Раньше таким районом был Санья, но японскому правительству удалось очистить Токио от него, и теперь на месте заброшек выросли типовые дома. Якудза и преступники калибром поменьше рассредоточились по центру, банды оккупировали редкие кварталы на окраинах, основная же масса отребья перебралась в йокогамский Котобуки, который и раньше конкурировал с Саньей за звание самого паршивого места Японии, а также в островные Куруме и Хамамацу.

Между этими тремя Джей, не обремененный страхом смерти, выбрал Котобуки. Он был старее, грязнее, больше и до него было быстрее всего добраться из Токио. Фактически, границы между Токио и Йокогамой не читались даже при большом старании — города давно слились в экстазе, существуя раздельно лишь на бумаге. В то же время, йокогамский Котобуки был популярен среди эмигрантов, а в последние годы и вовсе перемахнул через свои негласные, не существующие на картах границы, и слился воедино с Чайнатауном, что подкидывало полиции дополнительные проблемы, а беглецам вроде Джея — некоторые преимущества.

Бросив машину, Джей добрался до Чайнатауна на забитом туристами автобусе — Флешка догадалась скинуть Джею немного денег. Дальше, с трудом прорвавшись через шумный, аляповатый красно-золотой квартал, добрался до Котобуки.

«Доя гаи», нищенский район. Джей отметил про себя, что видит разницу между ним и трущобами Москвы только в том, что здания здесь, самое большое, трехэтажные и, в основном, самодельные. Хозяева ставили на крышу бытовку, а то и две, и называли их этажами, а свое заведение — отелем, о чем гласили надписи на вывешенной на улицу картонке.

Низкие здания с проводами, переброшенными между крышами и столбами, производили удручающее впечатление. Когда сплетения проводов стали перекрывать небо, грозясь обрушиться под своей тяжестью ровно Джею на голову, а в хаотичных сигналах он начал распознавать глушилки, призванные помешать вездесущим камерами и дронам сканировать местную публику, он понял, что наконец-то нашел место, где может немного перевести дыхание.

Китти и Флешка прятались где-то в Токио, где — сказать не решались. По крайней мере, не в открытую. Однако по мутным фразам Джей догадался, что им кто-то помог выбраться из аэропорта, — и искренне понадеялся, что эта парочка, едва миновав Дом Воробья, не вписалась в еще большую срань.

О планах они тоже не могли поговорить. Общего у них вдруг стало — только части кода в головных имплантах. Вопрос «Что делать?» так и оставался неозвученным.

— Мне нужно разобраться со своими проблемами сначала, — сказал Джей, наконец. — Свяжусь с вами позже. Удачи.

Не дожидаясь ответа, он отключился. Джей забрел под эстакаду — дно дна, хаотично рассыпанные домики еще ниже и еще грязнее обычных, — и планировал забраться еще глубже. В что-то вроде норы.

В что-то вроде норы, куда больные животные ползут умирать.

Чуждость обстановки, сам факт путешествия не занимал его ни на секунду. В конце концов, в Сети все они, работающие сами по себе, — граждане мира, не отличающие одну страну от другой. Однако Он — Червь — продолжал смотреть сквозь его глаза. С любопытством и запредельными скоростями обработки всего увиденного.

На миг мелькнула сумасшедшая мысль плюнуть на все и подключиться к общей Сети, выпустить Червя в большой мир и посмотреть, что будет. Его денег еще хватит на удобное кресло в клубе и пачку попкорна побольше. Может, даже успеет доесть, прежде чем корпы вычислят его местоположение. Может… может, даже Червь успеет сделать нечто, на что рассчитывала — или чего боялась — Айна и Дом Воробья. То, что стоило сотни погибших людей и пожара в аэропорту.

Может, в этом его выход?..

Джей отбросил мысль как откровенно упадническую. Да и сам Червь не торопился выходить в свободное плаванье. Если бы он действительно хотел сбежать… Сейчас Джей даже не был уверен в том, что в принципе способен его сдерживать. Мозг — ключ к поведению человека. Червь распространяется быстро, незаметно и легко, как лучший из вирусов. Так сколько там осталось Джея, а сколько — Червя?

В этом была еще одна причина, по которой Джей все-таки собирался сначала разобраться с собственным сознанием. Возможно, в его фальшивых и настоящих воспоминаниях — та зацепка, которая позволит удержаться в рамках себя. Добавит к нему еще какую-то часть, которая сделает его «я» больше — если не равным Червю, то хотя бы способным ему противостоять, если тот пожелает его разрушить.

Он хотел собрать себя по фрагментам.

Бесцельно побродив с полчаса, Джей наконец решился.

— Китти.

Он ожидаемо ничего не ответил. Скорее всего, раз уж они с Флешкой не одни, скрывал сам факт разговора.

— Китти, сейчас или никогда. И «никогда» здесь абсолютно точно выйдет нам боком. Китти. Перекинь мне те воспоминания, если они у тебя остались. Или их след. Хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь из того времени, когда ты виделся с Флешкой и со мной.

Джей подозревал, что человек настолько скрытный, как Китти, удалил бы любые воспоминания, способные как-то ему навредить. А то, что в них нет ничего хорошего, подтверждала неохота и злость, с которой Китти отозвался на его допросы в аэропорту. Однако… Спустя несколько минут в его память полились четко выверенные данные. Воспоминания-образы, настоящие и запечатленные благодаря рабочим привычкам Китти записывать окружение. Он не удалил их по какой-то причине.

Сентиментальность? Джей с сомнением, будто воочию увидев гримасу, исказившую монголоидные черты, покачал головой.

Нет.

Он подыскал укрытие — закуток между домами с наглухо заколоченными окнами. Спрятался там, как какой-то бомж. Бессильно привалился к стене.

Нет, не сентиментальность, это точно.

Глубокое… чувство вины.

Закрыв глаза и впустив себе в гиппокамп чужую память, Джей увидел как наяву — красноватый свет, клубы дыма, ступени под ногами. Все ощущения были очень реальны. Он как будто стал зрителем одного из тех шоу, где ты всего за какую-то жалкую кучу денег можешь пережить день своей самой любимой знаменитости. Только тут Джей смотрел из глаз не блистательного актера с миллионами фанатов, а московского фрика-визуализатора с ожирением.

Красноватый свет, дым, ступени. В ноздри ударил запах дешевого курева и синтетических коктейлей. Из-за стен доносился шум, стандартное «тыщ-тыщ» рейва и тонкий, но пронзительный, кукольно-звонкий голосок исполнительницы.

Клуб? Клуб.

Он — Китти — топтался на лестнице, отчего-то не решаясь спустится. Сзади хлопала дверь, каждый раз принося запах освежителя воздуха, едва маскирующего туалетную вонь. Мимо спускались люди. Китти прижимался к стене и смотрел вниз, взгляд долгое время не мог сфокусироваться то ли из-за выпитого алкоголя, то ли из-за дыма и тусклого света, то ли от волнения самого Китти. Сквозь шум музыки и болтовню мимопроходящих начали все четче и четче проступать крики.

От внезапного ужаса Джей едва не вынырнул обратно из искусственного видения в реальный мир. Он не узнал этот голос, но догадался. Из-за собственной просьбы недавно — догадался.

«Хоть что-нибудь из того времени, когда ты виделся с Флешкой и со мной».

Флешка. Это она кричала там внизу, безнадежно отбиваясь от четверых уродов. Двое держали ее, один что-то ласково говорил, пытаясь подключиться к ее мозгу. Последний — стоял чуть поодаль, с едкой улыбкой пресекая вялые попытки вмешаться. Может, случись тут изнасилование или избиение, кто-то и поднял бы шум, но форма насилия в среде носителей информации приобретала отчетливо профессиональный окрас. Не суйся — за четырьмя отморозками стоят отморозки покруче. Которым до одури надо вскрыть мозг отдельного человека, пусть даже вскрытие это превратит его в калеку. Может, эта девка не выполнила задание. Может — пыталась утаить что-то от заказчиков. Может… Может, это и впрямь четыре дегенерата хотят по-быстрому срубить бабла на чужой информации.

Ты никогда не узнаешь.

Поэтому — лучше не встревать вовсе.

Джей понятия не имел, о чем думал тогда Китти, но чувствовал, как у него трясутся колени. Возможно, он и переборол бы собственный страх и бессилие, рискнул бы вступиться или наоборот — решил бы уйти вместе с другими посетителями, вернуться к рейву и тонкоголосой певице, синтетическим коктейлям и дешевым сигаретам.