Дёмины жили рядом, – направо, если глядеть из школы. У них изба была много старее и хуже, – по правде сказать, совсем плохая избёнка: низенькая, покрыта соломой; стёкла в окнах помутнели от времени, крыльца нет да нет и калитки, – ход прямо в ворота.

Избой Дёминых оканчивался «порядок». Дальше был овраг и через него мост, соединяющий два конца села. Но ниже моста, чуть не на самом дне оврага, приютилась ещё избушка безродной вдовы, бабушки Власьевны, – ветхая, наклонившаяся вперёд избушка с двумя крошечными окошечками, смотрящими прямо под мост, и с большой подпоркой, приставленной к передней стене, повыше окон. Не будь этой подпорки, давно бы, кажется, избушка свалилась в овраг, или унесло бы её полой водою. Но – подите же – бабушка Власьевна любила свою тесную и тёмную келью. Перед большими праздниками, когда крестьянки мыли и скоблили свои избы, бабушка отправлялась к священнику или к учительнице, выпрашивала у них газетной бумаги и украшала ею передний угол. Тогда ей казалось, что келейка становилась и светлее, и просторнее.

Петя Шашин и Денис Дёмин были ровесники и товарищи по отделению. Они жили согласно, как подобает соседям, – вместе играли на улице и в классе сидели на одной скамейке. Но настоящей дружбы между ними не было, не могли они сжиться душа в душу. Может быть, причина была в том, что Шашин был богатый, а Дёмин бедный.

Шашин приходил в избу к Дёмину, когда хотел или когда ему было нужно. Но Дёмин никогда не ходил к Шашину, и если тот звал его к себе, он отказывался, говоря: «Нет, я не смею!» Дёмин боялся родителей Шашина, от которых, как он слышал и видел, нередко доставалось и взрослым.

Зато Дёмин ходил к бабушке Власьевне и иногда у ней вечером учил свои уроки, потому что у ней было светлее: лампочка не дымила и не висела, как у них дома, под самым потолком, а стояла на столике. Шашин, напротив, не ходил в келейку Власьевны. «Мне мать не велит, – говорил он Дёмину. – Она говорит: чего ты позабыл у нищенки?»

Да, присмотревшись, во многом можно было видеть разницу между двумя учениками. Шашин был своенравный мальчик; в играх он всегда распоряжался и любил, чтобы всё выходило так, как ему хотелось. Дёмин же был уступчив и никогда не спорил с Шашиным, а уступал ему: так старший брат, балуя младшего, покоряется прихотям.

В школе различие между ними было ещё виднее. Шашин приходил в школу обыкновенно после всех; мать не пускала его без горячего завтрака, она говорила: «Успеешь и после звонка перебежать через улицу». Кроме того, Шашин часто опускал уроки, – то по лени, то просто по прихоти матери.

Дёмин, напротив, приходил в школу первым, чтобы до начала занятий повторить уроки, которые ему дома не всегда удавалось выучить. Правда, и у него бывали пропуски уроков: вдруг утром отец пошлёт куда-нибудь или засадит за работу дома – поневоле пропустишь два или три урока. Но такие случаи были для Дёмина большим горем.

Дёмин был дружен со всеми учениками: ни на него, ни от него не было жалоб учительнице. А Шашин чуть не каждый день приходил в комнату учительницы в слезах и с жалобами на товарищей: то не принимают играть, то шапку у него спрятали, то чернила пролили – конца нет обидам и жалобам. Учительница заступалась за него, но иногда говорила ему, что он сам виноват, что его не любят товарищи. В таких случаях он бежал домой жаловаться матери, которая, приводя его обратно в школу, кричала на учеников и говорила неприятности учительнице.

Шашин и Дёмин учились одинаково. Но учительницы больше любили Дёмина, потому что он был бедный, очень бедный мальчик.

Учительница Вера Ивановна окончила свой утренний чай, встала и подошла к окошку. Она любила смотреть, как с разных концов села сходятся к школе ученики и ученицы.

На дворе стоял март. В восемь часов солнце поднялось уже высоко над избами и било лучам и в школьные окна. Сильно пригревало. Замёрзшие за ночь лужи начали оттаивать, и маленький ручеёк снеговой воды уже побежал, сверкая, по улице, вниз к оврагу.

Петя Шашин, в первый раз в эту весну, открыл окошко и высунул наружу свою курчавую белокурую головку. Он думал о том, как хорошо будет после ученья запрудить здесь, на улице, пруд, завалив плотину снегом и навозом. Выбирая место поудобнее, он смотрел вверх по улице и поворачивал голову всё вправо…

Слева, с другой стороны оврага, шёл по мосту старик-нищий (в ту зиму много ходило по деревням нищих, потому что везде был голод). Увидав открытое окно у Шашиных, старик вдруг заторопился. Он сообразил, что ему выгоднее получить милостыню из окна, чем подниматься на крыльцо и потом отворить и затворить три двери. Минуя избу Дёминых, он прямо направился к открытому окну и, не дойдя шагов пять, взял палку из правой руки в левую, снял шапку и занёс руку над головою, чтобы перекреститься. Петя услышал его шаги, обернулся влево и, когда увидал нищего, быстро, как бы испугавшись, спрятался, захлопнув окошко.

Вера Ивановна видела, как нищий вместо того, чтобы перекреститься, провёл рукою по своей обнажённой плешивой голове, надел шапку, поправил суму, как будто она неловко сидела у него за спиною, взял палку опять в правую руку, крепко опираясь на неё, пошёл к следующему дому…

В это же время вышел из своих ворот Дёмин. Белая сумка виднелась у него под мышкой. Вере Ивановне приятно было видеть, что он такой исправный, что так хорошо знает своё время. Но, к удивлению своему, она увидела, что Дёмин направлялся не к школе. Дойдя до середины улицы, он повернул влево, на мост, оглянулся, посмотрел на школу долгим взглядом и пошёл в сторону оврага. Скоро его уже не видно стало за постройками.

Учительница огорчилась. «Какой нехороший у него отец, – думала она, отходя от окошка, – всегда у него утром находится дело! Вот опять угнал куда-то мальчишку!» И она уже решила сходить к мужику сейчас же, сказать, что так нельзя делать, что мальчику трудно наверстать пропущенные уроки… Но тут же она вспомнила, что время ещё раннее, может быть, Дёмин ушёл недалеко, может быть, его послали за мукою на мельницу, – тогда он возвратится к началу уроков.

Этими предположениями она себя успокоила и села за свою работу.

В дверь постучали.

– К вам можно, Вера Ивановна?

Вера Ивановна узнала голос и ответила:

– Пожалуйте, батюшка! Можно!

И потом, здороваясь с вошедшим священником, она прибавила:

– Вы что-то сегодня пораньше обыкновенного?

Батюшка взглянул на стенные часы, которые показывали без десяти девять, и сказал:

– Нужно поговорить с вами. Вот посмотрите, в чём дело!

Он взял из книги, которую принёс с собою, большой почтовый пакет с изломанной печатью и, вынув из него бумагу, подал его учительнице.

Вера Ивановна развернула бумагу и прочитала такое заглавие: «Лист для записи пожертвований в пользу голодающих школьников». Повыше этого заглавия на углу бумаги было написано карандашом: «Предложить попечителям, прихожанам, учащим и учащимся».

– Я с удовольствием пожертвую на это, – сказала Вера Ивановна, но как же вот тут написано: «учащимся»?

– Вот в том-то и дело! – отозвался батюшка. – Предлагать им или нет? Вот я и хотел с вами посоветоваться.

– Может быть, тут разумеются городские ученики, – те, действительно, могут пожертвовать. А ведь наши-то многие сами нуждаются. Вот хоть бы Дёмин…

– Да, да! – сказал батюшка. – Демины ужасно бедствуют. Вы слышали? На днях у них пала лошадёнка… Нашему Дёмину непременно надо оказать пособие… Хоть печёным хлебом…