Прежде, чем начать грузить на баржу телеги, он пошёл купить ещё пороха. Людишки расстреливали порох с неимоверной быстротой.

Пули тоже. По глупости он не купил всего этого в Эвельрате, вот и пришлось покупать тут втридорога. А пуль для мушкетов тут и вовсе не нашлось. Купил свинца два пуда и опять переплатил.

Переправились на свой берег. Там он расплатился с хозяином баржи и с лодочниками. Деньги просто как вода сквозь пальцы. До Эшбахта было всего ничего, но это если есть дорога, а дороги тут не было никакой, поэтому дома они были уже после полудни.

А Эшбахт изменился, ему это сейчас в глаза бросилось. Мальчишка коз гнал на выпас, коровы мычали во дворах, женщины гнулись в огородах, солдат из людей Рене вёз целый воз рубленого куста, девки бежали по делам. Суета, жизнь кругом.

Не было и намёка на то уныние, что тут царило, когда Волков только сюда приехал. Роха, Хилли, Вилли и людишки, что шли с ними, смотрели на всё это с интересом. Они все жители города, для многих деревня была в диковинку.

Брунхильда стояла на пороге дома, роскошная красавица. Платье новое, синее, яркое. Кружева белые, всё ей к лицу. На голове высокая шляпа с фатой по моде последней. Она знала, что ли, что он едет, или всё время так по дому ходила? Улыбалась ему, вся румяная, видно, ждала. Захотелось спрыгнуть с лошади побежать к ней, обнимать и целовать. Но нельзя. Люди кругом. Да и не мог он побежать, мог только жалко прихромать к ней. Кавалер ждал, пока Максимилиан подойдёт и придержит стремя, поможет слезть с коня. А на заборе были прибиты две шкуры волчьи. Одна из них огромная, гайская.

– Бертье добыл? – Спросил он у брата Ипполита, который тоже вышел его встречать и кланяться ему.

– Да, господин Бертье большое проворство в ловле зверей имеет.

Каждый день с добычей приходит: либо с волком, либо с кабаном.

Он подошёл к Брунхильде, обнял и поцеловал два раза в щёки. По-братски.

А то все смотрят вокруг.

– Господи, да как вы долго, я жду-жду, а вас всё нет, граф уже письмо прислал, напоминает, что турнир начнётся через три дня, а вас нет. А я и не знаю, куда писать вам. – Щебетала красавица.

Она за руку привела его к столу, усадила и сама стала ему тарелки ставить. Сама украдкой его по волосам погладит или подойдёт, сядет рядом, руку ему поцелует, тут же вскочит и за другой тарелкой пойдёт. И болтает, и болтает.

– А я танцы разучила, господин Пануччи все танцы знает, ах, какие это удивительные танцы. Я так хочу потанцевать. Вот, к примеру, павана, ах, какой благородный танец, кавалер даму даже за руку не возьмёт за весь танец, только к рукаву платья может прикасаться, а дама так за весь танец даже не поглядит на кавалера. Только под конец танца они могут чуть-чуть пальцами прикоснуться. Не то, что в деревнях, где парни так и норовят девицу за зад схватит, а некоторые охальник так и за передок щипают, и такое бывает. Их с танцев старики взашей гонят.

Волков молчит, смотрит на неё, хоть и голоден, хоть и устал с дороги, а он деревенских парней прекрасно понимает. Он бы сейчас и сам эту роскошную девиц за её твёрдый зад схватил бы двумя руками, да так, что ягодицы разошлись бы, так, что от пальцев бы синяки остались, за передок ущипнул бы с удовольствием. Он едва сдерживался.

– А вот в сюите бранлей… там полная фривольность, так кавалер может держать даму за руку и даже пожимать её. – Продолжала Брунхильда, ставя перед ним поднос с нарезанным хлебом и благоухая при этом, разнося вокруг себя с каждым движением удивительный и терпкий запах молодой и сильной женщины.

Он бы, наверное, не выдержал бы, да тут как раз Роха пришёл, стал у двери, ожидая приглашения.

– Зови сюда Хилли и Вилли, – сказал ему Волков, не отрывая взгляда от рук и грудей Брунхильды, которая так и порхала вокруг него.

Юноши пришли, кланялись Брунхильде, принимая её за госпожу, робко садились за стол. Брунхильда ставила на стол приборы для них. Они никогда не сидели за столом, на котором стояли стаканы цветного стекла, красивая посуда, а перед хозяином стола так и вовсе стоял кубок из серебра. Девка разлила мужчинам вино. Что-то шкворчало на огне, очень хорошо пахло дорогой едой.

– Сегодня ставьте лагерь, а завтра займитесь делом. – Сказал Волков, пробуя вино из кубка.

– Заняться стрельбой? – Робко поинтересовался Вильгельм.

– Дурень, – сказал Роха. – Стрельба – это само собой.

– Завтра выделите кашеваров, а после завтрака сразу отправляйте людей копать глину и рубить орешник. – Произнёс кавалер.

– Будем строит бараки? – Догадался Игнасио Роха.

– Да, потом закажем дерева и построим людям жильё. С печками, тюфяками и нарами, зима уже не за горами.

Начали обсуждать это, а тут и Брюнхвальд пожаловал, Волков и его пригласил за стол. Рад ему был. И стали военные люди говорить о делах. Потом пришёл отец Семион, тоже сел за стол. И Рене пришёл, и Ёган, и брат Ипполит. И его, и Сыча – всех Волков звал за стол, всем находилось место и кусок хлеба с вином. Уже вечером, когда совсем стемнело, когда люди за столом были сыты, разгорячены вином и пивом, пришёл и последний из его людей – приехал с охоты Бертье. Он вонял лошадьми и кровью и хвастался, что убил за день двух волчиц. Ему наливали полные стаканы и поздравляли. Потом пришла и жена Брюнхвальда, всё ещё не дурна собой, хоть и заметно располнела.

И тут кавалер вдруг заметил, что все эти люди выглядят счастливыми. И Брюнхвальд, который уже закончил строить сыроварню для жены, и теперь сидел, держал её руку в своей руке, и Рене, всё улучшавший свой дом и говоривший о стёклах и рамах, и Бертье, пропадавший целыми днями на охоте. Да и все остальные. Даже приехавший с Волковым отец Семион, и тот уже готовился завтра ехать в Мален для утверждения на приход. Все они жили своей жизнью и были этой жизнью, кажется, довольны. Никто не спросил у него, зачем он привёл столько людей с собой. Никто не хотел знать, что он замышляет. Нет. Все они ели и пили, болтали и смеялись. А он собрал их для того, чтобы сказать им, что скоро будет у них дело. И не какие-то сыроварни, стёкла в окна и охоты с собаками, а настоящее дело, которым они занимались всю свою сознательную жизнь, и просит об этом деле сам архиепископ Ланна. Нет, ничего такого говорить ему теперь не хотелось.

В кавалера и в самого стала проникать эта теплота благодушия и мира, что исходила от всех этих людей. Особенно, когда он видел свою красавицу рядом с собой. Она стояла или сидела рядом, и обида за бросовый лен, что ему жаловал герцог, была уже не так остра. Она смеялась, прикрывая рот, чтобы не показывать отсутствие зуба, и желание пограбить, награбить денег утихало. И дорогущий замок, что прибавлял любому человеку небывало высокий статус, вроде как, не так уже и нужен, когда эта женщина невзначай касается его. Живут же другие без замков. Всё его боевое настроение таяло. Он, конечно, ещё спросил у Брюнхвальда:

– Карл, а как ваши люди, коли надобность будет, возьмутся за железо?

– За вас или для вас – непременно. – Коротко ответил Брюнхвальд и снова продолжил свой глупый рассказ о том, как его жена прекрасно делает сыр.

– Рене, а как ваши люди? – Спросил Волков.

– Очень плохо, – отвечал, чуть подумав, ротмистр, – рожь у них не взялась. Живут на молоке да кабанах, что бьёт им Бертье. Вас благодарят за горох и просо, просят ещё им купить. В общем, живут в безденежье.

– Обязательно куплю, – обещал Волков. – И проса, и бобов, и гороха, и муки. Так они готовы в случае надобности взяться за дело?

– Так, а что же им ещё делать, не всем нравится глину копать да кирпичи с черепицей жечь.

– Не далее, как два дня тому назад, люди спрашивали меня, нет ли где поблизости какой войны. – Вставил Бертье. – Думаю, что они бы не отказались от пары монет.

– Но разбегаться не думают, – добавил Рене.

– Нет, разбегаться не думают, – согласился его товарищ. – Просто деньги им нужны, а так им тут очень нравится.