– Брось это. На меня такая магия не действует, – простонала она, не считая нужным говорить незнакомцу про Сферу Уязвимости. – Лучше просто перевяжи меня и дай несколько дней отлежаться.

– Это не заживет за несколько дней, – с сомнением произнес отшельник, осторожно ощупывая сквозную рану от меча Гуннара.

– Не спорь. Я лучше знаю.

Пожав плечами, старик подошел к стоящему на полу мешку, извлек оттуда длинный кусок ткани и, разорвав его на несколько полос, приступил к перевязке. Затем он ушел в противоположную нишу, встал на колени перед идолами и начал молиться, а Мутаре осталась наедине со своей болью. Со стороны могло показаться, что она умирает: по телу то и дело проходили судороги, дыхание было хриплым и неровным, на губах выступала кровавая пена. Но это была не агония, а лишь бурное проявление протекавших в ее теле интенсивных восстановительных процессов. Мутаре знала, что говорила: ее раны затягивались по-драконьи быстро, и силы возвращались не по дням, а по часам. Ухаживающий за ней старый отшельник, меняя повязки, лишь с удивлением качал головой, но за всё время ни разу ни о чем не спросил и вообще не произнес практически ни слова.

Пролежав в его пещере четыре дня, Мутаре почувствовала себя вполне здоровой и смогла встать с постели. Старец оторвался от молитв и подошел к ней.

- Ты исцелилась, женщина, - произнес он. - Я рад за тебя.

Мутаре долго в задумчивости смотрела на отшельника, всем своим обликом излучавшего спокойное достоинство и какую-то особую, неземную мудрость.

- Кто ты, старик? И почему живешь в пещере?

- Я монах. А эта пещера – прекрасное место для уединения. На востоке, в населенных провинциях, слишком много суеты, а теперь еще и война. А здесь, в пустыне, покой и благодать. В эти края редко кто добирается – ведь город отсюда в нескольких неделях пути.

- Какой город?

- Мирхем, да обережет его Эрлоир Хранитель… Если идти прямо на восток, через горы – дойдешь за пару недель, а если горы обходить – так и вовсе за месяц. Так что людей здесь почти не бывает – лишь такие же отшельники, беглые преступники, да еще дезертиры с фронта. Ну, и тебя принесло не знаю уж каким ветром…

- Почему ты помог мне?

- Потому что ты нуждалась в помощи.

- Но ведь ты даже не спросил, кто я такая! А что, если я, к примеру, из Нихона?

Губы монаха тронула едва заметная ироническая улыбка.

- К чему расспросы, если и так видно, что ты из Нихона?

Это было неудивительно: такая черная кожа, как у нее, никогда не встречалась у людей эрафийской национальности, а уж чешуя и крылья и вовсе не оставляли сомнений в ее происхождении.

- Ты видел это – и все равно решил помочь? Но я же тебе враг! Я пришла, чтобы завоевать твою страну! Ты хоть знаешь, что происходит за пределами твоей пещеры? Десятки тысяч ваших воинов погибли в боях, все восточные земли оккупированы Нихоном, в Нильструме кригане, Мирхем падет в самое ближайшее время!

- Горькие вести принесла ты мне, - нахмурился старец. – Но я не виню тебя в происходящем – ты ведь не хотела этого.

- Да откуда тебе знать, чего я хотела?

- Я же вижу тебя насквозь, женщина. Твоя душа не так черна, как кажется даже тебе самой. Просто ты сейчас в растерянности и сама не можешь в себе разобраться. В твоем сердце много зла, но есть и добро.

Мутаре скептически хмыкнула. Наивный идеалист, какое еще добро углядел он в ней?

- Зря смеешься, - покачал головой монах. - В каждом из нас есть и светлое, и темное начало, и вопрос лишь в том, какому из них мы следуем. Я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

- Мне уже поздно делать правильный выбор. Поздно, старик!

- И все-таки попробуй. Повернуться от Тьмы к Свету никогда не поздно.

- Вот только не надо этих проповедей! Не учи меня жить и не навязывай своих представлений о добре и зле!

- Я не собираюсь ничего тебе навязывать. Хочу только сказать: когда твой ум в смятении – позволь сердцу вести тебя. Доверься ему, оно не обманет. А сейчас ступай, женщина. И да помогут тебе пресветлые боги.

- Нет, твои боги мне не помогут. А вот вашему народу без их помощи теперь не обойтись. Так что не молись за меня – молись за Эрафию!

С этими словами Мутаре выбежала из пещеры. Стоял поздний вечер, и солнце уже скрылось за горизонтом. Лишь бледный свет восходящей луны освещал окружающие скалы, да первые звезды неярко светились в пыльном небе. Сориентировавшись по ним, Мутаре устремилась на восток, к громоздящимся впереди горным хребтам, за которыми, по словам отшельника, находилась столица. Обходить их времени не было – и она двинулась напролом, карабкаясь по склонам, продираясь сквозь заросли колючего кустарника, с трудом балансируя на узких горных тропах. Жаркое пустынное солнце слепило ей глаза, пекло голову, обжигало кожу. Когда становилось совсем невмоготу, Мутаре отсиживалась в пещерах и расщелинах скал, но не позволяла себе отдыхать долго - как только зной спадал, она вновь отправлялась в путь, задыхаясь и валясь с ног от усталости, но не сбавляя скорость. «Быстрее, быстрее!», - стучала в висках настойчивая мысль. Только бы успеть добраться до Мирхема до того, как Деемер превратит его в безжизненную груду камней! Она не знала, когда начнется штурм, и очень боялась опоздать, но при этом совсем не представляла себе, что будет делать, если успеет вовремя. Попросится в город, чтобы принять участие в его обороне? Или попытается призвать нихонские войска не подчиняться Деемеру и отступить? И то, и другое будет глупо, бессмысленно и бесполезно. В первом случае ее убьют эрафийцы, во втором – нихонцы. Но, хоть разум и подсказывал ей, что содеянного уже не исправить, она всё равно шла в Мирхем, потому что не могла иначе, потому что не представляла себе, как сможет жить дальше, допустив гибель этой злосчастной Эрафии, кровная связь с которой, казалось бы, ничего для нее не значила. Впервые в жизни Мутаре отправлялась на дело, не имея перед собой ясной цели, но тем не менее шла вперед упорно и целеустремленно, как будто от нее что-то зависело, как будто она еще могла изменить ситуацию…

Окончание войны с Нихоном многими в Мирхеме было воспринято с радостью и облегчением, но Асрулу заключенный мир не принес успокоения. Ему не верилось, что этот мир продлится долго. Пусть сейчас подземцы не хотят его добивать – но ведь они в любой момент могут передумать. И что тогда? У них огромные владения, а у него один Мирхем и изрядно поредевшая армия, которую больше нечем усиливать. Даже если враги, как и обещали, отойдут за Дунвол – до границы Нихона будет всего двадцать верст. При желании подземцы преодолеют это расстояние за один день…

А где взять сто тысяч золотых на выплату контрибуции? В довоенные времена такую сумму можно было бы относительно безболезненно собрать со всей страны, но теперь предстояло собирать ее фактически с одного Мирхема, да еще после того, как огромное количество денег ушло на военные расходы. Значит, опять придется устраивать поборы, отнимая у нищего населения последние крохи…

Тем временем нихонцы, вопреки достигнутой договоренности, никуда не уходили. Более того, под стены Мирхема прибывали новые неприятельские отряды. Враги притащили баллисты, катапульты и прочие стенобитные орудия. Похоже, они не только не собирались снимать осаду – напротив, они готовились к штурму. Наблюдая за неприятелями, король мрачнел всё больше: его худшие опасения подтверждались. «Они не нападут, - успокаивал он себя. – Если б собирались напасть, не стали бы требовать контрибуции». Однако множащиеся перед городом полчища подземцев не внушали уверенности в этом.

Позвав к себе Морриса, Асрул сказал ему:

- Отправляйся к нихонцам и постарайся выяснить, что у них на уме. Мне что-то не нравятся эти их приготовления. Напомни им о нашем мирном договоре – они, кажется, забыли о нем.