Бегом, петляя между домов как заяц между деревьев, Ронга добежала до метро, там села в вагон и уехала в другой конец Мидзина, пересела на пригородный поезд и пересекла весь Мидзин заново, чтобы уехать намного западнее нужного, выйти на крохотной станции, снова сесть на поезд и тогда, с двумя пересадками, все-таки вернуться к линии, ведущей через жуткий тоннель, и проехать мимо Мадары в Скандзу.

Несмотря на хаотичные метания, Ронга все равно не выплеснула охватившее ее нервное возбуждение — радость пополам с паникой. Выйдя на остановке, она почти сразу увидела Байчу и замахала ему рукой.

Скандза был маленьким поселком в пяти-шести ли от перрона, представлявшего собой насыпь с брошенными сверху бетонными плитами, самодельными скамейками и кривой табличкой. Вечером и утром здесь еще можно было застать местных жителей, но сейчас, около пяти часов вечера, станция пустовала. Только Байчу сидел, будто примерзнув к скамейке, и отреагировал не столько на Ронгу, сколько на ее тень, выросшую на плитах.

Он очень медленно поднял голову — от тени к человеку. Так медленно, что Ронга испугалась и огляделась лишний раз, хотя тщательно следила, чтобы никто ее не преследовал. В Скандзе вышла она одна.

— Все в порядке? — спросила она, подбежав. — За тобой не следили?

Байчу долго не мог ответить.

Ронга догадалась — он не верил до конца, что она действительно придет. Только этим можно было объяснить его удивленное выражение лица и внезапную немоту. «Если он при мне расплачется, — подумала она с внезапным недовольством, — это будет дико неловко и в духе всех этих идиотских фильмов про киллеров с чрезвычайно ранимой душой. Хотя с другой стороны, тогда мы будем квиты». Благо, Байчу избавил ее от неловкости и ответил, наконец, на вопрос.

— Да, следил один. Шел почти от бань — он, кажется, был с теми людьми, которые меня поймали, но остался в машине. Здесь вышел вместе со мной и напал, когда увидел, что я никуда не ухожу с перрона. Я хотел избавиться от него раньше, но вокруг всегда были люди.

— И… где он?

Байчу указал пальцем на плиту и для верности топнул ногой пару раз.

— Там.

Сообразив, что он имеет в виду, Ронга спрыгнула с перрона с обратной от поселка стороны. Перрон поставили давно и за его состоянием не следили, так что искусственный холм порядком осыпался, а плиты слегка скособочились, угрожая съехать. И теперь в свободном пространстве между насыпью и плитой, тщательно утрамбованный и даже подпертый несколькими камнями, лежал труп. Лицо щекой на земле, в косых солнечных лучах, казалось почти умиротворенным.

Ронга взобралась по насыпи к трупу и пошарила по его карманам. Нашла телефон и с помощью Байчу вскарабкалась обратно. Огляделась — со стороны Скандзы никто не шел, а значит, никто не заметил их возни.

— Не уверена, что Суджан Вон сможет отследить его телефон, но лучше перестраховаться, — сказала она и бодро улыбнулась.

Кажется, она слышала треск рвущихся мыщц, когда Байчу попытался улыбнуться в ответ.

Вскоре они снова сели в поезд. На этот раз до Мадары, и где-то на середине пути Ронга вышвырнула разбитый телефон в окно.

По дороге она вспомнила, что не может просто так привести в дом постороннего человека. Так что Байчу устроился в одной из многочисленных заброшек полуживой Мадары — ждать, пока Ронга не расскажет все дедушке и не объяснит, что ее сообщнику по преступлению ужасно надо где-то переждать день-два. Пока они не придумают, как именно действовать дальше.

Дедушка Фэнг, будучи человеком не менее хладнокровным чем внучка, да вдобавок плотно пообщавшись накануне с тетушкой Ондзин, принял новость почти спокойно. Вроде бы он даже обрадовался, что внучка не одна в этом кошмаре. Но это не помешало ему, как Ронга и ожидала, до глубокого вечера проходить хмурым и молчаливым и, обдумав все, вновь заговорить с внучкой только ближе к полуночи.

— Так это о нем наша старая карга написала на доске? Не очень-то популярный иероглиф, чтобы обозначать человека. — Дедушка Фэнг повторил ее собственные размышления, и Ронга невольно улыбнулась. — Кто он? Человек все-таки? Одержимый, может?

— Вроде не похож. Но странного действительно много. Сам взглянешь? Мы договорились, что он придет утром.

— Хитрова-а-аны, — с тенью насмешки, благодаря которой у Ронги полегчало на сердце, протянул дедушка. — Но на троих все равно не готовь. Может, я его выгоню.

Полночи дедушка Фэнг возился с книгами в лавке и своей комнате, шуршал листами и что-то бормотал себе под нос, попутно выпивая весь запас чая с лавандой. Утром в лавке было не продохнуть от чайно-лавандового запаха, а дедушка Фэнг, первым делом выйдя на порог проверить амулеты, сообщил, что хочет рассказать сказку.

Ронга вытащила на лавку у дверей поднос с тремя чашками. Дедушка Фэнг нахмурился и покачал головой, но ничего не сказал насчет лишней посуды.

— Так вот, — он присел и ударил себя по коленям. — Сказка, значит. Для маленьких деток. Девочек, — он кивнул в сторону Ронги и махнул рукой куда-то вниз по улице, — и мальчиков.

Повернув голову, Ронга увидела, что уже бредет вверх по тротуару высокая худая фигура со свертком в руках.

— Было это еще до рождения Хины. Было это, когда землею правили десятки царей. — Дедушка Фэнг принялся говорить, с сомнением глядя на приближающегося Байчу. — И вот в одном царстве случились распри между богатыми торговцами, Ванем и Чжанем.

Ронга хмыкнула. Вань и Чжань фигурировали в доброй половине хинских сказок как вечные противники, строящие друг другу козни. Обычно неудачные. Однако эта история пошла не по канону.

— Вань коварно подставил Чжаня в глазах царя. У несчастного отобрали и все товары, и дом, и землю, убили и его, и его сыновей, а вот дочь, красавицу Маян, хотели отдать в наложницы Ваню, очернившему ее отца.

Дедушка сделал страшные глаза. Ронга поддержала, повторив гримасу. Подошедший Байчу посмотрел на них по очереди и открыл рот, но дедушка Фэнг не дал ему ничего сказать.

— Однако девочка оказалась очень гордой, — наставительно подняв палец, сказал он, всем своим видом показывая, как же гордость важна в этой истории и вообще в жизни, — и отказалась даже с места сойти, не то что отправляться в дом подлого Ваня. Приспешники злодея посмеялись над ней, да и оставили в деревеньке, которая теперь принадлежала семье Вань. Оставили — привязав к столбу на площади у колодца да раздев до исподнего. Чтобы присмирела. Люди в то мутное время были привыкшие к подобным переменам, не питали сильной любви к предыдущему хозяину, а вид униженной девчонки, которая только вчера, в шелковых одеждах, на смирной лошадке, проезжала мимо гнущих спину крестьян, очень их радовал.

Никто не кормил Маян и не поил, а от выпитых собственных слез жажда становилась все чудовищней. Однако на третью ночь в деревне объявился демон.

Байчу беспомощно оглянулся на Ронгу, словно спрашивая, к чему весь этот старческий бред. Хоть он ничего и не произнес при этом, Ронга шикнула в его сторону.

—…Рыжая дева с очень молодым голосом, в лисьей маске да с лисьим хвостом, выглядывающим из-под дорогих крашеных халатов, появилась рядом с колодцем. Поднесла воды бедняжке у столба. В сотый раз взмолилась наша Маян о свободе — но в этот раз надежда у нее в груди разгорелась чуть сильнее, ведь дева в лисьей маске была первой, кто поднес ей воды за три дня. Слегка придя в себя, впрочем, Маян испугалась, увидев лисий хвост, который незнакомка ничуть не скрывала, а даже показывала, ведь был он очень пышный и такой густой, мех блестел что золото, всем хвостам хвост!

«Кто ты?» — спросила бедняжка-Маян.

«Демон, — не задумываясь, ответила лисица. — Что, на свободу уже не хочешь, струсила?»

Дедушка Фэнг пересказывал диалог в лицах: складывал брови домиком и прижимал к груди морщинистые руки, когда говорил за Маян, высоким и тонким голосом; демона-лису изображал, уперев руки в бока, сузив и без того узкие глаза и постоянно улыбаясь, меняя тон на откровенно нахальный.