— Не могу? Постойте-ка… Где я? Ах точно… У себя дома. Приятного вечера. — поясничая, произнес Деймон, но последняя фраза его прозвучала с такой выразительной обидой и презрением, что Елена сразу же отвела взгляд от задумчивой пропасти перед собой и проводила его удаляющийся идеально темный силуэт, нелишенный элегантной грациозности.

— Я буду требовать, чтобы в течение месяца ты вернулась домой. Хватит. Детский сад давно прошел. Ты начнешь перевозить свои вещи. — четко разьяснил Джон, и девушка с удивлением и недоумением заглянула в его разгневанное лицо. — Если ты, не дай Бог, снова заупрямишься… Я не собираюсь потакать твоим капризам. Ты не останешься с этим клоуном в черном. Принимай решение. Либо немедленно ты переезжаешь обратно к нам, своим родителям, либо в этот дом прибудет наряд спецслужбы и силой вернет тебя. И я обещаю, Елена, этого поганого черта заберут под арест.

— Но папа это ведь… — быстро затораторила шатенка, пораженно округлив карие глаза. Однако Джон резко перебил ее.

— Я всё сказал.

— Наверное, нам лучше уйти. Спасибо за ужин, дочь. — словно мысленно прочитав мысли жены прежде, чем услышав ее тихие и будто пытающиеся подействовать на него успокаивающим эффектом слова, мужчина уже резко вышел из-за стола, с устрашающим грохотом задвинув за собой стул. Он, даже не оборачиваясь к Елене и не говоря ни слова, поспешно направился к выходу, и в столовой кроме возвратившегося молчания остались лишь переглядывающиеся с испугом между собой мать и дочь. И зависшая вместе с неудобством ситуации тишина вскоре была прервана тактичным кашлем Изобель. Она медленно поднялась со стула и аккуратно поправила юбку, с упреком посмотрев на дочь. Осуждение за позор. Призыв к признанию вины. Этот взгляд, обозначающий всё это, Елена знала слишком хорошо еще с самого раннего детства, когда она была совсем беззащитной и смиренной. Сейчас ей, как и раньше, по желанию матери следовало бы потупить глаза в пол и виновато извиниться за случившийся не впервые скандал, но Гилберт без намека на сожаление в упор смотрела на мать и не понимала как такое возможно. Как возможно быть всю жизнь рядом, называться матерью, стараться наградить ее подобающим воспитанием, но вечно быть чужой. Ее мама прямо сейчас стояла перед ней и излучала такое недовольство и отсутствие гордости за свою же дочь, что Елена едва ли сдержала крик отчаяния. Даже Лили, какой бы ужасной матерью она ни была для Деймона, будучи никем для Елены, стала душевным и добрым человеком, которому можно доверять. И от этого становилось грустно. Грустно, но не больно. Ведь боль могла бы быть лишь от того, что в жизни Елены не было самого дорогого — Деймона. И в ее мыслях вновь безумной вереницей закружились слова Кэтрин. Неужели он что-то скрывает? Пытается скрыть? Или, быть может, готовит что-то чересчур серьезное и ужасное для нее. Что бы это ни было, шатенка не собиралась показывать остальным то, насколько испуганным и печальным была дымка на ее чуть ли не плачущих беспричинно глазах.

— Мама, подожди. — взяв уже делающие быстрые шаги прочь женщину за руку, проговорила Елена, пытаясь остановить ее. Изобель действительно замерла на месте, заслышав оклик и почувствовав тепло родной руки, но явно была не заинтересована причиной этого. — Подожди. Я хотела с тобой поговорить. Точнее, мне просто необходимо с тобой поговорить…

— Елена, красавица моя, это может отложиться на другой день? Знаешь, сегодня был просто ужасный вечер и твой отец будет жутко злиться, если я сейчас задержусь. — мягко произнесла она и ее рука медленно выскользнула из ладони Елены, выпутавшись из ее хватки. Девушка с новой порцией растерянности смотрела на Изобель.

— Но это действительно важно. Я сама узнала об этом совсем недавно… Но это важно. Ты должна знать. И мне нужна твоя помощь. Ты же можешь меня выслушать. Потому что я совсем не знаю, что мне нужно делать с этим… — упрашивая ее не только голосом, но и жалостью в глазах, попросила шатенка.

— Немного позже. Давай ты позвонишь завтра? Хорошо? Договорились. — женщина, еще раз поправив юбку, что выдавало ее нервозность и переживания, кинула короткую улыбку и ускорила шаг, покидая дом.

— Конечно. — только и ответила Гилберт, но сказала она это только умеревшей во всем доме тишине, какая зависла сразу же после звука закрывающейся двери. Девушка не хотела оставаться наедине со своими эмоциями, зная, что они убьют ее тем отвратительным осадком, оставшимся после продемонстрированного ее матерью равнодушия. Она не хотела верить в услышанное и в то, что Изобель отвергла ее, не выслушала, проигнорировала и оставила. Елена была не в силах справиться со всеми один за одним вспыхнувшими чувствами своего разбитого состояния, поэтому бежала от них, убегая вверх по лестнице в комнату Деймона.

— Ну ты и устроил… — на выдохе произнесла Елена, зайдя в темную просторную комнату, и, прислонившись к стене, посмотрела за тем, как Деймон отвлекается от ноутбуку, чтобы показать ей ответный счастливый взгляд, издавая усмешку. Брюнет отложил ноутбуку на соседнюю половину кровати и удобнее сел на ее краю, кивком позвав к себе ближе Гилберт. Сальваторе, приобняв без раздумий плюхнувшуюся рядом с ним Елену, потянулся к бутылке с алкоголем и сделал несколько крупных глотков, позже предложив виски шатенке, которая сразу же отрицательно качнула головой в знак отказа.

— Как же мне это надоело… Вот зачем я их позвала? — начиная корить саму себя, ворчливо проговорила девушка и, прижавшись к крепкому плечу Деймону, грустно улыбнулась. Он же, чувствуя ее незаменимое тепло, одним неожиданным рывком повалил их двоих назад, вынудив не только себя, но и Елену валяться на спине, распластавшись на черной постели, и бессмысленно смотреть в потолок. Ее волосы хаотично разлетелись по плечам, его губы разошлись в печальной и отчаянной ухмылке, но их двоих не заботило ничего из этого, ведь их увлеченные только собственными мыслями взгляды задумчиво смотрели вверх, не замечая ничего вокруг.

— Иногда мне кажется, что ты их приемная дочь. Мне не верится, что у таких тварей могла родиться такая классная малышка. — вытягивая их двоих из долгого оцепенения и возвращая из пугающего мира иллюзий и раздумий в реальность мрачной комнаты, хрипловато проговорил Деймон. Елена мгновенно различила в его тихом голосе бесспокойство и явную озабоченность. Грусть. Отчаяние, что разом переметнулось с его серо-голубых зрачков на ее карие. — Я не понимаю, почему всё так. Они твои родители, знаю, но они и правда не достойны ни капли уважения. И я уж промолчу про своих… Почему так? За что нам это досталось?

— Может, мы были чем-то ужасным в прошлой жизни? — даже не обдумывая своих слов, просто выкинула свое предположение Елена, на что брюнет ответил смешком.

— Серьезно веришь в это? — с удивившим девушку любопытством спросил Сальваторе и быстро глянул на шатенку, но и секунды его пронзительно синего прищура хватило, чтобы проявить всю странную, но неподдельную нежность. Елена промолчала, решив, что сама не знает правильного ответа на этот вопрос. — Понимаешь, это… Это так отстойно. Черт возьми, ну почему всё так? Разве родители не должны поддерживать своих детей, любить их? Хоть чуть-чуть… Сегодня звонил отец. Представляешь, он собирается купить дом в Калифорнии из-за того, что Викки нужно остаться в медецинском центре для реабилитации? Я сказал ему, что он нужен мне тут из-за всей этой хрени с Сент-Джонсом, но он ответил, что это просто моя ревность. Но даже если так? Даже если он понимает, что мне просто он нужен тут, так в чем проблема? Это отстойно.

— Просто у них тоже есть свои проблемы. Мы живем, выживаем, справляемся со всем этим, но им не легче. Им тоже сложно, у них своя игра. — вступилась Елена, но Деймон приподнял брови и недоверчиво покосился на нее.

— У них в отличие от нас есть дети. Они должны уделять нам внимание, потому что мы — их проблемы. Это логично. — парень, не отрывая пустынного взгляда с потолка, медленно приблизил свою руку к руке Елены и соединил их ладони когда наконец-то нащупал ее необходимое и близкое тепло. — Если бы существовала премия «Худшие родители года», то Сальваторе посоревновались бы с Гилбертами… И знаешь, с самого детства я не помню ничего хорошего. Всегда было что-то не так. Но зато, черт бы их побрал, они кое-чему меня научили.