Всей компанией мы наблюдали за звёздами, сидели у костра, рассказывали страшные истории — вели себя как самые обыкновенные представители американской молодёжи. И никаких поклонов, говорков с придыханием, сакур и прочей фигни — я и сам не осознавал, насколько устал от всего этого.

Но всё же каждое утро я с радостью бежал к компьютеру, высчитывая разницу во времени. Мы с Аято общались постоянно, и он рассказывал мне о том, что происходило в школе. К сожалению, Масута и Мегами не могли уделять мне много времени: у первого открылся сезон соревнований по боевым искусствам, а вторая начала готовиться к поступлению в университет и периодически ездить во Францию.

Но общение с Аято компенсировало мне всё. Я записывал видеозвонки, потом просматривал эти файлы и порой позволял себе заниматься под них такими вещами, после которых хорошие мальчики идут в церковь и исповедуются. Хотя сами по себе записи были совершенно невинными: он рассказывал мне, как проходят дни учёбы, что нового произошло. Иногда мне безумно хотелось прильнуть к экрану губами, и я бы так и сделал, если бы видеосвязь не была двусторонней.

Съездить и навестить бабушку Тан и дедушку Гила мне удалось только на один день, но он оказался довольно продуктивным: мы пили чай и говорили без умолку и, как оказалось, Танжерин в мечтах уже поженила меня и Аято.

Одни раз в Мэпл Крике мы с ребятами отправились в центр города на весенний фестиваль и зашли в комнату страха. Надо сказать, проорались мы славно: человек, который проектировал аттракцион, явно умел пугать других. Хорошо ещё, что мы держались вместе: если бы я был один, мне бы, возможно, понадобились сменные штанишки.

Выйдя из комнаты, мы шумной компанией направились к русским горкам. Стоя в очереди за билетами, мы бурно обсуждали наше страшное приключение и, видимо, говорили слишком громко: стройная женщина, стоявшая впереди, обернулась и посмотрела в нашу сторону. Наши взгляды встретились, и я онемел от неожиданности: это была Сайко Юкина.

Увидев меня и узнав, она сначала изумилась и подняла брови, а потом улыбнулась, помахала мне рукой и снова отвернулась. Я попытался было подойти и поздороваться, но потом передумал: она явно не проявляла желания общаться, а навязываться мне не хотелось, и я остался в очереди, окружённый друзьями.

Надо сказать, что после катания на горках я Юкину больше не видел.

Неделя пролетела быстро: девятого апреля я последний раз чмокнул Стеф Квон, попрощался с ребятами, с бабушкой и дедушкой и выехал вместе с родителями в направлении Страны Восходящего Солнца.

И уже десятого апреля я вышел на учёбу.

Мой самолёт приземлился всего лишь пару часов назад, я не выспался, мне жутко хотелось есть, а ещё безумно чесалась спина, но настроение было не в пример лучше, чем тогда, когда я уезжал. Поклонившись на ходу учительнице физкультуры, я переобулся (честно говоря, успел отвыкнуть от этого на родине), спрятал уличную обувь в шкафчик и пошёл по коридору, но вдруг резко остановился: в одном из тапок что-то лежало, и это «что-то» существенно мешало мне.

Присев на корточки, я снял туфель и с удивлением вытащил оттуда красную наплечную повязку и смятую записку. На листке бумаги чётким почерком было написано: «Это принадлежит тебе, Фред, и так будет до самого выпуска». А повязка оказалась той самой, которую я бросил на пол клуба фотографии перед тем, как уехать. Сейчас тот поступок казался мне чрезмерно театральным и запальчивым. Аято убедил меня в том, что кружок вряд ли сможет функционировать без меня, тем более, для моего будущего президентство наверняка сыграет существенную роль. И наверняка эту записку оставил мне именно он.

Я улыбнулся, разгладил смятый листок бумаги и аккуратно убрал его в сумку, сам напомнив себе трепетную девицу из викторианских романов, столь любимых Ямада Таро.

Кстати, о нём… Интересно, развились ли их отношения с Аято? Очень надеюсь, что нет.

Надев повязку на плечо, я одёрнул форменный пиджак и направился в библиотеку: я пропустил довольно много материала и, несмотря на то, что Масута любезно высылал мне домашнее задание, чувствовал необходимость нагнать материал.

Честно говоря, я не особо любил учиться. Мне нравились некоторые предметы, во многих я делал успехи, но сам процесс не очень увлекал меня. Особенно мне не нравился японский язык (как иностранцу) и, как ни странно, английский — его здесь преподавали так скрупулёзно, что становилось тошно. Но для того, чтобы на меня не смотрели косо, нужно было проявлять усердие, так что я, как примерный мальчик, отправился в книгохранилище.

Библиотека была одним из самых удобных помещений в Академи. Высокие стеллажи под потолок делили её на части, как в кино, а ближе к окнам находилась учебная зона — столы с перегородками и стулья. Тут можно было удобно устроиться и делать уроки, или почитать книгу из учебной программы, или взять нужную литературу или периодику на абонемент.

Библиотекарем у нас работал Оэ-сан — довольно молодой человек в очках, вечно одетый в клетчатые рубашки и брюки, висевшие мешком на его костлявой фигуре. Он окончил литературный факультет Токийского Университета, но почему-то не стал пользоваться перспективами, которые перед ним открывало столь блестящее образование. Вместо этого он вернулся в свой родной город и устроился в библиотеку в старшую школу. Он очень много знал, прочитал, наверное, все книги на свете и предпочитал общество именно их, а не людей. Он мало и редко говорил, не любил смотреть людям в глаза и на протяжении дней сидел за своим столом, зарывшись в какой-нибудь том.

Насколько я знал, Оэ-сан никогда не брал выходных, и его можно было найти на рабочем месте с семи утра и до пяти вечера шесть дней в неделю. И поэтому я очень удивился, когда, войдя в библиотеку, обнаружил за столом Аято, а не Оэ.

— Привет, — я широко улыбнулся и подошёл ближе. — За какие грехи тебя сюда заслали?

— Я заменяю библиотекаря, — Аято улыбнулся и встал со стула. — Дело в том, что он сегодня едет отмечать помолвку вместе с Мида-сенсей к её родителям, а они живут на Кюсю, так что это займёт весь день.

Я уставился на него, разинув рот. Мида-сенсей — это та секс-бомба, которую прислали к нам замещать Мацуока-сенсей на неделю? И она — она! — решила выйти за Оэ, этого тощего бесцветного типа?

Воистину, любовь — странная вещь.

Хотя не мне удивляться, мой-то случай уж точно типичным не назовёшь.

— Я счастлив за них, — вымолвил Аято, откинув волосы со лба резким движением головы. — Мне сразу показалось, что Мида-сенсей нужен кто-то, способный полюбить, да и Оэ-сенсей очень хотел себе семью, так что всё совпало как нельзя лучше.

Настало время мне удивляться во второй раз. Я настороженно посмотрел на Аято, но его красивое лицо не выражало абсолютно никаких эмоций: оно было гладко и спокойно, как море во время штиля.

— Ты хочешь сказать, что причастен к их любовной истории? — спросил я, ставя сумку прямо на пол.

— Вроде того, — пожал плечами Аято. — Чуть-чуть поработал Купидоном.

— Вот как, — я усмехнулся и скрестил руки на груди. — Из-за Ямада Таро? Насколько я помню, Мида-сенсей заинтересовалась им.

На одно мгновение лицо Аято окаменело; он стал походить на прекрасную статую. Это длилось совсем чуть-чуть: через секунду он расслабился и рассмеялся.

— Дело в том, что Мида-сенсей в студенческие годы пережила несчастную любовь, — объяснил он, спрятав руки в карманы. — Из-за этого её моральные идеалы несколько сместились, и она решила, что настоящие чувства — это не для неё. Она боялась снова полюбить и для того, чтобы этого не случилось, решила заводить кратковременные и ничего не значившие романы. Она устроилась в департамент образования, чтобы работать не в одной определённой школе, а либо на замене, либо репетитором, и каждый раз, когда её приглашали, ставила себе задачей соблазнить одного ученика. Как правило, это заканчивалось успехом, но такие отношения не длились дольше недели. Таро же — мой друг, и я не мог позволить, чтобы с его чувствами так поступили.