========== 9. Вместо эпилога: Хин Су Чжоу поднимает меч ==========

Первой ласточкой стал сон, который тетушка Ондзин пришла пересказать дорогим соседям поздним зимним утром. Шли долгие новогодние выходные, и немногочисленные жители Мадары ходили по гостям и обменивались поздравлениями и едой.

— Мне снился Великий Император наш, светлоглазый Хин Су Чжоу, молодой и красивый, как сокол, — сказала тетушка Ондзин, ловко управляясь с огромным куском праздничного картофельного пирога. — Лицо белее молочной пены, вены синие на руках, а губы будто…

— Ох, старая, — вздохнул дедушка Фэнг, — хоть бы ни при детях.

Тетушка Ондзин махнула на него вилкой и перевела взгляд на Ронгу. Та складывала в пластиковые контейнеры бобовые пирожные, пытаясь не помять их и в то же время впихнуть побольше. Байчу пытался проделать то же самое с фигурным рисовым печеньем.

— Вот вы хоть послушайте, — голос тетушки Ондзин стал серьезнее и глубже. — Хин Су Чжоу поднял свой меч. Взял с подставки, кланяясь предкам, и обнажил. Ткань медленно скользнула и упала, и…

— Ешь лучше, — дедушка Фэнг цапнул из большого блюда и уронил в ее тарелку сразу три пирожных. — Пока эти все не забрали, приемышку подкармливать.

— А утром, — продолжила тетушка Ондзин, откусив сразу половину пирожного, — ко мне опять Байчу зашел, тренироваться, и смотрю…

Байчу действительно почти каждое утро и вечер ходил в сад тетушки Ондзин, потому что в И Дин Хо нельзя было взмахнуть мечом, чтобы не задеть что-нибудь важное и не очень. Однако его непонимающее выражение лица ясно говорило, что он-то, в отличие от тетушки Ондзин, утром не заметил ничего непривычного.

— Смотрю — мужчина. Взрослый, почти старик, волосы черные с проседью, борода эта ужасная, треугольником, как в Жу принято… Не обижайся, мальчик. Не обижайся и не отращивай себе такую, силами земными и небесными заклинаю.

Байчу покивал — мол, не будет, не будет. Тетушка благодарно прижала свободную руку к груди. Дедушка Фэнг закатил глаза.

— В фиолетовом весь, в три оттенка, как в Жу было после оккупации, среди военных. С широкой лобной лентой и цаплей на спине, опять же. Простые люди такого не носили. Так вот, дрался он. Байчу взмах — он два. Байчу шаг — он вперед помчался. И бьет, бьет! Воздух бьет. В ту сторону, где Мидзин…

Байчу после слов тетушки Ондзин задумался, казалось. Но свои мысли высказал только на улице, оставив стариков доедать пирожки и ругаться.

— Я видел его пару раз. Думаю, это владелец меча. Или один из владельцев.

— Зачем ему бить воздух? — спокойно спросила Ронга. — Бить… Мидзин?

Он пожал плечами и кивнул в сторону станции. «Пойдем. Пора».

Каникулы были слишком сумбурными, и тетушка Ондзин больше не напоминала о своих видениях, так что о них постепенно забыли.

Но потом случились слова дедушки Фэнга. Поздней весной, спустя почти год с убийства Суджан Вона, И Дин Хо продолжал жить в состоянии притупленной тревоги, и Ронге казалось, что невидимая дрожь исходит от магазинчика, медленно захватывая землю и людей все дальше и дальше. Далеко не сразу Ронга осознала, что это волнение уже никак не связано с мафией. Никто их не искал, а если искал, то не мог найти, в Микуо окончательно обосновались новые хозяева — «Акульи плавники» вроде бы — и им дела не было до прошлогодних разборок в «Красном песке». Происходило… что-то иное.

— Ронги-и, — протянул дедушка Фэнг, проверяя утром домашние амулеты, — Ронги, девочка… Забери ее сегодня насовсем.

Ронге удалось устроиться в мадарскую больницу медсестрой — зарплата меньше, но зато в глазах властей и общества она стала законопослушной гражданкой с уважаемой профессией. Это важно, если ты хочешь стать опекуном. Она как раз собиралась снова поехать в Мидзин, в школу-интернат, и, может, забрать Ру-Мейлян на выходные, если разрешат.

Дедушка никогда не выказывал особой привязанности к Ру-Мейлян и даже ворчал на то, что Ронга «опять тащит в дом всяких приблудных», кивая на Байчу и игнорируя тот факт, что он сам предложил ему тут жить. Но тогда повторил:

— Забери насовсем. То есть, на лето, конечно, на лето.

— У них еще даже учеба не закончилась, — пробормотала Ронга обескураженно.

— Все равно спроси. Разрешат, думаю. Разрешат.

Ронге все еще не позволяли оформить опеку над Ру-Мейлян, хотя ее единственный кровный родственник, двоюродный брат Руру — тот самый «дядя», надоумивший ребенка поискать сестру в борделе, — подписал все документы в пользу Ронги, представив ее как «ближайшего друга семьи». Произошло это не без помощи Байчу, выразительно стоявшего за плечом Ронги во время дружелюбной беседы с полупьяным великовозрастным детиной. Тем не менее, руководство интерната и органы опеки не устраивали никакие разрешения, они в один голос твердили, что родственник вот-вот протрезвеет, устроится на работу, и девочка вернется в родной дом. Ронга сильно подозревала, что им нужна взятка, которой у нее не было.

И надо же — в тот день директриса интерната даже никаких вопросов не стала задавать. Сначала она долго смотрела на Ронгу, которую видела много раз, и морщила лоб в мучительных раздумьях. Потом пошуршала газетами на столе, включила и выключила маленький телевизор, уперлась кулаками в стол и коротко вздохнула:

— Забирайте.

Даже документов не спросила. Ничего не записала.

— Вы ведь не отсюда, так? Из… Мадары, да? Забирайте. Увозите.

В ее голосе был холод и беспомощность.

Чуть позже Ронга поняла, почему. Жители Мидзина острее чувствовали грядущую беду. Об этом говорили везде, но Ронга уже не работала в «Лилиях», появлялась в Мидзине только из-за Ру-Мейлян и не интересовалась новостями.

Это не из И Дин Хо расходились волны тревоги. Это до сонной Мадары понемногу доходили слухи.

О войне.

О том, что Западная Жу настроена слишком воинственно для их прогрессивного века. О том, что Хина и Западная Жу никогда не достигали взаимопонимания ни в одном вопросе. О том, что Западная Жу почти все деньги вкладывает в военную отрасль и это неспроста… О том, что у Хины на роду написано переживать волнения каждые тринадцать лет, и Слово на полу Синего дворца вновь кровоточит.

Последнее было, конечно, враньем, отвратительной выдумкой шарлатанов.

Однако в первый день лета в И Дин Хо приехал из Ушмы дядя Тухтырбек. Необычайно суетливый, он шнырял по магазинчику, выбирая с полок какие-то вещи по одному ему известному принципу. Огромный и толстый, с почти черным от загара лицом в шрамах и копной спутанных волос, он до визга напугал Ру-Мейлян, первой спустившуюся на шум. Впрочем, она быстро смирилась с этим страшным человеком, потому что за ним по пятам следовали две овчарки — усевшись у дверей магазинчика, они величественно принимали почесывания за ухом, пока хозяин кружил по И Дин Хо, нелепый и неловкий в своей непонятной спешке.

— Ну, чего уставились? — и не подумав ничего объяснять, сказал дядя Тухтырбек дедушке Фэнгу. — Зови эту старую сову и собирайся. Все собирайтесь.

Он впервые увидел Байчу и Ру-Мейлян, но отнесся к ним абсолютно спокойно, без капли удивления. Как будто они жили тут всегда и, как Ронга и дедушка Фэнг, прекрасно знали дядю Тухтырбека из Ушмы, с его необъятным животом, спутанными волосами и собаками.

— Там степь, овец сейчас гоняем. Лагерь, но уж лучше, чем здесь. Ребенку ничего, понравится, — метнув взгляд в сторону Ру-Мейлян и овчарок, добавил дядя Тухтырбек, — с живностью весь день-то… Понравится, говорю, ну, чего смотрите?

Сдавшись, наконец, он сел на табурет и глубоко вздохнул.

— Нигде нам не будет безопаснее, чем в И Дин Хо. Ну, орел ты лысый, — дедушка Фэнг улыбнулся, но без радости, — знаешь же.

Дядя Тухтырбек покивал. Слезы на грубом, жирном, темном лице выглядели дико и жалко.

— Дядь, — сказала Ронга, — ты ж и сам из дома не ушел бы.

— Не ушел бы, — подтвердил дедушка Фэнг. — И волоком бы не утащили.

— Амулет вырежи. Четвертый, — после недолгого молчания, сказал дядя Тухтырбек. И, подумав, добавил: — Осел.