиты чужих людей с этой смертью? Хотя бы для проформы их надо было допросить.
— Полиция была не готова столкнуться с таким убийством. — покачал головой Аято. — У нас так редко что-либо происходит…
— Вот поэтому нам и стоит взяться за расследование, — я легонько ударил ладонью по столу. — Наша команда может докопаться до правды и положить этой истории конец.
__________________________________________
*40 (американских) галлонов =151,42 литра.
========== Глава 15. Клеопатра и Антоний. ==========
В ночь со среды на четверг я не сомкнул глаз и, как результат, встал со свинцовой головой и стойким нежеланием вылезать из-под одеяла. Однако настроение у меня в основном было неплохое: сказывались воспоминания о вчерашнем дне.
Дома у Айши я успел не только основательно покопаться в данных, которые нашёл для меня Гемма, но ещё и подготовить уроки, а также понаблюдать, как это делает лучший ученик нашей школы. Как оказалось, Аято не зря носил своё гордое звание: он справлялся с заданиями легко и непринуждённо, преспокойно решая жуткие задачи и уравнения, выписывая нарядные многоножные иероглифы и выдавая сочинения, в которых он подробно объяснял, что же именно хотел сказать автор того или иного произведения.
Я попросил посмотреть его тетради, и он позволил, не моргнув и глазом. Списывать у него мне было не нужно: я учился на год старше, и моя программа была совсем другой. Мне просто стало интересно, как выглядят записи этого чудо-мальчика.
И он не разочаровал: аккуратный почерк, тщательность и дотошность, ни единой ошибки — не то, что у меня.
Мы справились с уроками довольно быстро: Аято излучал ауру лучшего ученика, и она меня инфицировала — я сделал самое масштабное задание — по алгебре — за полчаса. Остальное пошло как по маслу.
Один раз к нам зашла мать Аято — она принесла блюдо с сэндвичами и апельсиновый сок, подмигнула и пожелала удачи. Я улыбнулся ей в ответ, подумав, что никогда ещё в жизни не встречал такой обаятельной женщины.
Засидевшись в доме Айши допоздна, я всё же собрал в кулак остатки своего такта и, мужественно отказавшись от приглашения переночевать, отправился домой. Мать с отцом уехали в Токио на очередной бесполезный дипломатический слёт, так что квартира находилась в моём полном распоряжении. Но я не воспользовался этим: как примерный мальчик, я предупредил родителей, что иду в гости, и, вернувшись в свою квартиру, тут же дал им знать. Мама ответила почти тут же, заявив, что дипломатические совещания — это самая скучная вещь на свете. Я пожелал ей удачи и терпения, отправил весьма милое сообщение Стеф Квон и на этом отложил телефон.
Делать мне было абсолютно нечего, поэтому, раздевшись и приняв душ, я тут же рухнул на кровать, но, несмотря на усталость, не заснул, а начал размышлять об Аято.
И утро четверга наступило очень быстро. Я бы даже сказал, слишком быстро.
Проглотив неаппетитный завтрак из сухих хлопьев (накануне я забыл купить молока, поэтому давился ими, как мог), я надел форму и отправился в школу, оставив миску прямо на столе: потом помою.
Двадцать первое марта оказалось погожим ясным деньком. По небу плыли беловато-серебристые облачка, но намёков на дождь, к счастью, не было. Учительница физкультуры Киоши-сенсей встретила меня у школьных ворот всегдашней белозубой улыбкой, и я направился к зданию школы со стойким ощущением дежавю в душе.
Переобувшись, я первым делом поспешил к Гемма, чтобы отдать ему флешку. Рано с утра наш компьютерщик уже сидел на своём всегдашнем месте, с огромной скоростью стуча по клавишам, и даже не повернул головы, когда я поблагодарил его и положил флешку рядом с ним на стол.
Выйдя из помещения компьютерного клуба, я заглянул в класс, чтобы оставить там сумку, а потом направился к себе в кружок. Надо было готовить агитки, чтобы раздать их страждущим первоклассникам, ещё не выбравшим себе клуб по вкусу.
