Но Элизабет как спала мертвецким сном, так и не собиралась просыпаться, даже когда Мерлин специально, видимо, из чисто детского, проказнического желания убедиться насколько крепок сон серебряноволосой, дёрнула ту за особо длинное пёрышко.

Единственной реакцией на что последовало лишь слабое приглушённое мычание.

Вот и оставляй её тут один на один с настоящим миром.

Не проснётся и тогда, когда к её горлу приставят кинжал.

— Хочешь потрогать? — внезапно предложила маленькая ведьма ему, с хитрым прищуром кивая в сторону белоснежных крыльев.

Пф, чего он там не видел?

Столько раз самолично отрезал лазутчикам, посмевшим вторгнуться на его территорию, их драгоценные крылышки, что и не пересчитать.

Но Мерлин, очевидно, и не спрашивала его, хочет он или нет, потому что сама, ухватившись за его руку, окунула её в эту эфемерную, волшебную нежность и мягкость.

Богиня так и не проснулась.

Мерлин, сморенная жарким солнечным деньком и сонным состоянием своей сестрички, тоже заснула.

А Мелиодас так и не заставил себя уйти, объяснив, в первую очередь самому себе, столь несвойственное ему (можно даже сказать, рыцарское) поведение тем, что не собирается отдавать свою добычу на растерзание ещё кому бы то там ни было.

И, с самым наиглупейшим выражением лица, кажущимся до беспредела изумлённым, невесомо переплетал пальцы собственных рук с лёгкими, шелковистыми перьями.

В это же время, незримо наблюдая за столь сладкой минутой единения, над ними потешалась сама Судьба.

========== “Мы одинаковые”. ==========

Наши враги, порой, могут быть нам даже ближе, чем наши друзья.

— Почему ты не веселишься? — окликая его неожиданно со спины, робко поинтересовалась Элизабет.

Мелиодас находился в лёгком испуге недоумении, ведь только что едва не попался, разговаривая с братом через заколдованное маленькое зеркальце.

Отец требует поторопиться и привести наконец ведьму Мерлин в их ряды.

Если бы это ещё было так легко, когда тут неустанно шныряют всякие богини.

— Ты же в курсе, что подкрадываться к людям неприлично? — холодно спросил он, бросая колкий взгляд через плечо.

Девушка, кажется, смущенная его словами, от неловкости даже закусила губу, переминаясь с ноги на ногу.

— Прости, я не хотела, — только и выдавила в ответ из себя она, растягивая губы в привычной приветливо-застенчивой улыбке.

Парень в который раз удивился, как же легко и непринуждённо она извиняется.

Будто в этом нет ничего сложного; будто, произнося эти гнусные слова, она не наступала самой себе на горло; будто действительно жалела, что вторглась в его личное пространство.

Возмутила его покой.

Вот только за это она не торопилась просить прощения.

— Ты ушёл с праздника, так ничего и не попробовав, — объяснялась с ним девушка, беззастенчиво садясь, подле него, на одну из каменных ступенек школы Мерлин, рядом с которой и проходил городской праздник. — Вот, — она протянула ему деревянную кружку, которая доверху была наполнена элем, и за края её то и дело намеревалась вытечь душистая пенка. — Угощайся, пока ещё что-то осталось.

Демон смотрел на богиню с искренним недоумением.

Она принесла специально для него кружку эля?

Зачем?

Узнала, кто он есть на самом деле, и теперь хочет отравить?

Или, до сих пор ни о чём не догадываясь, просто решила подшутить над странным другом Мерлин?

Задумала что-то ещё?

— Что-то не так? — после продолжительного молчания спросила его Элли, видя, что он не принимает кружку из её рук.

— Зачем ты это делаешь? — требовательно вопросил Мелиодас, вконец запутавшись.

Он не понимал логики её поступков.

Не понимал её.

И от того чувствовал себя вдвойне паршиво.

Да так, что даже руки начинали дрожать от резко накатывающего желания вспороть кому-нибудь брюхо, лишь бы только выпустить этот жгучий, едкий пар, что накопился в нём за пару месяцев общения с ней, и который всё время нещадно шпарил по внутренностям, вливаясь в самый кровоток и разнося тупую боль по сосудам и всем семи сердцам вместе с этой проклятой алой жидкостью, шаловливо-медленно, как будто издеваясь, текущей по его венам.

Он бы хотел просто взять и встряхнуть её за плечи, предварительно одарив парочкой грубых оплеух, чтобы уже наконец выведать то, зачем она всё это делает. Как она всё это делает?

КАК?

Как она может быть одновременно такой бесчувственной, такой опасной, такой безжалостной противницей всего демонического рода, но при этом быть такой доброй, такой весёлой, такой заб… понимающей по отношению к малышке Мерлин и… и к нему?

Как она может быть такой лицемерной? Такой двуличной? Такой фальшивой?

И при этом всегда сохранять на лице самую яркую улыбку, которая, казалось, может прогнать Тьму даже из самого подлого, гнилого, пустого сердца (а у него их, между прочим, семь)?

— Но я ничего не сделала, — недоумённо возразила богиня.

Что вдруг его разозлило?

Что заставило так быстро перемениться?

Почему его аура стала так устрашающе знакома?

— Ты принесла мне эль. — Элизабет была готова изумиться тому, с какой глубокой серьёзностью непонимания происходящего была произнесена эта фраза.

Ну и… что такого? Что она сделала не так? Где промахнулась?

— Зачем ты мне его принесла? Я ведь тебя не просил, — продолжил допытываться демон, когда девушка озвучила свой вопрос вслух.

Теперь решительно ничего не понимала Элизабет.

— Но ведь это просто забота, — как само собой разумеющееся подытожила она. — Ты мой друг, и я забочусь о тебе.

И на пару минут между ними зависло молчание.

Мелиодас был поражён её словами.

“Забота”, “друг” такие знакомые, но одновременно такие чужеродные для него слова.

Как будто из другого мира. Как будто не предназначенные для него.

Поэтому они и отдавались на языке прокисшей горечью, а где-то в душе что-то и вовсе неприятно скукоживалось, скверным недовольством отзываясь на них.

Он привык слышать эти слова от Мерлин, которая всегда была одинока и которую было не так уж и сложно завлечь, заставить подружиться с собой, чтобы склонить на сторону Зла по приказу отца.

Но слышать эти же слова от богини…

— Разве мы друзья? — смотря на свою собеседницу с неподдельным интересом, спросил он.

— А разве нет?

— Нет.

И снова замолкли.

Элизабет было не по себе, и она, уткнувшись взглядом в носы собственных ботинок, тихо сидела рядом с парнем, не зная, что в таком случае лучше сказать. Или сделать. Или даже подумать.

Всё это время она наделась, что странный друг Мерлин стал другом и для неё. А оказалось…

— Но почему?

Почему?

Он готов перечислить список из целой сотни (и это далеко не предел) пунктов:

Потому что ты едва не убила меня. Потому что ты едва не убила моего брата. Потому что ты дочь главного врага моего отца. Потому что ты мой главный враг.

Потому что ты обманчиво светла настолько, что хочется самолично вырвать себе глаза, лишь бы только не видеть всего этого эфемерного, волшебного, соблазнительного сияния вокруг тебя.

Мелиодас решил начать из далека:

— Демоны, которые рушат чужие жизни ради веселья, и боги, делающие то же самое во имя каких-то высших целей. У вас у всех есть своё, какое-то особенное, оправдание, которое обеляет вас как-то перед другими, но правда в том, что мы… — запнулся. — Вы одинаковые. Без тьмы не бывает света, также как без света не бывает тьмы… Но за своими гордостью и честолюбием вы этого не видите.

— Почему ты говоришь это мне? — прервала поток его проникновенной речи серебряноволосая, больше не в силах это выслушивать.

Почему все они думают, будто она ничего этого не знает?

Почему думают, будто то, что она делает, какой приказ исполняет, ей нравится?

Почему, не зная о ней ничего существенного, решили, что она пропащая душа?

— Потому что ты такая же, как и все боги: хитрая, коварная, лицемерная, — смотря куда-то строго вперёд, добавил он безэмоциональным ровным тоном. — Демоны хотя бы не лгут о том, что будут защищать тебя грудью, пока за спиной прячут гвозди для твоего распятия. Ты играешь роль доброй и светлой девчонки, скача по лугам вместе с Мерлин, и в то же время готовишь для неё что-то ужасное.