– До крови прям! – съязвил Ковзик, разглядев царапину.

– Поздравляю с боевым крещением, – улыбнулся вольнопёру Глеб. – В Мукден к Натали съездим на перевязку, – решил он. – К тому же ты ей варенье в подарок от родни привёз.

После похода, приведя себя в более-менее презентабельный вид, отпросились у командира полка съездить на перевязку в лазарет. С трудом нашли его неподалёку от Мукдена.

Лазарет состоял из нескольких палаток с короткой железной трубой над каждой, и с приготовленной для топки поленницей дров перед входом.

Рядом с поленницей хмуро глядел на визитёров красноносый доктор в драповом пальто на вате и с укутанной башлыком головой в папахе.

– Зябну! – буркнул на улыбки приезжих, указав пальцем, в какой именно палатке можно найти сестру, дабы она оказала акт милосердия.

Натали была бледная и усталая.

– Олег! Глеб! – увидев гостей, радостно вскрикнула, бросившись к ним. – Проходите, садитесь, – указала на низенькие табуретки рядом с маленьким столиком, на котором весело кипел самовар. – Олег, какими судьбами ты здесь? Как мама, отец, как тётя? – чуть зажмурив жёлтые глаза, чем напомнила Глебу кошку, в радостном волнении глядела на вольноопределяющегося в расстегнутом полушубке и сдвинутой на затылок папахе.

Обнять гостей она не решилась.

– Все шлют тебе приветы и варенье, – поднял вещевой мешок.

– А так же консервы и вот эту собаку в подарок, – указал на пролезшую в палатку Ильму Глеб.

– Сплошные сюрпризы, – захлопала в ладоши Натали. – Как псину зовут? – погладила собачью голову.

– Ильмой кличут, – сел на табурет Рубанов, забрав у Кускова вещмешок и раскладывая на столе припасы.

– А молодого бойца в первом бою пуля чиркнула, – кивнул в сторону приятеля.

– Ранен? – испугалась Натали.

– Помечен! – глянув на Ильму, определил состояние товарища Глеб. – Японцем, – через секунду уточнил он.

Перевязав в соседнем отсеке царапину, расселись за столом.

– Какое варенье? – вновь радостно жмурясь, спросила Натали.

– Клубничное, – открыл банку Кусков.

– Клубничное.., – прошептала Натали. – От мамы, – неожиданно расплакалась, удивив казаков.

– Ты чего? – испугался Глеб.

– Вам, мужчинам – не понять, – вытерла слёзы и улыбнулась. – Ведь варенье от МАМЫ… Она держала его в руках, – прижалась щекой к банке. – Такое чувство, что мамина рука прикоснулась ко мне.

– Японцы пишут, – откашлялся Глеб, – что у нас скоро наступление, – взяв банку у Натали, щедро наложил в чай варенья. – Божественно! Будто летом в Рубановке. Запах-то какой… И вку-ус.

– Мы так и подумали, когда нас поближе к позициям перевели, – с удовольствием пила чай сестра милосердия.

Утром начальник штаба Урало-Забайкальской дивизии, вызвав старших офицеров, зачитал приказ о намечающемся наступлении.

Но никто этому, почему-то, не поверил.

«Куропаткин и наступление – вещи суть несовместимые», – рассуждали они.

Но поверил японский маршал Ивао Ояма.

Иван – как его прозывали станичники, на два дня раньше намеченного в приказе срока ударил по позициям Маньчжурских войск, разделённых на три армии.

10 февраля японцы атаковали Цинхеченский отряд, где раньше служил Ренненкампф, и заняли Бересневскую сопку.

Генерал-адъютант Куропаткин отменил назначенное на 12 число наступление и приказал Ренненкампфу вновь принять под команду бывшие свои войска.

– Ну, начались пертурбации, – сидя в землянке после боя, рассуждали офицеры. – Скорее бы Мищенко выздоравливал. – Начальник штаба нашей Урало-Забайкальской дивизии подполковник Деникин вроде бы ничего… Грамотный офицер и в обстановке разбирается. Посмотрим, как поведёт себя вновь назначенный командир генерал Павлов.

– Мороз небольшой по русским понятиям, но ветер с утра обнаглел, – первым выбрался из землянки Ковзик.

– Не казаки, а пехтура обыкновенная, – выйдя вслед за ним, разглядывал снующие по дну глубокого окопа чёрные папахи Глеб.

Их товарищи растапливали в землянках печурки и кипятили в котелках воду.

– Пойду дневальных проверю, – зевнул Фигнер, направляясь в сторону отпряжённых повозок и зарядных ящиков у коновязи.

Потирая кулаком глаз, из командирской землянки вышел полковник, поздоровался с казаками и, перекрестившись, отдал команду:

– Под знамя!

«Всё как всегда», – строил свою сотню Ковзик.

Сняв папахи, казаки крестились и молились.

«Будто и не война», – не успел подумать Глеб, как на аванпостах послышались звуки стрельбы и разрывы снарядов.

– Три колонны, – на взмыленном жеребце подлетел к командиру полка урядник. – Обходят нас.

– К бою! – надев папаху, коротко рыкнул тот, повернув голову в сторону разорвавшегося неподалёку снаряда.

Часть казаков попрыгала в окопы, ощетинившись винтовками, другая часть побежала к коновязям.

Подошедшую колонну японцев спешенные казаки встретили дружным огнём, а с флангов её стали рубить конники.

Не ожидавшие такого отпора японцы в панике начали отступать.

– Давай, давай, Олег, вали супостата, – подбадривал товарища Глеб, размахивая шашкой. – Молодец! – заметил, как Кусков рубанул по плечу бежавшего перед ним вражеского пехотинца. – Твой дядя и капитан Бутенёв будут гордиться тобой, – стремя в стремя, шёл рысью рядом с Кусковым Глеб.

Натали, раскрыв книгу стихов Брюсова, едва касаясь, даже не гладила, а лишь осязала кончиками пальцев три засушенных лепестка кувшинки, спрятанные между страниц, что давным-давно, не понять уже в какой жизни, подарил ей Аким.

«Как он сейчас? – стёрла набежавшую слезу, оглянувшись на подругу – не заметила ли. – Наверное, забыл обо мне, – закрыла книгу, погладив обложку. – Тоже его подарок. А ещё веер», – улыбнулась, вспомнив давнюю их встречу, и укладывая в небольшой саквояж, дорогие для сердца подарки.

– Наташа, ты вот смеёшься, а к нам скоро раненые прибывать начнут, – немилосердно осудила её вторая сестра. – Старший врач сказал – по всему фронту японцы наступают.

– Я только улыбнулась. Маму вспомнила.., – не решилась сознаться даже себе, что расчувствовалась, вспомнив Акима: «И чего я думаю о нём? – рассердилась на себя. – Он, наверное, с Ольгой время проводит», – закрыла саквояж.

– Сестрички, раненых привезли, – просунул в палатку голову красноносый санитар.

Раненые поступали непрерывно, и, вглядываясь в измученные страданиями лица, Натали радовалась, что среди них нет знакомых, и не может быть Акима. Потом мысленно ругала себя – ведь это русские люди…

– У нас корпия кончается, – держа пинцетом дымящую папиросу, сетовал доктор в мешковатом, в крови, халате поверх ватного пальто.

В палатке было холодно, и маленькая печурка не помогала.

– Надо послать в Мукден санитара с запиской к дивизионному врачу. Один лазарет на дивизию и нет корпии, – разбушевался доктор. – Раненый у нас получает первую помощь… А нам нечем эту самую помощь оказывать.., – бросил скуренную папиросу в раскрытую дверцу печурки. – Позор, – уходя в соседнюю половину палатки оперировать раненого, произнёс он.

– Дык, генеральское сражение идёт, – смяв, засунул в печурку пучок гаоляна санитар. – В Мукден – так в Мукден, – улыбнулся, обрадовавшись каким-то своим мыслям.

«Наверное, у какого-нибудь знакомца из госпиталя, спирта полно», – направилась помогать доктору Натали.

– Окружили-и, – вбежав в палатку, завопил ездовой. – Японцы нас окружили-и. Треба уматывать, – выкричавшись, стрельнул у обомлевшего санитара папиросу, и побежал паниковать в соседнюю палатку.

– Чего тут орали? – выйдя, осведомился врач.

– Окружают, говорят, – пожал плечами санитар и втянул голову в плечи от недалекого разрыва снаряда.

– Японцы прорвались, – на этот раз в палатку влетел вестовой командира полка. – Приказано уходить к Мукдену.