Антонов несколько минут молчал, делая вид, что занят обработкой инструментов и готовкой лекарств, а сам думал, что же ответить посеревшему от горя отцу.

После того как он спас охотника, с близлежащих сел к нему потянулись больные. Кто с гнойником, кто с переломом, кто с пробитой головой.

Вот и сегодня он вправлял вывихнутое плечо, сделал три перевязки, вырезал аппендицит и собрал сломанную ногу мальчишке-подростку, неудачно упавшему с соседской яблони.

«Не могу же я ему сказать, что в их селе или где-то поблизости завелся серийный убийца или маньяк? – рассуждал про себя Антонов. «С какой целью нужные ему девушки? Насилие и убийство? Просто убийство ради удовольствия? Самый главный вопрос кто он этот самый маньяк? Где он живет и где прячет трупы? Как плохо что со мной нет Рябинина. Интересно, с чего бы он начал расследование? Наверное, нужно найти в чем их сходство. Чем они интересны этому маньяку?» – решил попробовать начать расследование Роман.

– А эти девушки, что пропали в соседнем селе, тоже были не замужние? – спросил он Бурова.

– Да, одной двадцать лет, другой кажись восемнадцать, – поскреб локоть правой руки тот.

– Как ты думаешь, что их связывает? Чем они все похожи? – сел рядом с ним на скамейку Антонов и начал скручивать чистые бинты, которые накануне выстирала Катерина.

Василий достал кисет, нюхнул из него табаку, прочихался до слез и со знанием дела произнес:

– Они все молодые и красивые, все пропали весной, и ни одну из них не нашли ни живой, ни мертвой.

– А при каких обстоятельствах они пропали? – отложил смотанный бинт в коробку Антонов. – В какое время?

Василий задумался, почесал переносицу и через время ответил:

– Катерина сказывала, что Маришка после обеда вышла из хаты, сказала, что скоро вернется и пропала. Катерина подумала, что та пошла к Дуське, своей подруге, но та говорит, что не видела ее, а ходила с матерью к проруби, белье полоскать.

– А вторая девушка, Серафима кажется? – начал сворачивать второй бинт Антонов.

– Серафима пропала к вечеру. Сказала, что пошла в продуктовую лавку, мать дала ей денег на пол-литра подсолнечного масла и фунт сахару. Но в лавке ее никто не видал. Куда делась? Коли дорога к лавке одна? По пути бабы у колодца судачат. Но и мимо них она не проходила, – собрал брови на лбу Буров.

– А, те девушки из другой деревни? Они, когда пропали? – отложил еще один готовый бинт в коробку Антонов.

– А я и не спросил, – почесал затылок Василий. – Кабы знал, что спрашивать надо, спросил бы, а так и не спросил. Я же не урядник. Откудава я знаю, что спрашивать? – злился он на себя. – Старый дурак. Надо бы спросить, а я не спросил.

– Ладно, не кляни себя. Не спросил и не спросил, все равно я тоже не следователь. Может это и не важно, – стал успокаивать его Антонов.

В дверь постучали.

– Кого там на ночь глядя черти принесли? – пошел открывать дверь Василий.

– Доктора надо! – отозвались с улицы.

– Доктор вам, что? Не человек? Ему тоже отдыхать надо! – сердился Буров.

– Срочно! Там парнишка помирает… Я на телеге из соседнего села за доктором, – услышал Антонов, чей-то старческий взволнованный голос.

– Иду! Только оденусь и инструменты возьму! – отозвался он и стал складывать все в свой саквояж.

На улице было темно, лил дождь как из ведра. У ворот стояла старая телега заботливо накрытая брезентом.

– Полезайте, Ваше благородие, под брезент там не намокните, – снова услышал Антонов старческий голос.

– Хорошо, – послушно влез на телегу Роман. – А что случилось с мальчиком? Где он?

– Не знаю толком, мать его ко мне прибежала, просила доктора привесть. Криком кричит убился, мол. Ну, я и примчался сюды, – резво вскочил на телегу пожилой мужичок. – Но! Трогай! – крикнул он лошади и стегнул ее кнутом.

Лошадь аллюром помчалась с места.

Больше двух часов Антонов трясся в старой телеге под проливным дождем. Ошметки грязи летели из-под ее колес и копыт лошади. Хорошо, что был брезент, который спасал его от грязи и дождя. А иначе ему нужно было сначала вымыться всему, прежде чем подойти к больному.

Подросток лет пятнадцати лежал на кровати бледный и еле стонал.

– Что произошло? – спросил Антонов мать мальчика.

– Лошадь его копытом лягнула в живот, – ответила та.

– Давно? Сколько времени прошло с того момента? – поднял рубаху на теле мальчика Антонов.

– Да после обеда, он пошел кормить скотину, а я тут пироги пекла, сразу не кинулась. А потом кликаю, кликаю, а он не отзывается, – вытерла кончиком платка она слезу. – Доктор, не уж-то он помрет? – схватилась она своей натруженной рукой за грудь. – Ведь он у меня один кормилиц-то остался. Муж на фронте, старшая дочка весной пропала, а у меня их еще трое, мал-мала, меньше. Как же я без него?

– Быстро, свету побольше! Воды горячей! Стол освободите. И мальчика аккуратно на стол, – закончив осмотр, принялся тот руководить подготовкой к операции. – И выйдите все из дома. А ты останься! – обратился он к пареньку лет шестнадцати. – Как тебя зовут?

– Санька… – неуверенно произнес тот.

– Крови не боишься? – напрямик спросил его Антонов. – Мне помощник нужен.

– Нет… Наверное… – снова неуверенно выдавил из себя Санька.

– Ну, ничего, справишься, – подбодрил его Роман. – Это твой друг? – кивнул он в сторону стола, на котором лежал больной.

– Угу… – подтвердил Санька.

– Как его зовут? – начал выкладывать из саквояжа инструменты Антонов.

– Фёдор… – ответил он и стал со страхом рассматривать обилие всевозможных причудливых ножниц, игл и ножей.

– Ну, что Фёдор, приступим? Одев халат, чепчик и маску, занес он над подростком шприц с анестезией.

Мальчик открыл испуганные глаза, и силился что-то сказать.

– Сейчас, я сделаю тебе укол, и ты уснешь, и ничего не почувствуешь. А когда проснешься, все закончится, – улыбнулся Антонов пациенту, чтобы не напугать того. Хотя сам еще толком не знал, что его ожидает внутри. Он очень надеялся, на то, что это только разрыв селезенки.

После вскрытия брюшной полости, хирург с облегчением вздохнул. Он был прав. Повреждена только селезенка и это обстоятельство внушало надежду на лучший исход.

Санька с ужасом во все глаза наблюдал за происходящим. Он внимательно слушал Антонова и выполнял все то, что тот ему говорил. Хотя несколько раз к нему подступала тошнота и он несколько раз был в предобморочном состоянии.

– Ну вот и все. Твой друг будет жить. – Подбодрил Антонов парнишку, наложив последний шов на тело Фёдора.

Потом он похлопал по щекам своего пациента, и когда тот открыл глаза, улыбнулся ему:

– Все, теперь ты будешь как новенький. А шов со временем зарастет.

– Давай теперь аккуратно перенесем его на кровать, – обратился он к Саньке, – бери его за ноги, а я под руки, на счет три. Раз, два, три…

Перенесли они Фёдора на кровать. Только теперь Антонов заметил, что все домочадцы наблюдали за ним через окна с улицы, и даже проливной дождь им не мешал. Он махнул рукой приглашая мать войти в помещение.

Она зашла и затряслась всем телом, как осиновый лист, глядя на тело ребенка с закрытыми глазами.

Антонов перехватил ее взгляд и поспешил предупредить назревающий крик.

– Да, живой он. Живой! Спит пока. Операция прошла успешно. Пришлось правда вырезать селезенку, но и без нее он прекрасно проживет до ста лет, если будет соблюдать диету и сильно не перетруждаться. А пока покой и жидкая пища. Недельку, другую пусть лежит, резких движений делать ему нельзя, а то швы разойдутся. Я у вас побуду несколько дней, понаблюдаю за ним, чтобы рана не воспалилась и осложнений не было. Вы не против?

– Что ты ваше благородие, живи сколь тебе понадобиться, а то и совсем оставайся. – Облегченно вздохнула мать мальчика и опустилась на край скамейки стоявшей около печи.