– Пожалуйста, дядя Коля, я сама донесу.

– Машенька, девонька. Я все таки еще мужчина. Я должен помочь тебе. Предложения он связывал с трудом, но все же одну сумку он из моих рук вырвал. Ну что ж, делать было нечего. Пошли мы с ним вдвоем.

– Это ты правильно сделала, девонька, что приехала сюда жить. Тут хорошо. При-ро-да! Ежели что надо, ты зови, мигом прибегу.

– Нет, нет. Спасибо. Ничего не надо. Я сама.

– Вот, ты мне девонька, поллитра поставь… Апч-хи! И я тебе хошь, дымоход прочищу.

Вот оно, что. Дядя Коля, хоть и вечно пьяный, но успел заметить, что я рано утром печку топила. А дымоход точно был засорен, и я в избе прилично надымила.

– Дядя Коля. Ничего чистить не надо. Я не надолго. У меня с собой пол-литра то нет. Но вот тебе сто рублей. Можешь сходить в магазинчик, купить. Так помог, ты мне дядя Коль, так помог.

– Ой, девонька! Вот это человек. Вот это я понимаю. Спасибо, девонька. А, дымоход, чистить я к тебе зайду. – подмигнул многообещающе дядя Коля и заковылял в обратном направлении.

К теткиному дому подходила с замиранием сердца. Так боялась увидеть в доме уже мертвого Вадима, что даже уже не чувствовала онемевших от тяжелой ноши пальцев.

Зашла в переднюю, дыхание перехватило. Вадим опять метался в лихорадке. Одеяло съехало, повязка была вся в крови. Сам весь потный, губы сухие, потрескавшиеся. Пальцы, скрюченные, одеяло сжали, как тиски. Бредит.

Господи, боженька, помоги.

Что я делала для того, чтобы привести Вадима в чувство, сейчас припоминаю с трудом. Могла ли я своими действиями навредить Вадиму? Наверное, могла. Это сейчас я задумываюсь об этом, а тогда не было времени думать.

В общем, Вадим пришел в себя, наверное, уже ближе к полуночи. К этому времени, вовсю трясло уже меня. Вспоминаю, как меняла ему повязку, еле справляясь с приступами тошноты и головокружения. Не забыла обработать ему рану. Прочитав инструкции всех купленных мной препаратов, мне казалось, что я применила часть их правильно и к месту.

Сейчас, я сидела рядом с ним, смотрела на него во все глаза и молилась. Я даже не понимала, что, оказывается, молюсь в слух. И, когда он вдруг очнулся, услышала свой голос.

– Господи, спаси и помоги. Боженька, миленький, спаси и сохрани.

– Ты чего? Молишься что ли? – прохрипел Вадим, – воды дай…

Принесла немного воды.

– Еще.

– Много нельзя, наверное…

– А чего молишься?

– О тебе.. О Вас, то есть. Чтобы не умерли…

– Я тебе кто? Брат, сват, отец родной?

«Сердиться, почему-то».

– Ага.

– Что ага? Маша?! Я думал, ты умная девочка. Возьмешь деньги и не вернешься сюда больше никогда и забудешь это. А ты? Ты зачем приехала?

– Так, Вы же раненный, умираете…

– И ты, юная романтическая душа, решила спасти меня? Не испугалась подойти в пустынном месте к мужчине, притащила его к себе домой, зная, что огнестрел. А если бы нас задержали менты? Тетю сюда притащила. А если она сдаст меня? Если я бы умер здесь? Что бы вы стали делать? Так нельзя, Маша. Нужно же обладать каким то чувством самосохранения, черт возьми. Ты – дура, девочка Маша.

А я сидела и тихо плакала. Может быть, он прав. Но я не могла ничего поделать с собой. Конечно, он мне чужой. Но тогда зачем? Люди, вы знаете, зачем я все это делала?

Посидели, помолчали. Только я шмыгала носом, стараясь успокоиться.

– Ты, все сделала, о чем я тебя просил?

– Да. Еще вот перевязала Вас и рану обработала.

– Ты, молодец, девочка Маша. Устал я, сил нет. Мне бы поесть чего ни будь горячего. И, перестань мне выкать, девочка Маша. Не такой я уж и старый. Договорились?

– Да.

Боже мой! Я носилась с ним как мать с маленьким сыном. Кормила, поила, лечила, выполняла мелкие капризы, оберегала от назойливого внимания дяди Коли, поила козьим молоком тети Милы, отдав ему кровать с периной, сама спала на жесткой скамье… Зачем мне это нужно было?

В качестве «сиделки Красного креста», я провела с ним две недели. Он был интересным собеседником. Умный, начитанный, рядом с ним я казалась себе глупой деревенщиной. Конечно, так это и было. Я рассказывала ему о своей студенческой жизни. А он о себе ничего. Он умел как то так повернуть разговор, что постоянно уходил от прямого ответа.

Единственное, что я о нем узнала – это сведения из паспорта. Кузнецов Вадим Александрович, 30 лет от роду, русский, родился во Владимире, был женат десять лет назад и через год развелся, детей нет, прописан в Москве. Мне хватило смелости заглянуть в его паспорт, пока он спал.

А еще… Я была так глупа, что влюбилась в него. И последствия этой глупости не заставили себя ждать.

Вадим оправился уже настолько, что спокойно ходил по дому, а темными осенними вечерами мы с ним прогуливались по осеннему саду. Однажды, после одной из таких прогулок, он предложил мне выпить за ужином немного водки, чтобы согреться. Я согласилась, хотя раньше никогда не пробовала его на вкус. Запах водки был отвратителен, а мне так хотелось показаться Вадиму взрослой, что я, не задумываясь, выпила ее. Выпила и захлебнулась обжигающей горло жидкостью. Закашлялась в отчаянном кашле. Наверное, на меня в этот момент было смешно смотреть, потому что Вадим смеялся надо мной от души.

– Почему ты не сказала, что никогда не пила водку?

– Наверное, потому что мне хотелось ее попробовать. Ой, у меня голова побежала.

– Ничего, завтра догонишь.

И он налил мне еще немного на донышке рюмки. И я снова выпила.

Пока мы ели, я часто ловила на себе долгий испытующий взгляд Вадима. Кивком головы спрашивала его, что ему нужно, а он отрицательно качал головой.

– Мне хочется спеть для тебя, девочка Маша, да вот только инструмента нет.

– Есть! Есть инструмент. Дядя Витя раньше играл на гитаре. Это муж тети Раи. Гитара здесь, в чулане висит. Правда, не знаю в каком она состоянии.

– Неси сюда, проверим.

Я принесла гитару, протерла ее от пыли.

Вадим с уважением взял ее в руки.

– Хороший инструмент. Сейчас я ее немного настрою. А ты налей нам еще.

Вадим настраивал инструмент, я нарезала огурцы. И все это было так естественно. Тогда.

Когда, он настроил гитару, мы выпили еще по одной, и он начал петь.

– Пустынной улицей вдвоем

С тобой куда то мы идем

И я курю, а ты конфеты ешь

И светят фонари давно

Ты говоришь: «Пойдем в кино»

А я тебя зову в кабак конечно,

М-мм, первокурсница –аа

М-мм, первокурсница –аа

Ты говоришь, что у тебя по географии трояк

А мне на это просто наплевать

Ты говоришь, из-за тебя там кто-то получил синяк,

Многозначительно молчу, и дальше мы идем гулять.

М-мм, первокурсница –аа

М-мм, первокурсница –аа

Мамина помада, сапоги старшей сестры.

Мне легко с тобой, а ты гордишься мной.

Ты любишь своих кукол и воздушные шары

Но в десять ровно мама ждет тебя домой.

М-мм, первокурсница –аа

М-мм, первокурсница –аа

Я была очарована песней, смущена его взглядом и хрипловатым голосом.

– Мне нравятся песни «Кино». Только там – восьмиклассница.

– Мне тоже. В них настоящая жизнь. Я пел эту песню специально для тебя, первокурсница.

– Я знаю, – ответила я застенчиво.

От выпитого, у меня слегка кружилась голова, в животе разливалось приятное тепло, а голос Вадима казался теплым и убаюкивающим. Когда я встала из-за стола, покачнулась и неосторожно смахнула рукой пустую тарелку.

– К счастью, – выдохнула я.

– Да ты совсем опьянела, ласточка моя. Сегодня я выполню роль посудомойки, а ты можешь лечь пока на мою удобную кровать и немного расслабиться, – предложил Вадим.

И я, счастливо улыбаясь, отправилась в комнату и в самом деле ничком упала на его кровать. Когда подошел Вадим, я только начала засыпать. Он сел рядом со мной на кровать и стал гладить меня рукой по всему телу. Мне было так приятно, что даже в голову не пришло остановить его. Спать мне уже не хотелось.