– Неужто потеряли.

– След? – Спрашивает кавалер.

– След, след, – говорит Бертье и кричит: – Клаус, Фольф, что там?

– Потеряли, – вместе отвечают ему псари.

Собаки кидаются все из стороны в сторону, нюхают, нюхают, убежали в кусты, вернулись тут же, одна из собак так просто взяла и легла. Мол, всё, надоело. Нет следа. И остальные стали присаживаться. Сидят, языки высунули, дышат. Сразу тихо стало без их лая. А Волков молчал и думал, кого бы ему убить. Почти два часа пытки закончились вот так вот! Чёртовы собаки, лучше бы вообще не брали следа.

А Максимилиан тем временем заехал на самый близкий холм и, оглядевшись с него, крикнул:

– Кавалер, тут тропинка на север ведёт.

Волкову страшно не хотелось ему отвечать, ему хотелось раздавить чьё-нибудь горло, но не отвечать было бы невежливо:

– Эта тропинка ведёт к дому монаха, здешнего отшельника, святого человека.

– Кавалер, а можно мне к нему съездить? – Кричал Максимилиан с горы. – Всё равно пока никуда не едем.

– Верно, – вдруг поддержал юношу Гаэтан Бертье. – Если он тут живёт, может, знает, где у этих зверей тут лежбища. Давайте съездим, кавалер.

Волков ему не ответил, развернул коня на север, дал шпоры и поехал к дому монаха. Бертье тоже повернул коня. Псари и собаки пошли за ними.

Это был никак не дом, так, лачуга из орешника, обмазанного глиной. Окон нет, только глиняная труба дымохода.

– Тёплая ещё, – сказал один из псарей, потрогав трубу, что выходила из стены.

– На солнце нагрелась, – ответил ему другой.

Максимилиан спрыгнул с лошади подошёл к двери.

– Замок. Нет его дома.

Волков и так это понял, он сразу приметил крепкий, но ржавый замок на дверях. Нужно было уезжать, нога продолжала болеть. Собаки, почуяв отдых, развалились на земле. А Максимилиан пошёл вокруг дома. Волков ждал и уже думал, что выскажет юноше что-нибудь с раздражением, но тот вышел с другой стороны дома и сказал:

– А за домом ещё одна тропа, в кусты ведёт.

Бертье сразу поехал за дом монаха, псари пошли за ним, а Волкову страшно не хотелось туда ехать, он хотел слезть с лошади и посидеть хоть на камне, только чтобы выпрямить ногу.

Но не пришлось, уже вскоре прибежал один из псарей и сказал ему:

– Господин, ротмистр просит вас туда.

– Что там ещё? – Хмуро смотрел на него кавалер.

– Там кладбище, господин.

В двадцати шагах от лачуги монаха, за густыми и колючими кустами шиповника и вправду было кладбище. Маленькое, с самодельной и низкой оградой из камней. С деревянными крестами и простыми камнями на могилах.

– Двенадцать душ тут упокоено, – сказал Бертье.

Волков, наконец, слез с коня. Его чуть не перекосило от боли, пришлось даже замереть и постоять, пока боль не утихла. Потом он всё-таки пошел, тяжело припадая на левую ногу, зашёл на кладбище. Кресты из палок, могильные камни – просто камни с нацарапанными на них крестами. В углу у ограды старая деревянная лопата. На могилах никаких надписей, все могилы, коме одной, старые. Лишь на одной, той, что ближе всех к выходу, холмик не сравнялся с землёй. Волков подошёл к лопате, взял её, сел на ограду из камней, вытянул ногу и стал рассматривать лопату.

– Интересно, кого он тут хоронил? – Спросил Бертье.

– Бедолаг каких-то, – ответил ему один из псарей.

Ничего в лопате необычного не было, простая деревянная мужицкая лопата, старая только.

– Бродяг, что волки задрали. – Отвечал ему второй псарь.

Волков поднял лопату, указал её на самую свежую могилу и сказал:

– Мелковата могила для бродяги.

– Иди ты! – Восхитился один из псарей и тут же осёкся. Уж больно грубо отреагировал на слова кавалера. – То есть, и вправду могила-то махонькая.

– Да, – сказал Бертье, – так и есть, ребёнка там похоронил.

Максимилиан ничего не сказал, он пошарил по ближайшим кустам, но ничего не нашёл там, боль в ноге у кавалера улеглась, но не до конца, ехать было можно, он поставил лопату на место и сел на коня. Они поехали в Эшбахт. Ну, не ждать же монаха тут до ночи.

Приехал домой, еле слез с лошади, еле дошёл до лавки и сел за стол.

Не успела ещё служанка Мария ему на стол хлеб поставить, как прибежал мальчишка со двора, брат Марии, и сказал, что его посыльный спрашивает.

– Проси, – сказал Волков, думая, кого ещё принесло.

Он сидел, щипал хлеб, как вошёл молодец в хорошем платье цвета графа.

– От графа письмо господину Эшбахту. И письмо госпоже девице Фолькоф.

Волков жестом позвал его к себе, мол, я Эшбахт, давай сюда письмо. Тот сразу письмо ему вручил.

А тут и Брунхильда говорит:

– Я та госпожа, что ты ищешь, я девица Фолькоф. Давай письмо. От кого мне оно?

– От его сиятельства графа фон Малена, госпожа, – сказал официальным тоном гонец.

– Будешь ли ждать ответ? – Спросил Волков, а сам с удивлением поглядывал на Брунхильду, как та, раскрасневшись и волнуясь, ломает сургуч на бумаге.

– Ждать бумагу не велено, велено дождаться от вас слов.

Волков всё ещё поглядывая на красавицу, стал читать письмо от графа. Граф писал:

«Друг сердца моего, милый Эшбахт, к четвергу, как я вам и говорил ранее, у меня в поместье Млендорф, как и во многие годы прошлые, будет рыцарский турнир, а после ужины и балы, так два дня. На тех турнирах будут все господа графства нашего, и вас там быть прошу. И прошу вас быть там конно, людно, оружно. Со всем вашим копьём, со всеми вашими рыцарями, со всеми вашими послуживцами, с кашеварами, посошной ратью и с вашим обозом. При всём доспехе и при всём железе, при барабанах и трубах. Так как к турниру прибудет сам первый маршал Его Высочества фон Дерилинг со своими гауптманами, чтобы произвести смотр ленного рыцарства нашего графства.

Жду вас во всей красе вашей».

«Ещё и обжиться не дали, а уже ждут мня на смотр, да ещё во все красе, не ровен час, как и на войну потянут», – думал Волков, бросая письмо на стол, и сказал посыльному:

– Скажи графу, что непременно буду. – Чуть подумал и добавил: -Буду во всей красе.

Посыльный поклонился, хотел уйти.

– Мария, – крикнул Волков, – дай человеку пива и сыра с хлебом.

Служанка быстро стал исполнять приказание, а Брунхильда дочитывала письмо от графа, улыбалась.

Кавалер протянул к ней руку и произнёс:

– Дай-ка, погляжу, что он тебе там пишет.

– Зачем же вам смотреть, – вдруг нагло заявила красавица. – То мне письмо, а не вам, я ваши не смотрю, так и вы мои не смотрите.

От неожиданности, от дерзости такой он даже рот открыл, был так этим ответом обескуражен, что, увидав его лицо, служанка, которая наливала пиво гонцу, прысну со смеху. Служака! Над ним смеялась! Он бы кулаком по столу дал, заорал бы на эту девку дерзкую, да нельзя при посыльном, этот обязательно расскажет графу. А Брунхильда с улыбочкой наглой сложила письмо и спрятала его себе в рукав платья.

– Дура, – тихо сказал кавалер.

Когда посыльный уехал, он сидел за столом и молча ел, Брунхильда пыталась с ним говорить, но он ей не отвечал. Всё не мог успокоиться. Как вспоминал смех служанки, так его передёргивало от обиды. Так и хотелось встать и натаскать её за космы.

Ещё до обеда он послал Максимилиана собрать господ офицеров.

Первым пришёл Роха, за ним приехал все остальные. Как все собрались, так он и начал. Для начала прочёл всем письмо графа, а потом спросил:

– Найдутся среди ваших людей охотники сходить со мной на смотр?

Прокорм за мой счёт ещё и по десять крейцеров за день жалования.

– Ну, смотр – не война, все согласятся, – сказал Рене.

– Ещё и обрадуются. – Добавил Бертье.

– Из моих людей будет столько, сколь вам потребно. – Сказал Брюнхвальд.

– А из моих, так все будут рады хоть какой-нибудь деньге. – Засмеялся Роха.