— Надеюсь, ты помнишь наш маленький уговор? — Ториясу подняла брови и сплела пальцы впереди. — До двадцать шестого осталось немногим больше двух недель.
— Знаю, — грубовато ответил я. — Я, слава богу, ещё не разучился считать.
— О, я вовсе не это имела в виду, — Акане сладенько улыбнулась. — Айши занял место главы совета, но, думаю, ненадолго, так? Как только я получу заветную повязку, то немедленно попрошу его выйти из состава. Вместе с Мегами — она и без того проводит за границей куда больше времени, чем здесь, так что её отсутствие не сильно скажется на качестве нашей работы.
Я стиснул руки в кулаки под партой. Да она вообще в своём уме? Представить школьный совет без Мегами просто невозможно: она — это оплот нашей школы. А Аято, который так ответственно и тщательно относится к своим новым функциям? Неужели, она готова принести их обоих в жертву своим амбициям?
— Ты сейчас серьёзно? — хрипло спросил я, медленно поднимаясь со стула. — Ты собираешься убрать из совета Аято и Мегами?
— Конечно, — Ториясу склонила голову. — Мне кажется, поступить так будет гораздо честнее, чем то, как твоя драгоценная Мегами обошлась с Куроко: сместила её с поста президента, но оставила в совете у себя на побегушках. Это было огромное унижение, и даже то, что Каменага была в то время якобы подругой Сайко, не уберегло её от сокрушительного публичного падения.
— Мегами и Куроко много говорили об этом, — возразил я. — Они пришли к консенсусу…
— Это тебе Сайко сказала? — протянула Акане, поправляя волосы. — Знаешь ли, она привыкла, чтобы всё всегда шло так, как хочет она, а если другим это не подходит, то она попросту кидает им подачку, чтобы заткнуть рты. Мне это надоело; я считаю, что богатство не должно служить таким явным преимуществом, и странно, что тебя это не смущает, ты ведь у нас такой ярый поборник справедливости.
Это она сейчас серьёзно? Эта чёртова девчонка, она и вправду сказала то, что я слышал?!
— Справедливости?! — взбешенный, я вскочил на ноги и ударил кулаком о перегородку парты. — Знаешь, уж тебе-то не стоило вот так бросаться громкими словами, ведь, насколько я помню, тебе справедливость вовсе не свойственна! В средней школе ты очень явно это продемонстрировала и больше не имеешь права вообще говорить на эту тему!
Ториясу склонила голову набок и с интересом посмотрела на меня.
— В Японии не принято повышать голос, — размеренно вымолвила она. — Ты иностранец, поэтому иногда срываешься, но всё же имей это в виду: крики здесь не приветствуются.
— Вот как, — я нарочито фыркнул. — А что приветствуется, расизм? Издевательства? Или, может быть, предательство и хитрость?
Акане откинула голову назад и рассмеялась.
— Слишком много громких слов и пафоса, — вымолвила она, махнув изящной ладонью. — В любом случае, наш уговор в силе, и, как мы условились, я жду до двадцать шестого, а потом рассказываю всем то, что я знаю.
Я рухнул обратно на стул и тупо посмотрел на парту. Учебник истории, открытый на нужной главе, карандаш, который уже успел затупиться, моя сумка — я смотрел сквозь эти до боли знакомые вещи, как будто не видя их. Эта девчонка словно высосала из этой комнаты весь кислород, и стало невероятно трудно дышать.
— И ещё кое-что, — убедившись, что я не собираюсь отвечать, продолжила Ториясу. — Деньги на экскурсию. Завтра — последний день для сдачи, так что поторопись.
Выдав это, она повернулась и вышла из библиотеки, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Я стиснул край парты и медленно поднял голову. Весь исцеляющий эффект от визита на родину моментально сошёл на нет, стоило только этой змее подползти ко мне. Я ощущал, как её смертоносные кольца всё сужались и сужались вокруг моей шеи. Казалось, ещё чуть-чуть — и я сгину навсегда.
Ладно, до двадцать шестого ещё есть время. Ещё неделю поживу спокойно, а потом стану думать, как лучше умолять Ториясу не делать того, чего она хотела.
Только вряд ли она станет меня слушать.
Что ж, буду действовать по старому плану: если она не согласится сжалиться надо мной, просто начну всё отрицать и привлеку на свою сторону друзей. В конце концов, что мне сделают такие же старшеклассники, как и я? Мы уже не в средней школе, так что никакой травли не будет. А если моя репутация и пострадает, то ничего не поделаешь: на моём положении это отразится не так сильно, ведь я всего лишь паршивый иностранец, который и так стоял на самой низшей ступени местной иерархии.
Меланхолично и вяло закрыв учебник, я спрятал его в сумку: заниматься всё равно не было сил. Собрав вещи, я вышел из библиотеки и медленно побрёл в сторону лестницы. Я не боялся встречи с Ториясу — самое худшее уже произошло.
Поднявшись на третий этаж и дойдя до входа в клуб фотографии, я положил ладонь на ручку двери и замер. С одной стороны, мне хотелось войти туда, ведь на протяжении более двух лет это была моя Шангри-Ла, мой собственный островок спокойствия и радости в бурном море жизни на чужбине.
Но я слишком хорошо помнил, как расстался со своими товарищами: они собирались объявить мне импичмент, и я отнюдь не был уверен, что они полностью отказались от этой идеи.
С другой стороны, я всё ещё являлся президентом клуба, так что присутствовать там — это моё неотъемлемое право. Да и вообще, стоять в коридоре столбом глупо: чему суждено, то и произойдёт, и лучше справиться с этим поскорее.
Я открыл дверь и вошёл внутрь. Все участники клуба сидели за столом, занятые своими делами: кто-то просматривал снимки, кто-то читал журнал, кто-то слушал музыку через наушники, глядя в никуда.
Первой моё появление заметила Дафуни. Она вскочила на ноги и, расставив руки, громко воскликнула:
— Фред!
Подбежав ко мне, она резко остановилась, вдруг вспомнив, что благовоспитанной японской барышне не пристало проявлять эмоции так бурно. Она опустила расставленные руки и хотела было протянуть мне ладонь для пожатия, но я оказался быстрее, опустил сумку на пол и крепко обнял её. Дафуни сначала опешила, а потом нежно положила ладони мне на спину.
— Мы так скучали, — едва слышно прошептала она. — Мы думали, что ты уже больше не вернёшься… После всего того, что мы тебе наговорили…
Я отстранился и, положив ладони ей на плечи, широко улыбнулся со словами:
— Всё в порядке, подруга. Наверное, каждый из нас порой поступал так, что впоследствии жалел о своих действиях, но главное, на мой взгляд, — признать вовремя свою неправоту. Так вот, я тоже был неправ в том, что уделял клубу мало внимания и впоследствии обещаю исправиться. Но учтите, мои дорогие, что до выпуска я свой пост не покину, так что потерпите до февраля. О’кей?
Норибуру и Сукуби — два парня из моего кружка — синхронно закивали и, подойдя ближе, с чувством по очереди пожали мне руку.
Улыбнувшись им, я перевёл взгляд на Беруму. Она единственная осталась стоять у стола, смущённо потупившись и водя пальцем по отпечатанному снимку.
Потрепав по плечу стоявшего ближе всех ко мне Норибуру, я подошёл к столу и, опершись на него, спокойно спросил:
— А ты что же, не скучала по мне?
Берума подняла на меня взгляд и внезапно всхлипнула. Из глаз её брызнули слёзы, и она, неловко задев стул по дороге, кинулась мне на шею.
— Мама… Мама ушла из семьи, — с рыданиями прошептала она, обняв меня. — А Айши… Он ссказал мне, что у м-меня нет и не б-будет т-такого друга, к-как ты… Я б-была такой идиоткой…
Я провёл рукой по её волосам. От обиды на неё не осталось и следа: я понимал, что она искренне и полностью раскаивалась в том, что сделала. Кроме того, и на её долю выпало достаточно, а теперь ещё её взбалмошная мать решила бросить их.
Бедняжка Берума… Как же ей, наверное, тяжело сейчас.
— Всё хорошо, — спокойно вымолвил я, гладя её по голове. — Аято сказал правду: я твой друг, а друзья всегда поддержат и никогда не подведут. Да, иногда и между ними тоже случается непонимание или даже ссора, но всё проходит, стоит только честно и открыто поговорить.
