Я согласно кивнул и, покопавшись в сумке, достал свою верную помощницу — камеру. Овощи, которые вырастили Уэкия и её приспешники, и вправду были очень большими и выглядели красиво. Сейчас я хотел сделать пару предварительных кадров, чтобы к завтрашнему дню уже решить и насчёт ракурса, и насчёт позиции.
Сделав два снимка, я распрямился. Аято, стоя чуть поодаль, вздохнул и, проведя тыльной стороной ладони по лбу, промолвил:
— Ну и духота же здесь!
Он поднял свою рубашку и начал обмахиваться ею. Я невольно залюбовался видом, который мне открылся: идеально ровная кожа красивого золотистого цвета. Конечно, Аято было далеко до Масута, который обладал сложением Геракла и мог похвастаться рельефной мускулатурой и мощным прессом, но этот плоский живот, пусть и без прославленных кубиков, казался мне самым прекрасным на свете. Только если бы не это пятно сбоку от пупка… Интересно, это родинка или…
И тут я обомлел.
Нет, это не родинка и не родимое пятно — они не бывают зелёного цвета. Это след от краски.
А краски, в свою очередь, водятся у нас в одном хорошо известном месте.
— Ты закончил, Фред? — внезапно спросил Аято, заставив меня вздрогнуть и в панике перевести взгляд с его живота на лицо. — Пойдём?
Я кивнул, и мы направились назад к зданию школы. Аято с очаровательной улыбкой на лице попросил меня подождать ещё чуть-чуть — ему было необходимо собрать свои вещи и убраться в кабинете школьного совета. В любой другой момент я бы предложил свою помощь, сейчас же просто вяло кивнул и сделал вид, что просматриваю на камере снимки, сделанные совсем недавно.
Аято поблагодарил и направился по коридору к лестнице, а я, спрятав камеру в сумку и переобувшись, вышел из здания: мне нужно было всё обдумать.
Итак, Аято как-то посадил рядом с пупком пятно краски. Каким образом, когда и где? На последний вопрос ответить легко: краска у нас имелась в самом очевидном месте — в художественном клубе.
Когда появилось пятно? Вряд ли давно, так как чистоплотный Аято постарался бы сразу же вывести его. Значит, вероятно, что сегодня вечером, как раз в то время, когда Гейджу забаррикадировал дверь в помещение своего кружка.
Посадить пятно на такое место довольно непросто, это же не руки, которые легко испачкать, просто потянувшись за чем-нибудь. Для того, чтобы краска оказалась у пупка, Аято нужно было снять рубашку.
Итак, что мы имеем: Аято и Гейджу наедине в закрытом помещении, которое они постарались заблокировать от любого проникновения извне, при этом Аято без рубашки, а Гейджу…
На память неожиданно пришёл образ Цуки с раскрасневшимися щеками и горящими глазами, и эта картина отнюдь не добавила мне оптимизма.
Что, чёрт побери, тут происходит?
Сняв уличную обувь, я в одних носках вернулся в школу и застыл между шкафчиками со сменкой.
Я просто должен узнать, иначе не смогу успокоиться…
Осторожно поставив сумку на пол, я медленно пошёл по коридору. Школа пустовала, но путь был ярко освещён: потолочные лампы в коридорах и на лестницах работали вовсю.
Поднявшись на второй этаж, я осторожно прокрался ко входу в художественный клуб и, нажав на ручку двери, легонько толкнул её. Судьба оказалась благосклонна ко мне: внутри я увидел лишь темноту.
Значит, Гейджу уже успел уйти… Что ж, хорошо.
Аккуратно войдя внутрь, я нащупал выключатель сбоку от входа и нажал на него. Комнату тут же залил яркий электрический свет.
Всё здесь было абсолютно так же, как и где-то четверть часа назад, когда я заходил сюда, чтобы пообщаться с Гейджу. Только кисти были убраны с полотна и теперь стояли в большой стеклянной банке на стеллаже. Банка до половины была наполнена какой-то маслянистой жидкостью — скорее всего, для того, чтобы продлить срок службы кистей.
Пройдя в узкий ход между столом и стеллажами, я вздохнул и осмотрелся.
И что я надеялся здесь обнаружить? Зачем сюда пришёл?
В этой комнате, заставленной мебелью, холстами, мольбертами и прочей всякой всячиной, в этом тесном мирке, где всё ещё витал едкий запах того состава, которым Гейджу чистил кисти, нет ничего подозрительного.
Что я хотел найти? Записку от Аято со словами: «Да, я был здесь. Поздравляю, Фред»? Разобранное ложе со следами страсти на нём? Использованные презервативы?
Чушь.
Возможно, Аято и вправду заглядывал к Гейджу до того, как сюда пришёл я, но он уже отправился в теплицы к тому моменту, и художник сказал правду. А раскрасневшиеся щёки и горящие глаза… Что ж, эти люди искусства традиционно несколько с прибабахом, так что нет ничего странного в состоянии творческого экстаза, которое время от времени на них находило.
А что до пятна краски у пупка… Может, Аято начал обмахиваться рубашкой, как недавно со мной, в теплице, и случайно задел себя рукой, которой секунду назад попал в краску. Вот и всё: простейшее объяснение.
А я себе напридумывал…
Усмехнувшись собственной мнительности, я спрятал руки в карманы и медленно подошёл к одному из мольбертов — самому дальнему от входа. Обычно за ним работал сам Гейджу. Сейчас холст, стоявший на мольберте, был покрыт светлой плотной тканью, которая, благодаря специально сконструированному навесу, не касалась самого полотна и в то же время предохраняла его от пыли.
Интересно, над этим ли произведением работал наш талантливейший Цука перед тем, как я так бесцеремонно его прервал? Наверняка тот шепот, который я слышал, — это его разговоры с самим собой — иногда, в моменты особой увлечённости, я тоже так себя вёл.
Я наклонился и приподнял краешек ткани: мне стало дико любопытно, что же за шедевр прятал наш нелюдимый художник.
Но под тканью оказался совершенно пустой холст, к которому пока вообще не прикасались даже карандашом.
Стоп. Но Гейджу же совершенно точно рисовал тут, иначе зачем ему бы потребовалось чистить кисти?..
И если он наносил краску на картину, значит, она ещё не успела высохнуть. А из этого следовало, что он никак не мог забрать её с собой домой, и холст всё ещё оставался в школе.
Я начал внимательно осматривать каждый угол помещения, не совсем понимая, зачем мне это нужно. Какой-то неясный внутренний голос толкал меня разузнать поподробнее, что же здесь происходило, но я понятия не имел, что же конкретно ищу.
Картину, но какую? И для чего мне на неё смотреть?
От поисков меня отвлёк негромкий стук. Я вздрогнул, громко захлопнул дверцы шкафа, внутреннее содержание которого в тот момент изучал, и повернулся ко входу.
Дверь клуба была открыта, и на пороге его стоял Аято, уже полностью готовый к выходу, со школьной сумкой в руках и лёгкой ветровкой на плечах. Он смотрел на меня спокойно и бесстрастно; ничего не было возможно прочитать в этих глазах, похожих на бездонные чёрные омуты.
— Что ты забыл здесь, Фред? — ровно спросил Аято, накидывая ручки сумки на плечо. — Все участники художественного уже давно разошлись по домам. Какое бы дело у тебя к ним ни было, мне кажется, куда лучше станет дождаться завтрашнего утра и переговорить с ними лично.
Я закусил губу и потупился. Мне было невыразимо стыдно, особенно учитывая то, как именно мой любимый человек застал меня в такой момент: роющимся в чужих вещах, словно вора. Понятно, что нужно как можно скорее объясниться и рассказать, для чего я сюда пришёл; что мне не нужны богатства членов кружка искусств, что я всего-навсего хотел отыскать полотно.
Но язык у меня словно прирос к нёбу, и я не мог сказать ни слова. Как заворожённый, я смотрел на него, прямо в его колдовские глаза, не выражавшие абсолютно ничего и нечитаемые, как древнекитайская криптограмма.
Аято молча ждал, когда я, наконец, соизволю объясниться, но это было невозможно: меня словно разбил паралич. Я замер, схватившись за шкаф, как будто боялся упасть, и едва слышно дышал, оглушённый ударами собственного сердца: оно билось с такой силой, словно силилось вырваться из оков грудной клетки.
Пауза явно затягивалась, становилась неудобной и неловкой, но я не мог и представить себе, что нужно сказать, как оправдаться.
