— Робб и я, — сказал Джон.

Это было все, что требовалось.

— Вы трое, — начал Нед не веря, но тут же оборвал себя и продолжил более уверенно. — Вы трое годами врали мне, Кейтилин, своим братьям и сестре.

— А ты бы поверил мне? — спросила Санса, и в её голосе было горе вместе со сталью. — Ты бы велел мейстеру Лювину дать мне маковое молоко и попытался бы убедить меня, что я все придумала. Что будущее…

— Сны не показывают будущее!

— Это был не сон, — прошипела она, и Нед отпрянул. Все замолчали, тишину прорезали лишь потрескивание костра и шелест листьев. — Это был не сон. — повторила Санса спустя какое-то время. — Это никогда не было сном, отец. Это все по-настоящему, ужасная и тяжелая правда. Я видела, что случится, если мы не будем действовать. Мы Старки из Винтерфелла. Ты знаешь, что о нас говорят, — её губы дрогнули в слабой улыбке. — В наших венах течет честь, долг и любовь. Я сделала то, что должна была сделать, чтобы мы все смогли выжить. И я не буду жалеть об этом.

— Тогда расскажи, что такого ужасного произойдет. — предложил Нед.

Джон внезапно пошевелился, его рука легла на плечо Сансы, когда он опустился рядом с ней на колени и что-то прошептал ей на ухо. Если бы они были не в таком тихом месте, Нед, возможно, ничего бы не услышал. Но они были одни, в лесу. Он слышал все.

Не говори ничего слишком ужасного. Ты уже рассказала ему больше, чем нам с Роббом в первый раз. Не заставляй себя.

Что такого ужасного произошло с Сансой, что она не хочет об это рассказывать? Поэтому она так контролирует себя? Что она держала в себе годами?

Сквозь медленно нарастающий ужас, он увидел, как Санса подняла свой подбородок и повернулась к нему.

— Они убили тебя, — сказала она ему, и хотя её голос был спокоен, глаза бегали. — Я была помолвлена с Джоффри перед тем, как мы покинули Винтерфелл. Когда они арестовали тебя, я попросила у Джоффри помилования. Он обещал мне, что все будет хорошо. А потом Илин Пейн отрубил тебе голову, лишь из-за того, что Джоффри захотел увидеть, как я кричу.

О боги.

Пальцы Неда впились в его бедро так сильно, что, наверняка, останутся синяки. Он мог легко представить себе эту картину: высоко висящее солнце, болезненная надежда на спасение, а затем горе и ужасная боль.

Что такое маленький синяк, по сравнению с мертвым отцом? Или увидеть его обезглавливание? Нед представлял смерть своего отца годами — вонь горящей плоти, то как исказилось от боли лицо Брандона — но у него никогда не было живого представления.

Он никогда еще не был так благодарен этому.

— Санса, — позвал он и раскрыл руки. Она не плакала, когда рассказывала ему все это, но когда она буквально влетела в его объятия, он почувствовал, как намокает одежда на груди. — Санса, милая, не переживая. Я здесь, я с тобой. Ты спасла меня.

— Я знаю, знаю, — пробормотала она сквозь слезы. — Просто я так испугалась, когда Серсея сказала, что не будет ждать ответа от Робба. Она выглядела такой злой…

— Шшш. Тише. Ничего не случилось. Я жив. Прости, Санса, дорогая, что не поверил тебе.

Санса уткнулась головой ему в грудь и свернулась калачиком. Нед почувствовал, как грудь наполняется горем.

Но они были живы и свободны. Нед с трудом верил рассказу дочери, но у него не было причин не верить. Санса никогда не была склонна выдумывать какие-то глупости, хоть он мог бы подумать так, когда она была ребенком. Но она изменилась после той ужасной ночи. Его Санса выросла, и теперь он не видел никакой лжи в её рассказе.

Они живы и свободны.

Конечно, он задаст парочку вопросов позже, но прямо сейчас он просто засунет их поглубже и успокоит свою дочь.

***

Санса срезала пару слоев своей юбки.

Было лето и на юге было достаточно тепло, что бы она не замерзала. Она взяла иголку и нить и медицинской аптечки, предназначенной для отца, и начала шить себе бриджи.

Если она собиралась ехать на Призраке до самого Винтерфелла, то будет гораздо удобнее держаться и руками, и ногами за его бока, а не молиться, чтобы не упасть.

Отец выгнул одну бровь, когда она показалась в своей обрезанной юбке и бриджах, которые были видны. Джон лишь рассмеялся и предупредил её, что если она продолжит в том же духе, то станет прямо как Арья.

— Ну уж нет, — возразила она. — Я сожгу все вещи из Королевской Гавани, когда мы приедем в Винтерфелл.

Приедем в Винтерфелл… Еще месяц назад она не была такой беспечной. Но воздух становился все холоднее, земля под их ногами становилась рыхлой, а деревья становились выше и пышнее. Люди Ланнистеров наступали им на пятки, но теперь, когда они оказались в Речных землях, отставали все сильнее и сильнее. Иногда по ночам, Винтерфелл ощущался так близко, что казалось, можно было почувствовать его вкус.

Джон теперь улыбался больше, меньше контролировал себя и, казалось, стал расслабляться. Близость к Винтерфеллу оказывала хорошее влияние на всех них.

— Ты разожжешь костер, а я сожгу этот ужасный красный плащ, — сказал он, указывая на грязную тряпку, которую их отец использовал как подкладку во время езды.

Отец потряс головой.

— Если кто и имеет права на него, то это я. А ты лучше сожги эту ужасную куртку, Джон. Она отвратительно выглядит на тебе.

— Эту? — спросил он, глядя вниз. — Она хорошая!

Раньше она была глубокого золотого цвета с темными вставками. Спустя недели бегства и житья в лесу она стала больше похожей на блевотину, с примесью крови и грязи.

— Эта грубая ложь, — сказала ему Санса. — Тебе должно быть стыдно.

Было так приятно видеть, как отец смеется и общается. В самом начале их пути она волновалась, потому что у него было серое лицо, и он выглядел таким измученным. Вероятно, нога беспокоила его сильнее, чем она думала. Однако сейчас он выглядел здоровым, и неделю назад, когда она уснула прямо на Призраке и упала в ручей, он смеялся так громко, что Джон разрывался, не зная кому помочь. Промокшей до нитки девушке, все еще выглядевшей сонной, или безумцу, который становился уже фиолетовым.

Это было… хорошо. Тяжесть, месяцами давившая на неё, наконец, стала отпускать.

Еще не придумали таких слов, подумала Санса, Не придумали таких слов, чтобы описать всю любовь и счастье, которое я испытываю. Это моя сила. Это моя слабость, мой недостаток, но именно из этого сделана сталь в моей броне.

***

Санса резко проснулась, её глаза нашли глаза Джона.

— Арья дома, — выдохнула она, и он хотел спросить её, как она узнала.

Но её глаза сияли так радостно, что он лишь крепко сжал её пальцы и сказал:

— Мы тоже скоро там будем. Совсем скоро, Санса.

***

Когда они добрались до Перешейка, Санса собрала листья голубых деревьев и начала долгий и утомительный процесс смывания краски с волос.

Отец вздрогнул, когда понял, что таким образом она специально маскировалась, но Джон лишь вздохнул с облегчением, что все станет как раньше.

Утром, когда она проснулась с волосами цвета солнца, её отец сказал, что никогда бы не подумал, что у кого-то могут быть волосы такого оттенка.

— Когда я впервые увидел твою мать, её волосы были распущены, — тихо сказал он Сансе.

Это было раннее утро, и Джон все еще спал. Он работал больше и дольше всех. Никто из них не хотел потревожить его отдых.

— Я никогда прежде не видел волосы такого цвета. Как будто кто-то собрал листья с чардрева и вплел их в волосы, — он вздохнул. — Со временем они потемнели. Конечно, у Робба, Брана и Рикона её волосы, но они всегда были даже темнее, чем у Кейтилин раньше. Когда твои волосы вдруг стали темнее, я подумал, что с ними произошло то же самое.

— Они были очень заметными, — сказала она, перебирая пальцами все еще влажные пряди. — Я имею в виду… Я не хотела, знаешь, слишком выделяться в Королевской Гавани. Но когда у меня были рыжие волосы, они были длиннее, чем темные. Так хорошо вернуться в свой привычный образ.

Он кивнул, и они снова погрузились в комфортную тишину.