Того эфемерного недостижимого идеала, скрытого за неразрушимой, непробиваемой стеной из ссор, непонимания, страха, бесконечных сражений, крови и, в конце концов, войны.

Пусть многие и пытаются отрицать очевидное.

Боятся признать, что их смелые, провокационные, неразумные действия, революционные мечты и “благие” помыслы выстилают длинную, испещрённую глубокими кровавыми ранами дорогу неизбежного падения, ведущую в Ад.

Прямиком к праздничному застолью Короля Демонов.

Или ещё хуже — в никуда.

И как бы ни пыталась отвлечься от этих грузных мыслей богиня, ничего не выходило.

Она и раньше любила изводить себя небеспочвенными сомнениями и нескончаемыми вопросами: “… а что, если?”, — постоянно подвергая критике устоявшиеся ещё задолго до её рождения постулаты и законы жизни между её народом и иными; всё время искала альтернативные способы решения разногласий и споров между демонами и богами, даже несмотря на то, что никто не воспринимает её слова всерьёз, пока обе стороны не накалили конфликт до черты необъявленной войны.

Демоны мечтают стереть лицемерных святош с лица Земли, боги стараются очистить Мир от адовой скверны, а страдают от этой сумасшедшей неразберихи мирные народы: великаны, феи, люди…

И она стоит на распутье со своим желанием спасти всех и всё и обязанностью защищать свой народ.

«Не смей меня подвести», — из раза в раз, не давая ни на минуту забыть о себе, раздаётся в глубине её подсознания роковой шёпот.

«Я не подведу тебя, мама», — отвечает внутренний голос.

И, кажется, ей почти плевать на то, как далеко ей придётся зайти ради исполнения своего обещания.

Почти плевать, скольких жизней ей будет стоить эта клятва.

Демоны ли, великаны ли, феи или люди… какая разница?

Она за них не в ответе.

— АЙ!

Спокойное уединение было прервано внезапно ворвавшимся в её личное пространство звонким высоким голосом и глухим скользящим ударом чего-то небольшого о землю.

За кустами белой спиреи, расположившимися в нескольких метрах позади её небольшого укрытия, раздалось яростное сопение и шмыганье носом.

Что было очень похоже на…

— Привет, — удивлённо протянула Элизабет, заглядывая всё-таки за кусты, чтобы разобраться, кто нарушил её дрёму.

Перед ней сидела человеческая девочка, совсем ещё ребёнок.

Иссиня-чёрные волосы, жёлтые прозорливые глаза и короткая майка-сарафан на голое худое тельце — первое, что отпечаталось неизгладимым следом в мозгу серебряноволосой, как только она взглянула на дитя.

Девочка, видимо, неосторожно и очень быстро бежала, что было ясно по сбившемуся дыханию, и упала прямо на землю, оцарапав об острые мелкие камешки ладошки и коленки.

В уголках глаз у неё скопились слёзы, однако девчушка упорно старалась не плакать.

— П-привет, — через горький всхлип, запинаясь, промямлила она.

И смущённо села на землю, пристально осматривая свои ранки.

От столь робкого печального зрелища у богини что-то кольнуло в сердце.

— Давай я помогу? — аккуратно приблизившись к девочке, тихо предложила она, боясь спугнуть малышку, как какого-нибудь дикого лесного зверька.

Малютка и была похожа на него.

Загнанная в угол, дрожащая, неуверенная.

Будто ждала, что сейчас эта странная девушка, большие белоснежные крылья которой вгоняли её ещё в большую краску, так как ничего подобного ей ещё не приходилось видеть, с чего-то вдруг решившая предложить свою помощь, закинет её к себе на плечо и утащит в лес, чтобы зажарить на костре.

— Да разве тут уже поможешь? — еле поборов смущение, будто сама у себя спросила девочка.

— Я знаю, как с этим справиться, — заверила её Элизабет и, дождавшись, когда малютка даст ей согласие, подняла её на руки, унося от печального места падения.

Она вернулась к своему дубу, усаживая девочку на один из самых больших и толстых корней, наполовину торчащих из-под земли, и внимательно осмотрела её ранки.

— Я могу вылечить их, но сначала мне нужно убрать грязь, хорошо? — уже находясь в своей стихии, спросила Элли.

Девочка ей покорно кивнула.

Сорвав несколько больших молодых листков с ветки дуба, целительница аккуратно и нежно стёрла налипшие песок и камни с коленей и рук девочки. И, расположив руку над ранами, чтобы излечить, уже почти произнесла заклинание, как вдруг была перебита:

— А это не больно? — понимая, что богиня собирается использовать магию, спросила малышка.

Она знает многое о магии, но целительство — это высшая наука.

— Конечно, нет, — без тени сомнения заверила её девушка.

И чтобы хоть немного отвлечь дитя, заговорила с ней:

— Меня зовут Элизабет, а тебя?

— Я…

— Мерлин!

Их уединение разорвал громкий мальчишечий голос, обладатель которого упрямо продирался сквозь цветущие прекрасными белоснежными цветами кусты, всё время повторяя одно имя, зовя девчонку:

— Мерлин!

Он вышел на поляну к дубу, где и сидела богиня с его пропажей.

Но заприметив рядом с маленькой ведьмой неплохо знакомую ему девушку, настороженно остановился.

— Что здесь происходит?

Элизабет внимательнее всмотрелась в незнакомого ей мальчишку: человеческий подросток, с ярким жёлтым ёжиком волос на голове, сочными зелёными глазами, одетый в рабочую одежду.

Ничего необычного…

Вот только спокойствию, граничащему с пустым безразличием, властвовавшими как на его лице, так и в душе, которые богиня случайно успела почувствовать (она всегда закрывалась от людей, предпочитая не использовать на них свои способности контроля разума), мог позавидовать даже всегда строгий и набожный Людошиэль.

— Я упала, — резво ответила ему Мерлин, показывая на свои ушибы. — А Элизабет мне помогает.

— И чем же? — Серебряноволосой показалось, или нет, что это было произнесено с надменной холодностью.

А его требующий всех ответов, желательно с просторной распиской обо всей своей подноготной, взгляд так и кричал: “Ну же, удиви меня”. Элли предпочла подумать, что ей это просто показалось.

— Я просто залечиваю её царапины, — только и ответила богиня, снова повернувшись к девочке, и раскрыла над ней ладонь.

Малышку Мерлин охватило белое прекрасное сияние, разнёсшее по её маленькому телу приятное тепло, и тут же все ранки на руках и ногах сами собой затянулись, не оставляя после себя ни следа.

— Волшебство, — только и прошептала она, с восхищением смотря то на собственные излеченные ладошки с коленками, то на Элизабет.

Такому в школе не учат. Да там никто так и не умеет.

— Смотри, Мел! — крикнула она своему спутнику, возможно, старшему брату (предположила Элли), протягивая для наглядности к нему ручки и ножки.

В ответ блондин только скептично хмыкнул.

*

— Не получается! — разочарованно прикрикнула насупившаяся обиженная девчонка, резво подскакивая с тёплой и мягкой травы, чтобы в следующую секунду гневно швырнуть подальше от себя гладкий камешек-блинчик куда-то в кусты.

Сидящий под приятной тенью большого дуба златовласый парень на столь резкое детское недовольство только удовлетворённо фыркнул и, приоткрыв один глаз, внимательно посмотрел на довольно занимательную картину:

Малышка Мерлин всё больше агрится и рассерженно топает худенькой ножкой о землю, пытаясь показать всю неимоверную степень своего вселенского негодования.

Пытается вывести сидящую подле себя богиню на жалость и заставить, наконец, выдать тайну разучиваемой магии.

— Магия меня не слушается! — остервенело добавляет она, и вся её внутренняя сущность бунтует против такой откровенной несправедливости.

Строгий взгляд голубых глаз, с весьма настораживающими в них знаками богов, не позволяет детскому гневу взять верх и заставляет присмиреть.

— Дело не в магии, Мерлин, — поучительно заявляет её учительница, заправляя прядь выбившейся чёлки за ухо. — А в тебе: ты не хочешь, чтобы она тебя слушалась.

Ребёнок кажется до беспредела изумлённым.