Распрямившись, я отряхнул форменные брюки и, снова взявшись за камеру, висевшую у меня на шее, продолжил делать снимки. Меня мало интересовала новая медсестра: она должна была проработать у нас только неделю, и я крайне сомневался, что Секине-сенсей потерпит в своей святая святых ещё кого-нибудь, так что её пребывание в школе станет весьма коротким — до вторника, так как именно в тот день возвращалась наша привычная медсестра. К среде она снова приступала к работе, а Муджа Кина — делала нам ручкой. Судя по её ловкости, в своей работе она была не особо, так что стоило постараться и не сломать ни одной кости за эту неделю.
Полиция к нам сегодня не приехала, как и на следующий день, во вторник. Аято поделился, что директор сказал ему, будто бы Одаяку искали в совсем другом направлении, так как было точно установлено, что она вышла из школы и добралась домой.
О ней очень быстро забыли, что отнюдь не радовало, но я не собирался возмущаться, ведь иначе подставил бы под удар ещё троих.
Аято прав: вину Цубурая доказать невозможно. Да, это несправедливо, ужасно, подло, но если мы инициируем расследование, то привлечём нежелательное внимание к Ханако, и тут случится что-то плохое, потому что именно младшая Ямада готовила блюдо, ставшее последним для Амаи. А пакетик с ядовитыми приправами Аято сжёг в печи в тот самый день, когда мы избавились от тела, так что вещественные доказательства были уничтожены. Кроме того, то, что мы убрались в кулинарном клубе, кремировали труп и спалили улики, делало нас соучастниками, так что нам всем тоже грозили немалые тюремные сроки. Мне как обладателю дипломатического иммунитета, может быть, и удалось бы выкрутиться, но и Ямада Таро, и Аято, не говоря уже о Ханако, загремели бы по полной. А этого позволить я никак не мог.
Мне было безумно горько думать об Амаи, и я ловил себя на том, что во время уроков то и дело смотрел на пустовавшее место прямо перед собой и представлял себе, как она сидела там, периодически поправляя свою причёску и иногда щёлкая ручкой. Она пользовалась духами «Маленькая принцесса» — я знал об этом благодаря её соклубнице, которая подарила ей флакон этой сладковатой гадости на день рождения в прошлом апреле.
А теперь я уже никогда не почувствую этого удушающего приторного запаха сладкой ваты и баббл-гама…
Мне не особо нравилась Одаяка, но я безумно скучал по ней и всё отдал, лишь бы она вернулась к нам. Грусть порой душила меня так, что мне хотелось завыть, но я с трудом сдерживал себя и старался отвлечься — на учёбу, на клуб, на Аято, на друзей. Иногда получалось, иногда — не очень.
Так пролетела почти неделя. В субботу, двадцать четвёртого мая, я сходил на день рождения Ханако, на который был весьма неожиданно приглашен накануне. К счастью, Аято тоже был там, и мы провели время весьма приятно. Младшая Ямада оказалась неплохой хозяйкой и довольно мило вела себя весь вечер, искренне поблагодарив меня за довольно уродливого розового плюшевого медведя, которого я едва успел купить в Шисута-Молле. Сато угадала с подарком намного точнее: она подарила Ханако какой-то набор брелков с лицами участников популярной корейской поп-группы, и это вызвало дикий восторг именинницы. Аято поступил более традиционно, вручив первокласснице канцелярский набор, а Куша дал ей подарочное издание романов Джейн Остен. Мегами не смогла прийти, но она прислала своего шофёра с подарком — роскошным сервизом из китайского фарфора. Ханако несказанно обрадовалась этим чашкам и тут же решила их использовать. Фарфор был настолько тоненький, что я боялся сильно сжать губами кромку чашки. Таро вручил сестрёнке какую-то розовую коробку, которую она сама себе выбрала накануне. Ханако поцеловала брата и полушутливо заметила, что лучшим подарком для неё стало бы его нераздельное внимание, а то «у Таро-нии в последнее время что-то частовато болит голова».
Она была права: Ямада, видимо, из-за шока стал частым гостем в лазарете и пару раз на неделе даже пропустил обед. Вид у него, на мой взгляд, был здоровый, и он даже выглядел куда бодрее всех нас, но факт оставался фактом: он отлёживался в кабинете медсестры чуть ли не каждую перемену. Я искренне надеялся, что недомогание у него пройдёт, но не мог не радоваться тому, что мне доставалось больше внимания Аято.
Воскресенье я полностью посвятил родителям, и это оказало на меня поистине целительный эффект: я на время забыл обо всём, что пережил.
А понедельник, двадцать шестое мая, был днём экскурсии.
Мы должны были поехать в Оэно после уроков, и Аято накануне, в субботу, провёл общее собрание, на котором объявил, что именно нужно взять с собой. После занятий прямо от Академи нас забирал автобус, который следовал до дворца Синонигава. Там нас ждала экскурсия, рассчитанная на три часа, а потом мы должны были подняться на одноимённую гору и полюбоваться видом.
С нами ехало два учителя и медсестра, но не Секине-сенсей, которая всё ещё пребывала на курсах повышения квалификации в столице, а новая, имя которой я забыл. Услышав об экскурсии, она сама вызвалась отправиться с нами, и возражать никто не стал: куда надёжнее, когда в путешествии со школьниками был медик. Хотя, судя по её ловкости, пользы от неё было ноль, но её всё равно взяли.
Однако уже с утра день явно не задался: сначала я угодил ногой в лужу и ощутимо зачерпнул воды, так что пришлось спрашивать разрешения у главы клуба садоводства, можно ли воспользоваться их верстаком как площадкой для сушки. Добрая Уэкия ответила согласием, но понедельник выдался пасмурный, поэтому даже к концу дня мой кроссовок вряд ли бы высох.
К обеду же — не знаю, от мокрых ног или от общего погодного фона — у меня дико разболелась голова. Сначала я мужественно решил терпеть, но потом, подумав о предстоявшей экскурсии, которую не хотел пропустить, отправился в лазарет. Дойдя до царства медсестры, я нажал на ручку двери и, войдя внутрь, резко застыл на пороге: мне открылась весьма неоднозначная картина.
Муджа Кина (надо же, вспомнил её имя!) и Ямада Таро сидели на одной из кроватей, и расстояние между ними было куда меньше бойскаутского, не говоря уже о церковном. При виде меня они отшатнулись друг от друга, но их виноватый вид явно говорил о том, что в этом помещении творились не вполне благопристойные дела.
— Сенсей, мне нужно обезболивающее, — ровно проговорил я, глядя на медсестру так пристально, словно хотел прожечь в ней дыру глазами-лазерами.
— Да, да, — она с преувеличенным усердием закивала и, встав на ноги, направилась к секции шкафов. — Сейчас, сейчас…
Я пошёл за ней, даже не посмотрев на Ямада. Во мне боролись два чувства: во-первых, я радовался, что у Таро появился любовный интерес, так как это повышало вероятность того, что Аято останется со мной. Во-вторых, я был готов разорвать его в клочья: понятно же, что этот его поступок заставит Аято страдать. А этого мне хотелось меньше всего.
Муджа долго звенела ключами, но, наконец-то, подобрала подходящий и, раскрыв створку шкафа, потянулась за коробочкой. Она подала её мне, на пути свалив несколько прочих и скомкано поблагодарив, когда я поднял их с пола.
— Вон кулер, — вымолвила она, указывая пальцем в соответствующем направлении. — Там можно взять воду, чтобы запить.
Я кивнул, набрал себе стакан и, выдавив из блистера одну таблетку, закинул её в рот. Сделав два глотка воды, я выбросил стаканчик в мусорное ведро, стоявшее рядом, и вернул оставшиеся таблетки медсестре.
Она улыбнулась и торопливо сунула коробочку в шкаф.
— У Ямада-куна закружилась голова, — проговорила она. — Он пришёл, чтобы померить давление, и я как раз считала ему пульс, когда вы… Э-э-э… Вошли.
— Понимаю, — я улыбнулся, подумав, что эта моя ремарка прозвучала куда более издевательски, чем я того хотел. — Спасибо за таблетку, сенсей. Продолжайте замерять его пульс.
И я вышел из лазарета, с трудом удержавшись от того, чтобы не хлопнуть дверью.
Странное дело — обычно я так себя не вёл, но ситуация с Муджа и Ямада выбила меня из колеи. Я понимал, что порой гормоны сложно контролировать, и, к тому же, Таро понятия не имел о чувствах Аято к нему, но всё же меня это злило, хотя я лично и не имел на это права.
