— Спокойной ночи, Эми.

— Спокойной ночи, Бостон, — пробормотала я.

Он стоял там, пока я входила в дверь.

Я слегка улыбнулась ему, закрывая дверь, и не стала вежливо выжидать, чтобы он не услышал, как я запираю ее за собой.

Я должна была позвонить Джози и рассказать о своем безрассудстве, об этом утомительном, скучном свидании.

Или мне следовало поделиться с Алиссой.

Или я должна была найти более зрелый способ общения с Робин, чтобы я могла поделиться с ней.

Особенно тем фактом, что, как бы это ни было скучно, я продвинулась так далеко, что была близка к тому, чтобы встречаться с кем-то еще, за что мне хотелось похлопать себя по спине.

С этой мыслью я подошла к кухонному столу, положила на него свой новый блестящий клатч и вытащила телефон.

Я нашла переписку с Робин и набрала: «От тебя давно не было вестей. Все в порядке?» И нажала «Отправить».

Это была жалкая попытка общения, но, по крайней мере, хоть что-то.

Я уставилась на свой телефон, будто Робин сидит в ожидании моего сообщения, чтобы немедленно на него ответить (когда она, возможно, мастерила кукол вуду в виде своей эгоистичной, бездумной, бесхребетной бывшей подруги, у которой не было смелости выложить всю правду о положении вещей, и втыкает в них булавки, потому что именно это я с ней и делала — неоднократно), когда он зазвонил в моей руке.

Я смотрела на дисплей, на котором высветился незнакомый мне местный номер.

Было еще не поздно. После девяти, так что действительно не слишком поздно для звонка с соблюдением вежливости (согласно правилам моей матери, ее предел был до девяти часов, по причинам известным лишь Фелиции Хэтуэй).

Если только вы не находились в Калифорнии, не завели новый номер, и не хотели позвонить своей своенравной дочери или подруге.

В Калифорнии это время вышло уже несколько часов назад.

Черт.

Даже с этой мыслью я ответила, приложив телефон к уху.

— Алло?

— Ты встречалась с этим мудаком.

Я уставилась на стол.

Это был Микки.

— Микки? — уточнила я.

Он ничего не подтвердил, но в этом и не было нужды.

Он лишь спросил:

— Ты говорила с Джози об этом парне?

— Я не совсем понимаю, какое тебе до этого дело, — ответила я.

— Ты не говорила, — заявил он. — Да, Джози сказала бы тебе, что этот мудак пытался украсть у нее дом. Лавандовый Дом.

Я моргнула, глядя на стол.

Лавандовый Дом, дом Джози, был прекрасен. Ошеломляющий. И он был чистым воплощением Джози, внушительным и приветливым одновременно.

Кроме того, она рассказала мне, что он принадлежал ее семье на протяжении многих поколений.

Ей он очень нравился. Ей нравилось, что ее семья живет в этом доме. Во всем, что касалось Джози, которая была добрым и милым человеком, но все же крепким орешком, эти два факта были очевидны.

— Что? — выдохнула я, обращаясь к Микки.

— Да. И не напрямую. Он играл грязно. Выбил ее из колеи. Запугал до смерти. Привез одного из членов семьи, плохого парня, которого Джози не видела уже много лет, который не только публично напирал на нее, но и пытался вломиться в дом, чтобы обворовать посреди ночи.

— О Боже, — прошептала я.

— Славный человек Бостон Стоун, — саркастически произнес он, и у меня по спине пробежал холодок.

— Ты мог бы сказать мне это еще вчера, Микки.

— Вчера ты не очень-то меня слушала, Эми.

— Это потому, что вчера ты вел себя как придурок, Микки, — парировала я.

— Как придурок, который присматривает за тобой, Эми, — бросил он в ответ.

Он был отчасти прав насчет этого, поэтому я изменила тактику.

— Хочу, чтобы ты знал, — начала я, — моя дочь стояла на тротуаре и слышала, что ты говорил о ее отце.

— Уверен, это должно заставить меня чувствовать себя плохо, — мгновенно ответил он. — Видишь ли, я пытаюсь понять, почему женщина, которая печет неприлично вкусные кексы, играет во фрисби на моем заднем дворе, у которой так много денег, что ей не нужно работать, не тратит свое время в спа, а вместо этого проводит его в проклятом доме престарелых, которая, похоже, готова привязать моего ребенка к стулу при долбаной возможности, что он может сделать что-то опасное для жизни… почему эту женщину дети навещают только два дня в месяц.

Я сделала глубокий вдох.

Но Микки еще не закончил.

— А почему они с твоим бывшим, который гребаный мудак.

— Микки, — выдохнула я. — Ты что, шпионишь за мной?

— Красный «Сивик» на твоей подъездной дорожке, детка, не так уж трудно не заметить. — Пришло время дать Одену ключ от гаража, и я не могла поверить, что еще этого не сделала. И если мой сын не ответит на сообщение, чтобы его получить (чего он не сделает), я отправлю ему его по почте.

На мое молчание Микки ответил:

— Ты очень богата, так что не может быть, чтобы у тебя не было денег нанять приличного адвоката, который бы позаботился о тебе. Так что не знаю, что могло произойти. Если только он не сделал того, что обычно делают мудаки вроде него. Те, что думают, что могут обращаться с женщинами так же, как он обращался с тобой. Он убедил тебя, что ты кусок дерьма, когда этим куском дерьма является он сам.

Боже.

— Микки, прошу…

Он снова заговорил вместо меня.

— А может, он убедил и твоих детей тоже, что ты кусок дерьма. Они достаточно взрослые, чтобы добраться до тебя, если захотят увидеть свою маму. Но этот «Сивик» стоит у тебя лишь пару дней в месяц. Так что, Эми, может, твоя девочка, услышав меня, немного придет в себя, и я должен сказать тебе, что совсем не чувствую себя виноватым из-за этого дерьма.

— Я… не могу говорить с тобой об этом, — сказала я ему дрожащим голосом, его слова заставили меня задрожать.

— Ничего удивительного, — ответил он. — Сдалась без боя.

Я совсем забыла, что меня так запугали и сломали.

— Все это не твое дело.

— Да, ты ясно дала это понять.

Что он хотел этим сказать? Каким образом я дала это понять? Нет. Нет, мне все равно.

— Недостаточно ясно, — ответила я. — А тебе не приходило в голову, что после всего, что ты мне сказал о том, о чем ничего не знаешь, возможно, ты обращаешься со мной так же, как Конрад?

— О, нет, — прошептал он, и от этого звука у меня по спине пробежал холодок. — Нет, Амелия, ни хрена подобного, — продолжал он зловеще шептать. — Если бы ты была моей, даже если бы ты наебала меня, я бы тебя уважал. Мне знакомо подобное дерьмо, потому что моя жена утонула в бутылке, она исковеркала нашу жизнь, наше будущее, наших детей, но ей ни разу не доставалось от меня такого дерьма. Ты не можешь говорить мне, что то, что произошло между вами двумя, так же плохо, как то, что ты предпочитаешь выпивку своей семье. Поэтому ты не можешь говорить мне, что то, как он с тобой разговаривал, было тобой заслуженно, потому что я знаю, что это, мать твою, не правда.

И снова он был прав. Но на этот раз он был абсолютно прав, и это снова напугало меня.

— Я не могу понять, почему мы обсуждаем это, — сказала я, защищаясь. — Мы почти не знаем друг друга, и опять же, мои дела тебя не касаются.

— Думаю, ты права, ты не можешь понять, почему мы обсуждаем это, почему тот, кому на тебя не наплевать, даже едва тебя зная, говорит прямо, без всякой херни, что ты так глубоко увязла в то, во что он научил тебя верить, что отказываешься видеть дальше своего носа.

Снова.

Прав.

Снова.

Напугана.

— Может, нам лучше прекратить этот разговор, — предложила я.

— Может, — ответил он.

— Совсем, — продолжила я.

— Если ты хочешь этого, Эми, в своем большом доме, совсем одна, довольствуясь отбросами, когда такая женщина, как ты, должна иметь все, ты это получишь.

Прежде чем я успела ответить, он отключился.

Я отняла телефон от уха и уставилась на него, спрашивая:

— Неужели это только что произошло?

Телефон и весь мой дом оставались на удивление молчаливы.

Он убедил тебя, что ты кусок дерьма, когда этим куском дерьма является он сам, и ты сдалась без боя.