Л и р а Найдут только в нашей опоре Жена и стыдливая дева — Одна — как укрыться от гнева, Другая — как выжить в позоре. В пасть хищнику прямо не бросьте Богатой добычи без толку — Голодному римскому волку Такие понравятся кости. В ту сторону разве по праву Толкает отчаянье вас, Где смерть вы найдете сейчас И разве посмертную славу? А если б отряд уцелел (Оплот нашей мощи гражданской), Какой бы нам город испанский Прислать с ними помощь посмел? Предчувствию женскому верьте, Что вылазка ваша лихая Потешит врагов, обрекая Нумансию гибели, смерти. Смешно им, смешно даже то, Что встретите смерть вы геройски. Ведь тысячи три в нашем войске, У них же — у них тысяч сто! [41]Пусть, бросив свой вал, без защиты, Враги бы свой лагерь открыли, И то б наши воины были Один за другим перебиты. Советую вам подчиниться (Так чувствует каждый и сам!) Всегда и во всем небесам: И жизнь от небес и гробница. Т е о г е н О женщины, глаза от слез отрите! Иль каждая из вас не замечает, Что скорбью вашей вы пожар творите В сердцах мужей, и он не потухает. Любовью к нам вы равною горите, Беда ль растет, иль счастье нас ласкает. Но всякий раз, — как в жизни, так и в смерти, — Мы вам верны, мы будем с вами, верьте. Когда мечта ворваться в ров манила, Мы больше чем удачи — смерти ждали. Такая смерть, однако, жизнь таила: Мы месть врагу той смертью утверждали. Тот бой для нас был верная могила. Но ныне — раз вы это угадали — Мы ни детей, ни жен не бросим наших, Своих путей не отделим от ваших. Единое, о чем дружина тужит, — Не дать врагу похитить нашу славу! Нет, пусть он сам свидетелем послужит Тех подвигов, что Риму не по нраву! Ко мне примкнув, пусть каждый обнаружит Высокий дух. А это нам по праву Бессмертье даст! Все в пламя побросайте, Корысти вражеской не потакайте! Большой костер на площади разложим, — И огнь ужасный пищей напитаем, Все то, что дома разыскать мы сможем, Чем дорожим и чем пренебрегаем, — Испепелим до тла и уничтожим! А то, что сделать мы предполагаем, Когда сожжем пожитки, не жалея, — Еще ценнее и еще смелее! На час-другой мы голода задуем Огонь, что грыз так долго наши кости, Для этого мы пленных четвертуем, Которых мы заполучили в гости; Ни молодых, ни старых не минуем! Для дележа добычи жребий бросьте. Всем поровну. Прибавит только славы Нам этот вынужденный пир кровавый. К а р а б и н о
Как вижу, все со сказанным согласны? Держусь я сам такого точно мненья! — Мне предложенья Теогена ясны. Немедленного жду их исполненья. Т е о г е н Итак, все делу этому причастны Окажемся, без всякого сомненья. Поговорим потом. Теперь идите, Огонь богатый, жаркий разводите. П е р в а я ж е н щ и н а Уборы наши на костер приносим, Себя мы, радуясь, всего лишаем. Жизнь самую без колебанья бросим, — С мужьями вместе к смерти поспешаем. Л и р а Итак, вперед! Мы об одном вас просим: Когда добро свое с огнем смешаем, Сожгите все до нитки. А иначе Невольно сделаем врага богаче. Все идут, а Марандро при выходе берет Лиру за руку и держит. М а р а н д р о О Лира, не беги бегом, Прошу тебя остановиться. Дай перед смертью насладиться Благами жизни нам вдвоем. Дай мне хотя бы на мгновенье, Как ты прекрасна, поглядеть. Так много мне пришлось терпеть От жаркой муки нетерпенья. От имени, каким зову Тебя я, на меня сходила Гармонии такая сила, Что сны я вижу наяву. Душа души моей! Но тучи Собрались на твоем лице… Л и р а Они — от мысли о конце, Что предстоит нам неминучий… Конце, не связанном с войной. Не в ней одной конец надежде — Уйду я, думается, прежде Конца осады в мир иной. М а р а н д р о О солнце дней моих! Ужели… Л и р а Дошел мой голод до того, Что час еще — и торжество Он справит у моей постели. Какое наслажденье дать Могу, когда я смерти лютой, Голодной, с каждою минутой Должна покорно ожидать? Брат обессилел мой. Причина — Все тот же голод. Умерла Мать от того же. Как была Мучительна ее кончина! Меня же только потому Убить не мог доныне голод, Что дольше кто здоров и молод Сопротивляется ему. Но, силы растеряв свои, И я едва перемогаюсь, — Такой же точно подвергаюсь Опасности, как все мои. М а р а н д р о вернутьсяВедь тысячи три в нашем войске, у них же — у них тысяч сто! — поэтическая вольность, допущенная переводчиком в интересах стиха. У Сервантеса сказано определеннее: восемьдесят тысяч. Что касается гарнизона Нумансии, то большинство историков определяет его приблизительно в восемь тысяч человек, но это не противоречит трем тысячам, о которых говорит Сервантес, так как число защитников города могло сократиться за счет голода и болезней. |
