Уходят. Конец третьего акта. АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ В лагере тревога. На шум выходят Сципион, Югурта и Гай Марий. С ц и п и о н Что значит этот шум, декурионы? В такое время за оружье браться? Иль озорник бунтует немудреный, Который хочет к праотцам убраться? А может быть, мятеж проник в колонны И нам с бунтовщиками надо драться? Ждать от врага не можем мы геройства, — Ужель дождались мы в тылу расстройства? Выходит с обнаженной шпагой Квинт Фабий и говорит: К в и н т Ф а б и й О, не волнуйся, вождь. Совсем иною Причиной вызван шум. Но с этим делом Покончено, хоть, сознаюсь, ценою Храбрейших и сильнейших в войске целом. Нумансианца два всему виною, Нас изумившие поступком смелым; Ночной порой они сквозь ров пробрались И в стане нашем мужественно дрались. Они заставу первую прорвали, — Не различая, копья ли, мечи ли Их бешенству во тьме отпор давали, — И с боем в самый лагерь проскочили. Они к палаткам продвигаться стали Фабриция, и время улучили Вред нанести такой, сражаясь вместе, — Что шестеро солдат легло на месте. Лишь луч, в который молния одета, Так скоро путь на землю совершает; Лишь по небу хвостатая комета С такою быстротою поспешает, — С какою пронеслась лавина эта… Единый взмах — и меч их сокрушает Все, что им под руку ни попадется… Потоками кровь римлян на земь льется. Их сталь легко Фабриция пронзила, Эрациеву каску проломала, Ольмиде руку начисто скосила, И жить ему, увы, осталось мало. Проворных ног стремительная сила Где только Стацию не помогала? — Но пал и он: с нумансианцем спорить, — Не значило ль — свой к смерти бег ускорить? Среди палаток буйство продолжая, Они внезапно к складу повернули, Где сберегалась пища небольшая: Хлеб, сухари… И тут мечи сверкнули, Один, надежды наши разрушая, Успел уйти. Другого в миг проткнули Клинки солдат. Убитый очень молод. Обоих разъярил, как видно, голод. С ц и п и о н Когда они в тисках осады столько Способны обнаруживать напора, — Так если дать свободу им — насколько Покажут больше силы и задора! Неукротимые они! — Но только Лишь до поры до времени. Мы скоро Докажем — перед хитростью военной Не устоит противник дерзновенный. Сципион со своими уходит; тогда суматоха начинается в городе. Показывается Марандро, весь истекающий кровью; в левой руке у него белая корзинка, в которой лежит несколько окровавленных сухарей. Он говорит:
М а р а н д р о Ты что, мой милый, ослабел? Ты что? совсем ослабеваешь? Не ты меня в беде бросаешь! — Я бросил друга!.. сам же цел! О Леонисьо, друг! Идем! Ужели он не отзовется? Ужель мне одному придется Вернуться? — Мы ушли вдвоем! Так, значит, платой дорогой — Ценой истерзанного тела — Судьба продать нам захотела Вот этот жалкий хлеб сухой? Но раны гибельная сила, Что жизнь твою скосила вдруг, О, для чего она, мой друг, Меня тогда же не сразила? Угодно, стало быть, судьбе, Взамен желанной общей доли, Мне даровать отраву боли, А славу верности — тебе. Но, друг, тебя я не лишу Венка за истинную дружбу! — Чтоб оплатить такую службу, И сам к тебе я поспешу. И тотчас же душа, ликуя, К тебе, любимый, отойдет, Лишь Лира нежная придет За хлебом грубым, что несу я. Хлеб, взятый у врагов лихих, Нам с боя жаркого уступлен! Он пролитою кровью куплен Друзей погибнувших двоих. Выходит Лира с охапкой платья, которое она несет, чтобы сжечь на костре. Л и р а Ты ль это встал перед очами? М а р а н д р о Я пред тобой в последний раз, — Мучения мои сейчас Окончатся, увидишь, сами. Слова, что я сказал, не ложь, — Припомнить их тебя зову я: «Знай, Лира, ты, пока живу я, Голодной смертью не умрешь!» Двойная мука, вижу я, Обоим выпала на долю: Тебе принес я хлеба вволю, — Но на исходе жизнь моя. Л и р а Что ты сказал, Марандро, милый? М а р а н д р о Не медли голод утолить Тем временем, как Парка нить Срезает над моей могилой. И этот, Лира, хлеб простой, Напитанный моею кровью, Насытит, принятый с любовью, Печальной горькою едой. Перед тобою хлеб, который Все силы Рима стерегли, И все ж купить его смогли Два добрых друга смертью скорой. Любовь, что душу мне томит, Какой хотите мерой мерьте: Из-за нее пришел я к смерти, И Леонисьо мой убит. Мою любовь, которой чище Нет на земле, принять спеши. Она — питанье для души, И выше не бывает пищи! Добра ли жизнь была иль зла, — Моей судьбою ты владела. Прими же ныне это тело, Как душу ранее взяла. |
