Мои ноги словно налились свинцом, и каждый шаг давался непросто, как будто я был Сизифом и толкал камень в гору, к тому же, к каждой щиколотке мне привязали по телеге с кучей булыжников.

Но я не отступал, так как понимал: дороги назад не было.

Подойдя к пристройке, я прочистил горло и тихонько спросил:

— Аято, ты здесь?

Послышался шорох, и через секунду он выглянул.

Вид у него был поистине жутковатый: комбинезон, фартук и очки забрызганы кровью так, что они казались красными.

— Убрались? — он несколько раз кивнул. — Отлично. Принеси сумку Амаи и её уличные туфли, а также мусор, который остался у вас после уборки; можешь положить всё это перед пристройкой. Тщательно промой таз и швабру под водой и поставь их на место; лишнюю ветошь и хлорку… Знаешь, что, лучше принеси и их тоже: я обо всём позабочусь.

Я склонил голову, стараясь сдержать рвотные позывы.

— Очень хорошо, — ровно продолжил Аято. — Тем временем, вы трое идите в кабинет совета. Делайте там уроки, хорошо? Это и станет нашей легендой. Обязательно дождитесь меня: мы пойдём по домам вместе.

Кивнув, я круто развернулся и бросился прочь. Аято удивлял и восхищал, но и немного ужасал меня. Перед лицом такой жуткой трагедии он ничуть не потерял присутствие духа и немедленно разработал план, который выводил нас всех из зоны опасности полицейского преследования. Как у него это получалось — я не мог понять. Ставя себя на его место, я признавал, что у меня хватило бы сил лишь на то, чтобы позвонить в полицию и, может быть, грохнуться в обморок.

Но здесь такого варианта не имелось, так что приходилось брать не себя почти непосильные задачи.

Невольно я почувствовал благодарность Аято за то, что он взял все манипуляции с телом на себя: я бы такого не выдержал, просто свалился бы без чувств, и всё.

Вернувшись к обоим Ямада, я кратко передал им слова Аято. Ханако тут же вручила мне сумку Амаи и сбегала за её уличными туфлями.

— Сменные я поставила на место, — доложила она, поёжившись. — Хорошо, что он сам их снял с… Ну… В общем, теперь нам нужно в совет?

— Идите, — кивнул я. — Мне нужно отнести Аято кое-что.

Таро и Ханако синхронно кивнули и быстро ушли, словно боясь, что я передумаю и попрошу их помочь мне. Я же взял остатки хлорки, ветошь и мусор и отнёс всё это к пристройке. Таз и швабру, согласно инструкциям, я промыл в большом количестве воды и оставил там, где они и должны быть, — в одной из кладовых. Отнеся к пристройке свои перчатки и засунув их в мешок с мусором, я направился в совет.

Ямада уже сидели там, склонившись над учебниками. Они оба вздрогнули, когда дверь открылась, но, увидев, что это я, облегчённо вздохнули.

Ни слова не сказав, я сел напротив них и тоже принялся за уроки. Я старался увлечь себя домашним заданием и прогнать из сознания образ Амаи, но жуткие кадры того, как Аято расчленяет её тело, словно застыли у меня на подкорке. Я даже не видел этого, но воображение с успехом дорисовало страшную картину и не желало сменять её ничем.

Лишь сила воли не давала мне упасть на пол и зарыдать. Я продолжал делать уроки и молился, чтобы Аято пришёл поскорее: его трезвая рациональность эффективнее всего помогла бы бороться с этими ужасами.

Но нам пришлось подождать несколько часов, прежде чем он вернулся.

— Закончил, — с порога заявил Аято, быстро входя в помещение. — Надеюсь, ничего не забыл. Давайте посидим здесь ещё чуть-чуть, а потом пойдём по домам.

Мне хотелось сбежать отсюда сейчас же, не сидеть больше в этой школе, но я понимал, что в его словах было рациональное зерно, поэтому остался сидеть на месте.

Аято устроился рядом со мной, и я невольно покосился на него.

Его волосы казались влажными, а у носа и на висках были следы от пластиковых очков. Взгляд был напряжённым, но больше ничего не выдавало волнения, которое наверняка снедало его так же, как и каждого из нас.

Но его пальцы, в отличие от наших, не дрожали…

Что ж, мне нужно просто взять с него пример и быть таким же сильным.

И я принялся доделывать домашнюю работу.

Через час Аято прочистил горло и негромко произнёс:

— Давайте собираться.

Мы послушно собрали вещи и, выйдя из кабинета совета, вереницей направились к лестнице.

— К сожалению, нам нужно в разные стороны, — вновь заговорил Аято, неторопливо спускаясь по ступеням. — Но ничего страшного: мы предприняли все нужные меры. Таро, Ханако, когда окажетесь дома, обязательно простирайте все вещи, которые на вас сейчас, и тщательно вымойтесь. Какими бы вы ни были усталыми, нужно обязательно пройти эту процедуру, понятно? Завтра в семь утра предлагаю встретиться у ворот школы и отрепетировать то, что нам, возможно, придётся говорить.

Ямада синхронно покивали, ничего не говоря. Вид у них был довольно помятый и жалкий, под глазами залегли тени, а уголки губ опустились. Я давно не глядел в зеркало, но подозревал, что и сам выгляжу ненамного лучше.

Переобувшись, мы медленно вышли за ворота, распрощались друг с другом и направились в разные стороны.

Темнеть только начало, и всё вокруг было каким-то светло-серым, как часто происходит поздней весной. Солнца уже не было видно, однако сумерки не торопились окутывать землю, и естественного света вполне хватало, чтобы отлично видеть дорогу.

Мы шли рядом по асфальтированной дорожке, влившись в поток офисных служащих и прочих трудящихся, возвращавшихся домой после напряжённого рабочего дня. Воздух был напоен ароматом цветущей вишни, которая как раз цвела сейчас, но в кои-то веки это меня совершенно не радовало.

— Что ж, мы преодолели это, — нарушил молчание Аято. — Очень жаль, что с Амаи такое случилось, но поступить иначе мы не могли.

Я потянул его за рукав, и он, обернувшись, недоуменно посмотрел на меня.

— Это и вправду Цубурая? — тихо спросил я.

— Конечно, — передёрнул плечами Аято. — Кому же ещё понадобилось так хладнокровно убивать Амаи?

Я повесил голову и застыл на одном месте, не обращая внимания на то, что мешал другим людям пройти. Меня словно сковали ледяные цепи, и я не мог ни шевельнуться, ни вдохнуть.

Аято дотронулся до моего плеча, и я медленно подняло голову. Его глаза, эти антрацитовые омуты, смотрели на меня изучающе и с сочувствием, и я был готов купаться в тепле, которое они излучали.

— Знаешь, что? — тихо вымолвил Аято. — Думаю, нам с тобой незачем ждать до дома, чтобы вымыться.

И он показал пальцем в сторону.

Я послушно посмотрел туда. Общественная баня, которых в Японии имелось неисчислимое количество, приглашала тех, кто жаждал освежиться, а также постирать свою одежду.

— Пойдём, — Аято взял меня за локоть и повлёк в сторону бани. — Так даже лучше.

Я подчинился; а как же иначе?

Мы вошли в довольно милый, но тесный вестибюль, отделанный деревянными панелями, оплатили весьма демократичный взнос и отправились в раздевалку, где разоблачились до костюма Адама, прикрывшись только полотенцем.

Аято повёл меня к душевым, и мы сначала вымылись там. Потом мы прошли в главный зал и погрузились вместе с другими господами в огромную ванну с подогреваемой водой с травами. Пахло здесь просто божественно, в вода была непрозрачной, отдавая молочнистой зеленью. Температура тут поддерживалась практически идеальная, что мы оба и почувствовали, медленно погрузившись внутрь.

Я оперся спиной о бортик ванны и блаженно смежил веки. Аромат трав, негромкий белый шум приглушенных голосов, тепло воды — всё это настраивало на расслабляющий лад. Ужасы, случившиеся всего каких-нибудь несколько часов назад, вдруг отступили; казалось, что это произошло вовсе не с нами, а с какими-то другими людьми. Я понимал, что это не что иное, как защитная реакция моего сознания, желавшего оградить себя от принятия жутких, но реальных фактов. И решил не противиться этому: ведь время не повернёшь вспять.

Чуть приоткрыв глаза, я искоса посмотрел на Аято. Он сидел в воде в такой же позе, как и я, расслабившись и практически в полудрёме. Его тело было видно лишь до пояса, нижнюю часть скрывала непрозрачная вода, но всё равно то, что открывалось моему взору, заставило сердце биться чаще. Его медовая кожа, красиво контрастировавшая с беловатой водой, была ровной и без недостатков, а родинка над левым соском являлась изящным штрихом к этой совершенной внешности. Его руки с длинными пальцами и красивыми овальными ногтями навевали на мысли о личности творческой, непростой, а изящная линия подбородка напоминала самые прекрасные произведения художников.