Ночь как вуаль. Скрывающая, затуманивающая, приглушающая все краски. Все ощущения. Всю боль. Ночь таит, смазывает грязь, смягчает мерзость. Обычно самые грязные преступления совершаются ночью, правда же? Как будто бы преступление, совершенное ночью, не такое уж и страшное, не такое жестокое и мерзкое…

Окутанный дымкой, в низине холмистой местности, маленький городок Кортер ничем не отличался от сотен других таких же маленьких городков. Казалось, что холмы, располагающиеся по краям низины, защищают этот городок от всего плохого. Тихий, мирный, где каждый знает друг друга в лицо, где по утрам все мило здороваются друг с другом, а ругаться и конфликтовать как-то неловко. Но порой зло приходит не извне, зло уже здесь, рядом. Совсем рядом, как тень, ступает за тобой по следу, и тем сильнее и больнее от этого зла, когда ты совсем не ожидаешь его.

В лодочном сарае, сбитом из досок, на берегу озера, где располагался детский лагерь, зло творило свое преступление. Торжествовало, рушило жизнь, топтало судьбу маленького человека.

Туман спустился на озеро и покрывал его толстым молочным покрывалом. Почти полная луна стояла высоко,

освещая холодным голубо-серым светом макушки высоких елей вокруг озера. В ее свете лохмотья тумана играли над озером. Покосившийся лодочный сарай служил не только хранилищем для лодок. Здесь была и мастерская для ребят из лагеря, и место, где хранили всякий ненужный хлам. От сарая к берегу тянулся уложенный досками пирс. Он спускался к воде и нависал над неподвижной гладью. Здесь можно было посидеть с удочкой, а можно было просто помечтать, всматриваясь в идеальную гладь черного озера, например.

– Нет, пожалуйста, не-е-е-ет! Мне больно! – раздирающий от ужаса голос девочки, казалось, подпитывал Зло. – Хватит, прошу вас, хватит!

Но ответа не было, зло лишь шумно дышало перегаром, совершая насилие над одиннадцатилетней школьницей Мегги, жизнь которой в этот момент из прекрасного беззаботного детства превратилась в вечный кошмар и боль, которую ничем уже не поправить.

Она была единственным, любимым ребенком у своих родителей, появившись в их жизни гораздо позднее, чем в среднестатистической семье. Мегги росла в любви, милым цветочком, которого обожали соседи, не испытывала страха перед людьми и никак не ожидала такого от уважаемого человека, директора школы, в которой училась Мегги.

Каждое лето по окончании учебного года школьники отправлялись на две недели в лагерь у озера. Это было замечательное время, когда родители могли привести в порядок разум и свои дома после долгих месяцев учебы детей, немного развеяться и выдохнуть.

Мегги появилась у своих родителей в тот момент, когда они уже смирились с бездетной жизнью. Маме Мегги было чуть за 40, и известие о когда-то долгожданной беременности было для нее как информация о том, что инопланетяне существуют, они уже здесь, приехали к ней домой с подарками.

Конечно, родители вложили в Мегги столько любви и заботы, сколько вообще можно вообразить. Мегги росла спокойной, уверенной девочкой, увлеченной математикой и астрономией. Бывало, они лежали с отцом на лужайке возле дома и смотрели на звездное небо, искали и угадывали созвездия. А еще они любили играть в истории про жителей далеких планет. Выбирали какую-нибудь звезду и воображали, что за существа живут на этой планете, как они выглядят, чем занимаются, как общаются. Какие там растут растения и растут ли вообще.

– Папа, а ты веришь в переселение душ? – спросила однажды Мегги, когда они воображали розовых инопланетян с далекой мерцающей звезды.

– Ну-у-у, я точно знаю, что в каждом из нас есть душа и что мы появляемся на этот Свет не просто так, у всех своя миссия, и знаешь, откуда я это знаю? Из-за тебя! Мне неизвестно, какая у тебя миссия, но ты уж точно сделала нас с мамой самыми счастливыми родителями в мире, – папа поцеловал Мегги в макушку и крепко обнял, ведь папины сильные руки могут защитить ото всех бед.

Сквозь пелену слез Мегги увидела торчащее из ящика с инструментами шило. Собрав все силы, маленькая хрупкая девочка сделала рывок к ящику и схватила шило. Еще мгновение – и Мегги воткнула его в ногу обидчика. Туша отпрянула в недоумении. Мегги развернулась и с непонятно откуда взявшейся силой и злостью стала вколачивать шило в грудь директора. Удар, еще, еще… Директор качался, хрипел и, казалось, вообще не понимал, что происходит. С диким криком, совершив последний удар, Мегги выронила шило и с мгновение с ужасом смотрела на мужчину. Опомнившись, Мегги выбежала из лодочного сарая и побежала к лесу. Она бежала, не чувствуя ничего, ни веток, хлеставших ее по лицу, обдирающих худые ножки, ни камней под ступнями…

С того злосчастного дня жизнь в маленьком Кортере изменилась. Не было никаких других тем для обсуждения, кроме этой жуткой истории. Журналисты, приехавшие для сьемки сюжета, сделали происшествие в маленьком городке известным на всю страну.

В ходе расследования несколько подростков признались, что мистер Роуби, директор школы, склонял их к сексуальному контакту и в обмен закрывал глаза на проступки и конфликты с учителями. Общество требовало самосуда над директором школы, который впал в состояние комы после серьезной кровопотери. Палату преступника пришлось охранять полиции из другого штата. Около дома Мегги также постоянно дежурил офицер, потому что снующие журналисты в погоне за резонансным сюжетом не гнушались ничем. Едва завидев родителей девочки, возвращающихся домой, они неслись к ним с камерами, выкрикивая на ходу вопросы, чем повергали бедных и без того находящихся в трансе людей в шок.

Мегги, которая и до случившегося была не сильно разговорчива, вообще ушла в себя и отказывалась от любого общения и еды.

На все вопросы полицейских она отвечала коротко и сухо. Каждый день к ней приходил психолог, но Мегги не особо хотелось с ней общаться.

– Как ты?

Психологом была милая женщина лет пятидесяти, с кротким и мягким голосом. Она искренне переживала за девочку, жизнь которой была сломлена и уже никогда не будет прежней.

В ответ Мегги заплакала. Она поджала колени и обняла за них себя, пытаясь спрятаться в кокон.

– Милая, поделись со мной. Тебе станет легче, поверь мне.

Мегги стиснула зубы. В ее маленькой головушке одиннадцатилетнего ребенка было столько обиды и… жажды мести. В памяти вновь разворачивались события той ночи. Резко и глубоко вздохнув, Мегги вдруг почувствовала себя опять на том столе, как будто все вернулось, но она ничего не может с этим сделать, не может открыть глаза, очнуться, опомниться от этого, не может пошевелиться, не может позвать на помощь.

В мгновение ее ослепила яркая вспышка. Мегги раскрыла глаза и неожиданно осознала, что видит происходящее глазами директора, мистера Роуби. Как это возможно? Он тяжело пыхтит, голова кружится от чрезмерного алкоголя, вокруг все плывет, и он практически не слышит криков девочки.

– А-а-а-а! – Мегги очнулась и с шумным вдохом открыла глаза. «Что это было?! Черт возьми, что это было?!».

– Милая, на, попей воды, давай подышим, вдох… выдох… – психолог стояла, наклонившись над Мегги и с беспокойством вглядываясь в ее личико.

– Анна, а где сейчас мистер Роуби?

– Дорогая, он в больнице. Он в коме… Зачем тебе это?

– Я думала, что… что он умер? Говорили, я слышала, по телевизору, что большая кровопотеря, и он уже не сможет…

– Нет, и слава Богу! Суд должен судить его по всей строгости закона, суд справедливо решит его судьбу, малышка.

Мегги кинула злой взгляд на психолога. Чувство досады разлилось горячим глотком по груди Мегги. Суд решит. До этого момента маленькая девочка понятия не имела, что такое жажда мести, но вот сейчас… Сейчас она отчетливо воображала себе, как убивает обидчика сотни раз. Разными способами. Возвращалась еще и еще раз в тот момент, проигрывала ситуации, когда она не позволит себя обидеть. Суд решит… суд не вернет ничего в ее жизни! Ничего, ничего не могло утешить боль маленького человека.