Я глубоко вздохнула, затем дала задний ход и стала выезжать с парковки. Хорошо, когда есть на чем сосредоточиться, что-то, что выведет разум из той тьмы, куда его продолжало тянуть. К тому же, я люблю водить автомобиль. Я вожу лучше, чем Шон – уверенно и осторожно. И не позволяю нахалам притеснять меня на дороге. Именно поэтому Клео и Сирша всегда сажали меня за руль на каникулах. И, если честно, меня это нисколько не напрягало, потому что мне нравится, когда я всё держу под контролем. У меня гораздо лучше получается отдавать приказы, чем выполнять чужие.

С тех пор, как я начала встречаться с Шоном, я перестала ездить отпуск с девочками. Но после истории с Брэдом Клео спросила меня, не хочу ли я съездить куда-нибудь с ней на выходные. В СПА-салон, например. Куда-нибудь, где дорого и круто. Где можно себя побаловать.

– Я не заслужила того, чтобы меня баловали. – Я изо всех сил старалась не заплакать и голос мой дрогнул.

– Это ведь не твоя вина, – возразила Клео.

– Я знаю. Но почему-то ощущение, что мне вынесли несправедливый судебный приговор.

– Ты должна отдохнуть, Джуно, – сказала она.

– А они ведь так и не отдохнули, правда? – спросила я в ответ, имея в виду страшное событие.

И Клео больше не напоминала о «побаловать себя».

«На круге съезжайте на втором съезде». Женский голос навигатора, к моему большому удовольствию, отвлек меня от мыслей.

Я сосредоточилась на дороге и последовала совету навигатора. Большая часть пути до Бенифлора шла по трассе, что значительно упрощало дело. Я люблю ездить по трассам. Мне нравится нажимать ногой педаль и давать волю автомобилю.

Но сейчас я не стала жать на педаль слишком сильно. Я боялась ехать слишком быстро. Я вполне могла разрыдаться, и в такой момент мне бы не хотелось ехать на скорости 120 км/ч. Тем не менее, где-то в подсознании, я считала, что это вариант – съехать с дороги в небытие. Это имеет свои преимущества.

Я уставилась на дорогу. К черту такие мысли! Они возникали и в более тяжкие времена, но я уверяла всех, что сейчас мне уже гораздо лучше. По правде говоря, мне не было лучше, совершенно. Я оказалась здесь именно потому, что мне никак не становилось лучше, и я перестала справляться с работой. Я чувствовала, что обязана написать заявление до того, как сотворю что-нибудь действительно дурацкое. И до того, как меня просто уволят.

Раньше я была отличной сотрудницей. Знаю, обычно от женщин ожидают, что они не будут кричать на каждом углу о своем успехе, хвастаться, что великолепны в чем-то – в вождении автомобиля или в работе. Мы должны быть самокритичны, скромны, списывать все на удачу, а когда ты вся такая из себя самостоятельная – это нехорошо. Однако я была одним из лучших рентгенологов в нашей частной клинике и знала об этом. Знала, потому что так утверждали пациенты. Так говорили и коллеги. И я очень любила свою работу, всегда старалась повышать квалификацию, набираться опыта.

Пациенты – самое важное в моей работе. Приходя на рентген, они нервничают, либо же им больно, а, возможно, и то, и другое. Значительная часть моей работы – это помочь им расслабиться. Но как я могу расслабить кого-то, когда сама точно сжатая пружина? И как я могу быть позитивной и приветливой с ними, если не могу выбраться из пучины своего горя?

Я старалась, правда. Но это усилие было чрезмерным для меня. Однажды, когда я закончила делать УЗИ девушке, которая испытывала боль в брюшной полости, то разрыдалась прямо там, в комнате, перед ней. Пациентка вполне закономерно решила, что я увидела на УЗИ что-то неизлечимое, и тоже заистериковала. Она была практически безутешна и никак не могла поверить, что ей не придется скоро умирать.

После этого меня вызвали к начальнице отделения. Дрине О'Дрисколл было за пятьдесят, она очень крутая, профессионал своего дела, образец для подражания для нас, рентгенологов. Она строго посмотрела на меня, не говоря ни слова. Я отдала ей заявление, и она положила конверт на стол перед собой.

– Знаю, у вас возникли проблемы личного характера, Джуно. – Ее голос был тверд. – И я вижу, что они повлияли на вашу работу.

Я вцепилась в стул, чтобы не потерять самообладания. Я задавалась вопросом, что именно она знает об этих моих проблемах, и откуда?

– Мне очень жаль, – сказала я. – Мои проблемы не должны влиять на мою профессиональную деятельность, я не должна была этого допустить.

Дрина посмотрела на меня серыми глазами мягко и с добротой.

– Мы все живем не в вакууме, чтобы просто прийти на работу и отключиться от всего остального, – сказала она. – Было бы здорово, если бы могли. Но это не так.

– Я нанесла пациентке психологическую травму, – призналась я. – Она может подать на нас в суд.

– К счастью, она будет так рада, что с ее УЗИ всё в порядке, что вряд ли это сделает. – Дрина слегка улыбнулась. – Угроза жизни сильно меняет взгляд на окружающий мир.

– Так или иначе, – сказала я, – это было крайне непрофессионально.

– А сейчас? – спросила Дрина. – Как вы себя сейчас чувствуете?

Я указала на конверт с заявлением на увольнение.

– Я не безопасна. Вы не можете позволить себе иметь такого человека в команде.

– Я вижу, что вам нужно время. – Дрина переложила какие-то бумаги на столе. – Но я не хочу терять такую квалифицированную сотрудницу.

– В том-то и беда. – Я сжала край стула еще крепче. – Я больше не профессионал. Я потеряла это качество. И возможно, навсегда.

– Ничего вы не потеряли, о том, что нельзя вернуть профессиональные навыки и речи быть не может, – отрезала Дрина. – Я советую вам уйти в отпуск за свой счет на три месяца. На этот период мы заменим вас временным сотрудником. Если же после перерыва вы поймете, что не справитесь, то мы найдем сотрудника на ваше место.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы ее слова уложились у меня в голове, а затем я почувствовала, как подкатывают слезы. Я сдержала их.

– Я думала, вы будете рады от меня избавиться, – сказала я.

– Поправляйтесь, Джуно. – Начальница отдала мне мой конверт, так его и не распечатав. – И выздоравливайте скорее.

– Спасибо.

Из ее кабинета ноги понесли меня в больничный кафетерий. Клео и Пилар, тоже рентгенологи, ждали меня. Мы были сплоченным звеном в нашем отделении, и им же пришлось разбираться с представлением, которое я устроила.

– Отлично все вышло. – Клео старалась меня приободрить. – Уверена, к концу лета ты будешь чувствовать себя совершенно иначе. Что будешь делать?

Я пожала плечами.

– У меня нет никаких планов. Просто буду сидеть дома, наверное. Думать обо всем.

– Джуно, ради бога, ты знаешь, я поддержу тебя в любой ситуации и все такое, но ты же не собираешься провести все три месяца без каких-либо полезных занятий, кроме мыслей отом, что произошло. – Клео посмотрела на меня с сожалением. – Послушай, ты свихнешься. Ты ведь не из тех, кто будет лежать пластом, обдумывая то, что нельзя изменить?

– Я не буду лежать пластом, – возразила я. – Я буду…

Но Клео была права. Это излишний самоанализ довел меня до такого состояния. Мне нужно понять, как перестать думать и начать жить, не анализируя свои решения снова и снова и не гадая, как все могло бы сложиться иначе.

– Тебе нужно заняться чем-то новым, – сказала Пилар. – Возможно, это должно быть что-то творческое. Написать книгу или научиться рисовать.

Я улыбнулась, впервые после того, как покинула кабинет Дрины.

– Единственное, что я хорошо пишу – это технические отчеты, – ответила я. – Что же до рисования… Ну, если это не стена – то я безнадежна.

– Это не обязательно должно быть рисование или писательство, – уточнила она. – Ты точно также можешь заняться альпинизмом или отправиться в поход по горной реке.

– Или просто остаться дома и читать книги, – вздохнула я. – Если честно, это единственное, чего я хочу. Побыть в одиночестве. Ничего не делать.

– Есть такая возможность, – сказала Клео. – Если ты не придумаешь ничего лучше, Джуно, то сходи хотя бы на консультацию.