Теперь становилось понятно, почему он так вдохновил Гейджу…

Аято медленно открыл глаза, и я быстро отвёл взор, молясь про себя, чтобы он ничего не заметил.

— Правда, это помогает излечить и тело, и душу? — негромко спросил он.

Звук его голоса, такого низкого и приятного для уха, ударил меня по рецепторам с такой силой, что я залился краской. Мне хватило сил только для того, чтобы кивнуть, и он, по-видимому, этим удовлетворился. Я опустил голову, чтобы не было видно моих запылавших щёк, и подтянул колени к подбородку, не особо надеясь, что непрозрачная вода скроет то, как я рад был находиться рядом с Аято.

Я чувствовал себя так, словно переродился или попал в рай. Близость обнажённого тела Аято дурманила голову и начисто выбивала из неё все прочие мысли: я мог думать лишь о его безупречном теле. И это весьма и весьма волновало — во всех смыслах слова.

Когда пришла пора покидать ванну, я потянулся за полотенцем и неловко выбрался, прикрыв генитальную область. Если бы Аято увидел, что творилось за полотенцем, у него бы обязательно возникли ко мне вполне логичные вопросы: вокруг сидели одни мужчины, и возбуждаться нормальному человеку было не из-за чего. Конечно, я мог бы в этом случае отговориться какими-нибудь фривольными картинками, пришедшими мне на ум, или же воспоминаниями о просмотренном накануне порнофильме, но решил не искушать судьбу: пока рано раскрывать все карты.

Мы пошли в душ, и я залетел в одну из кабинок со скоростью ракеты. Не рискнув заниматься самоудовлетворением в общественном месте, я решил просто окатить себя ледяной водой, что подействовало, хотя и не сразу.

И только позже, когда мы в одних полотенцах на чреслах сидели напротив стиральных машин и ждали, когда наша одежда станет чистой, на меня вдруг нахлынуло ощущение того, что же произошло. Оно было внезапным и сильным, как лавина, и просто сбивало с ног, болезненно давя на душу и сердце.

Амаи… Она погибла.

Как такое было возможно? Почему? Из-за какой-то должности в клубе?

Я опустил голову и закрыл лицо руками. Слёзы — непрошеные, горькие, горячие, как лава, — хлынули из моих глаз. Подавляя рыдания, дрожь, тем не менее, я скрыть не мог, и Аято заметил это, так как я почти сразу почувствовал его тёплую ладонь на своём голом плече.

— Фред, я понимаю, каково тебе, — мягко вымолвил он, чуть сжимая пальцы. — Я и сам не верю, что это произошло. Но нам нужно собрать все силы в кулак и продолжать жить дальше, ведь ничего другого не остаётся.

Я отнял ладони от лица и неожиданно для самого себя обнял его. Аято не отстранился; напротив, он провёл рукой мне по спине и проговорил:

— Нам ещё повезло, что мы смогли избежать западни, которую расставил Цубурая. Представь себе, каково было, если бы Ханако арестовали за преступление, которого она не совершала.

Вместо ответа я всхлипнул. Аято нежно погладил меня по голове, прогоняя прочь тревогу, но печаль, поселившаяся в моём сердце, никак не хотела его покидать.

— Прости меня, — я отстранился и быстро вытер глаза тыльной стороной ладони. — А я-то думал, что сильный, а теперь… Только посмотрите на меня: расклеился, как ребёнок!

Аято покачал головой.

— Просто ты человек с великодушным и добрым сердцем, — негромко произнёс он. — Оттого и ранимость.

Я кивнул, и как раз в этот момент стиральная машина перестала работать. Мы быстро перенесли наши вещи в сушки и подождали ещё двадцать минут. Я перестал рыдать, но Аято всё равно время от времени нежно обхватывал мою руку своими длинными пальцами. Он не имел в виду ничего чувственного, просто хотел поддержать друга, но каждое его прикосновение отдавалось сотней маленьких молний, пронизывавших всё моё тело.

Вскоре мы смогли одеться, обуться, а потом — и выйти из общественной купальни. Аято проводил меня до самого дома и на прощание крепко пожал руку.

И, наверное, благодаря этому незатейливому жесту ночью меня не мучили кошмары.

========== Глава 17. Не прощаясь. ==========

Пятнадцатого я с трудом проснулся и практически заставил себя пойти в школу. Завтрак в виде хлопьев с молоком чуть не попросился назад, голова была тяжёлой, как наковальня, во рту сохло, словно в пустыне, а сердце неистово колотилось, но я упорно шёл вперёд и всё-таки успел к семи — к тому времени, на которое мы договаривались.

Аято уже стоял у ворот — как и всегда, подтянутый, свежий, бодрый. Он улыбнулся мне и, склонив голову, едва уловимым жестом коснулся моего запястья пальцами, когда я подошёл достаточно близко. Это прикосновение послало по моей коже мириады тончайших импульсов, и я почувствовал себя так, будто восстал из мёртвых.

Мёртвых…

О, чёрт.

— Всё хорошо, Фред, — Аято чуть наклонился вперёд. — Я с тобой. Я поддержу тебя.

Я посмотрел на него. Его чёрные глаза, такие прекрасные и бездонные, влекли к себе, как магниты.

Да. Ради него я выстою. Должен выстоять.

Я приосанился и показал рукой знак «о’кей». Аято улыбнулся и тихо вымолвил:

— Я горжусь тобой, Фред.

На мгновение наши глаза встретились, и я почувствовал, что мир вокруг меня завертелся. Этот момент был настолько волшебным…

— Аято, мы пришли.

Ровный голос без какого-либо признака интонации заставил меня вздрогнуть. Я обернулся и увидел обоих Ямада, и выглядели он, мягко говоря, неважно: синяки под глазами, осунувшиеся лица, тоска во взглядах.

— Очень хорошо, — Аято кивнул и посмотрел на объёмный пакет, стоявший поодаль, у одного из кустов. — Пожалуй, начнём. Давайте сначала проделаем все манипуляции, а потом поговорим насчёт того, что нам стоит рассказывать полиции, если у неё возникнут вопросы.

Мы втроём синхронно покивали, и он уверенно направился вперёд. Мы потянулись за ним.

Сначала мы поднялись в кладовую на втором этаже, и Аято поставил на нижнюю полку стеллажа две новых канистры с хлоркой — взамен тех, что мы использовали. Затем мы пошли в клуб садоводов — там, за сараем, под навесом, на большом верстаке были разложены резиновый фартук, комбинезон, пара болотных сапог и защитные очки на резинке. Чуть поодаль на солнце блестело лезвие для циркулярной пилы — круглое, зазубренное, идеально чистое и отмытое.

— Эти вещи было очень сложно заменить, поэтому я вымыл их, — спокойно произнёс Аято, выдвинув небольшой ящик верстака и взяв оттуда увесистый старомодный ключ. — Теперь нужно проделать ещё кое-что, чтобы перестраховаться.

Он обошёл сарай, открыл его и принёс оттуда циркулярную пилу — такую же идеально чистую, как и лезвие.

— Уэкия-семпай говорила мне о том, что хотела бы обрезать одно из деревьев, — ровно сказал он. — Я решил проделать это сегодня рано с утра, чтобы не беспокоить участников клуба садоводства, и попросил вас помочь. Вы согласились. Понятно?

Мы покивали, как три обезьянки. Он заправил пилу и пошёл к старой яблоне, росшей недалеко от теплицы. Несколько чётких и выверенных движений — и две крупные суховатые ветки упали оземь. Ещё пара минут — и они оказались разделены на части.

— Отлично, — Аято снова подошёл к нам и положил пилу на верстак. — Таро, Ханако, Фред, перетащите это всё к печи и побросайте в жерло. А я займусь вещами.

Он порылся в сумке и достал небольшой пузырёк с распылителем, прокомментировав:

— Перекись водорода.

Удовлетворившись этим объяснением, я присоединился к брату и сестре Ямада, таскавшим ветки к печи. Мы справились довольно быстро: нам хватило всего трёх ходок на каждого, правда, в пристройке я чуть не упал в обморок.

Стены тут были белоснежными, каждая плиточка, каждый шов был отдраен на совесть. Даже большой мусорный контейнер сиял от чистоты, как и сама печь.

И тут я вспомнил, чем именно занимался здесь Аято, и перед глазами потемнело. Уронив ветки, я схватился за стену и всё же устоял. Мне потребовалась добрая минута, чтобы прийти в норму и буквально заставить себя выбросить ветки в жерло мусоросжигателя.

Аято, тем временем, тщательно обрабатывал перекисью плащ, фартук, сапоги, саму пилу и лезвие, распыляя на них реактив и тут же протирая насухо салфеткой. Он закончил довольно быстро и, подхватив пилу и лезвие, направился к сараю, через плечо бросив: «Возьмите всё остальное».