Насмотрелась я вволю. Потом дядя Котофей повёл меня в другой зал.

И тут я не поверила своим глазам, я увидела папу. У меня дома на картинке в книжке про космонавтов был нарисован космонавт в серебристом скафандре и с огромной стеклянной головой. Почти такой же стоял сейчас передо мной. Только кто же спрятал папу за стеклом в этом звездонарии?

– Дядя Котофей, смотри! Это же мой папа! Папа, папа!

Я начала стучать по стеклу. Котофей пытался взять меня за руку, но я вырывалась и снова звала папу. Почему он не приезжает так долго к нам с мамой? Вот почему. Он стоит здесь и не может даже пошевелиться. Как ему помочь? Мне стало так обидно и страшно, что я не сдержалась и заплакала.

– Папа, папочка. Пойдём домой. Выходи оттуда. Дяденька Котофей, пожалуйста, вытащи оттуда папу. Я тогда больше не буду называть тебя Котофеем!

– Таня, это всего лишь скафандр для космонавта. Пойдём дальше. Тут ещё так много интересного.

– Самое интересное здесь! – кричала я. – Здесь мой папа!

Я взывала очень громко. Смотрела на папу и не понимала, почему он меня не слышит. Котофей, наверно, испугался, сказал мне стоять здесь и никуда не уходить. А сам куда-то быстро ушёл.

– Папа, пойдём домой, – причитала я уже значительно тише. – Там мама болеет. Мы её сегодня лечили, но она всё равно кашляет и не говорит громко. Только шепчет. Может, ты ей поможешь? Подари ей тоже звёздочку. Она и выздоровеет.

Папа всё равно молчал.

Сколько я так простояла на одном месте, не помню. Прислонившись лбом к холодному стеклу и, вздрагивая от икоты, я смотрела на папины ноги. Подбежал Котофей, дал мне бутылку с минеральной водой. Икота мешала пить.

– Пойдём домой, Татьянус, – сказал дядя Котофей.

– Пойдём.

Мы уже почти вышли из зала, как мне захотелось вернуться. Я снова вырвалась, подбежала к папе, достала свои звёзды из кармана и бросила на пол.

– Я больше не хочу собирать твои звёзды. Забери их обратно.

Мы с моей сестрёнкой Милой любим спорить. Не проходит и дня, чтобы я не кричал на неё, доказывая что-нибудь. Но взрослый и грамотный взгляд шестилетнего брата ей абсолютно не важен. Наши споры заканчиваются тем, что я могу не сдержаться и замахнуться на неё. Подниму руку и смотрю на Милку, строго прищурив глаза и сжав губы. Это всё, что я могу себе позволить, ведь мужчины не бьют женщин, а мальчишки девчонок тем более.

Милка же никогда не сдерживается. Ей мало того, что она делает мне обидно, она ещё и больно может сделать. Моя младшая сестрица и замахивается на меня, и щипается, и толкается, и даже может укусить своими молочными острыми зубами.

Ей три с половиной года, должна же она уже повзрослеть когда-нибудь? Но у меня такое ощущение, что ей всего лишь три. Какая же глупая моя сестра!

Самое неприятное то, как она меня называет. Папа строго зовёт меня или Александром Владимировичем, или просто – сын. Мама ласково и с улыбкой называет меня Сашенькой или Шуриком. Вот именно второй вариант и выбрала моя сестра. Но только из-за больших проблем с буквами, которые она не выговаривала, Милка произносила так:

– Мой блат Сулик.

Другие варианты её не устраивали. Потом она конечно научилась произносить звук Р, но этот Сулик приклеился ко мне, как скотч к бумаге.

По дороге домой из детского садика мы вместе с мамой зашли в торговый центр. Большой и разноголосый магазин, в котором все суетились и бежали наперегонки в разные стороны, был празднично украшен к новогоднему празднику. Мама говорила, что очень любит праздновать Новый год.

Её глазки горят, когда она смотрит на украшенные ёлки, которые выстроились в витрине магазина как солдатики на параде. Такие же наряженные, блестящие и стоящие прямо и гордо.

От восторга мама охает и ахает, всплескивает руками и улыбается. Она такая хорошенькая, наша мамочка. Я просто заглядываюсь на неё снизу вверх. Но когда я опускаю глаза и вижу Милку, тоже расплывшуюся в улыбке, то мне тут же расхочивается, ой нет, мне расхачивается… В общем, мне уже не хочется самому улыбаться.

Милка, как и мама, очень любит Новый год. Конечно! Ей Дед Мороз всегда дарил те подарки, о которых она мечтала. Чудесным образом Милкины пожелания сбывались всегда. И, кстати, не только в Новый год. На протяжении всего года стоит моей младшей сестре сказать волшебное слово «Хочу!», как мама с папой бегут исполнять все её пожелания. Вот и сейчас сестрица улыбалась, хитро прищурившись и поглядывая на огромный кукольный дом.

– Сулик, смотри, какой красивый дом!

– Никакой я тебе не Сулик. Я для тебя Александр Владимирович, запомнишь ты это когда-нибудь?

– Нет, ты Сулик, Сулик, Сулик, Сулик! – запричитала Милка и топнула ногой.

Я молча втянул носом воздух. Наверно, с воздухом я набрал и терпения, о котором часто напоминает папа. Он всегда говорит: «Александр, наберись терпения!» Я набрал его побольше, потом шумно выдохнул и за маминой спиной показал Милке кулак. В ответ сестра показала мне свой розовый язык, сморщив одновременно нос и зажмурившись.

– Я скажу твоему Деду Морозу, чтобы он вместо кукольного дома принес тебе танк! – прошептал я Милке.

– Не нужен мне твой танк! Забери его себе.

– Спасибо, Милочка! Ха-ха. А ты останешься без подарочка в этом году.

– Мама, – захныкала сестрёнка, – Сулик хочет обмануть Дедушку Мороза!

– Нет никакого Мороза, Милка! – зло сказал я.

– Дети, не ссорьтесь! – сказала нам мама, она словно не замечала вокруг ничего, кроме новогодней красоты. – Смотрите, как волшебно! До Нового года осталось всего лишь два дня, Сашенька, Милочка. Какое прекрасное ожидание праздника! Ладно, пойдёмте домой. Вы, наверно, голодные?

Тут мы с мамой согласились сразу. Дома мама накормила всех вкусным ужином. Нас и в садике кормили, но, по-моему, там готовят грустные повара. Мама как-то раз сказала, что когда готовишь с любовью и смехом, то еда получается очень вкусной. И мне кажется, что наши повара смотрят грустное кино, когда готовят нам еду. Я прямо вижу, как они зевают или плачут, вытирая слёзы фартуком и одновременно помешивая громадным половником в великанской кастрюле. Нам воспитатель рассказывала, что детей в садике много и поэтому еды, приготовленной в маленькой кастрюле, нам не хватит на всех. На кухне всё гигантское. Наверно, и повара высокие и сильные. Но грустные. И еда от этого тоже скучная. Тушёная рыба с морковкой точно фу!

А мама всегда поёт нам, когда готовит еду, или рассказывает смешную историю. Съев по большой весёлой котлете, мы пошли в свою комнату. За окном медленно кружился снег. Снежинки нехотя гонялись друг за другом, сталкивались и разлетались в разные стороны. Мы с Милкой, прислонившись носами к окошку, смотрели на то, как забавно играют снежинки.

– Сулик, а если Дед Мороз смотрит на нас?

– Нет никакого Деда Мороза! – сказал я, но потом, немного подумав, тихо-тихо добавил: – Хотя, по-моему, я его уже вижу…

Милка взвизгнула и бросилась в свою кровать. Она натянула одеяло на голову так, что пятки остались неприкрытыми. Я торжествовал. Сейчас кто-то получит и за Сулика, и за кукольный дом. Я тихонько подошёл к кровати моей сестры и дотронулся до её пятки.

Визг, раздавшийся в нашей комнате, мог бы оглушить роту моих смелых солдатиков, мирно спящих в коробке. У меня в ушах зазвенело так, что я неожиданно замер, открыв рот. Какое-то время я ничего не слышал, а только видел, как в комнату вбежала взволнованная мама, а вслед за ней вошёл строгий папа…

Разговор с нами был короткий. Папа не любит объясняться с нами долго, как это делает мама. Очень и очень скоро мы с Милкой лежали каждый в своей кровати и старательно делали вид, что сон для нас сейчас самое главное в жизни. Папа ещё немного постоял в нашей комнате и потом, заглянув в окно, сказал:

– Красота какая на улице! Точно Дед Мороз уже торопится к нам. Но только если кое-кто будет слушаться.

Создав интригу, папа вышел из комнаты, оставив нас с сестрой в раздумьях. Нам не спалось.