Он сел на постели и, отыскав на ощупь сапоги, обулся. Новый скрип заставил его вздрогнуть. Чья-то тень мелькнула в просвете между шкурами и пропала, видимо, вернувшись к лестнице.

Тафур вскочил и быстро раздвинул шкуры кончиком шпаги. Он внимательно осмотрел лестницу снизу доверху и стал подниматься по ней, громко стуча каблуками, как будто ничего не слышал, но, достигнув верхней ступеньки, напрягся и одним прыжком выскочил на палубу, размахивая вокруг себя шпагой, чтобы избежать предательского удара. Но на палубе не было ни души. Здесь хозяйничал ветер. Тафур поспешил к штурвалу, надеясь увидеть там Маркуса, но обнаружил только его помощника, скорчившегося на табурете: подбородок уткнулся в грудь, руки бессильно повисли по бокам. Чуть поодаль, на шканцах, посапывали двое матросов. Напрасно пытался он привлечь их внимание знаками. Тогда он шагнул вперед и тут же споткнулся о какой-то куль, пробормотавший в ответ неразборчивое ругательство. Все они спали без задних ног.

Он уже начал сомневаться, что слышал шаги, как вдруг порыв ветра чуть сдвинул в сторону паруса, и при свете луны на баке обозначилась четкая тень. Снова налетел ветер, опять изменивший расположение парусов, и Тафур ничего больше не мог разглядеть, кроме фок-мачты, вонзившейся в лунный серп. Он поднял шпагу, и его пальцы судорожно сжали рукоятку. Остановившись около полубака, он смерил взглядом оба веревочных трапа, свешивающихся по бортам. Восемь или девять локтей высоты, если, конечно, дьявол не сбросит его прямо в море. И пока он будет карабкаться по правой лестнице, злодеи могут спуститься по левой. Их было двое там, наверху, теперь он ясно видел не одну, а две притаившиеся тени.

Он вставил сапог в веревочную перекладину, стараясь не глядеть на бушующие внизу волны. К середине пути он покрылся холодным потом, ноги онемели, нестерпимо ныла рана. Неужели ему непременно нужно быть героем, в чем его не раз упрекала Кармен? Ведь стоило ему забить тревогу, как весь корабль поднялся бы на подмогу. Нет-нет, пусть даже их двое, а он один. Зато никто не скажет, что кто-то из Тафуров обнажил свой клинок без веской причины.

Одолев очередную ступеньку, он вытащил шпагу, чтобы при необходимости сразу атаковать. Но когда до верха оставалось совсем немного, его рука вдруг соскочила со скользкой ступеньки, веревочная лестница обкрутилась вокруг него, и он повис на одной левой руке над морской бездной. Сжав зубы, он пытался ногами нащупать ступеньку. И увидел, как, лавируя между телами спящих матросов, две тени бегут туда, где они уже побывали: к лестнице, ведущей внутрь корабля. Эти мерзавцы спустились по второй лестнице. Они провели его, как ребенка.

Он спустился на палубу и, тяжело дыша, на несколько мгновений присел на корточки. Потом стремительным рывком достиг лестницы, сбежал по ней вниз и резким движением раздвинул овечьи шкуры. Одеяла, подушка, сумка на своем месте, на полу возле изголовья валяется лист бумаги. Он поднял его и положил на столик, потом проверил сумку: золото Медичи было на месте. В другом конце коридора по-прежнему раздавался храп рыцаря-госпитальера. Тафур услыхал шорох за спиной и вернулся в темный коридор, пройдя его до конца. На этот раз они попались. Они прятались внизу, в орудийном отделении.

Он задержался на последней ступеньке, вглядываясь в полумрак, окутывавший отсек. Порты были задраены, однако сквозь щели внутрь проникал лунный свет, и его блики играли на неподвижных бронзовых жерлах. Тафур двинулся вперед, тыча шпагой вправо и влево: они наверняка надеются напасть на него с тыла или же одновременно с двух сторон. Мерзавцы, воры, пройдохи… Во имя Господа и Пресвятой Девы. Но что это там блеснуло в темноте? Чей-то сапог опустился на пол, и тут же кто-то кашлянул. Вновь блеснул металл в свете луны. Те, кого он преследовал, не носили сапог. И не кинжал предателя мелькнул перед его глазами. Нет, здесь снова находился призрак дона Фадрике.

Тафур опять шагнул вперед, делая веерообразные движения шпагой. Звуков чужих сапог больше не было слышно. И клинок его врага растворился во тьме. Он остановился в конце орудийной галереи и почувствовал, как по его спине пробежал холодок. У самых его ног зиял открытый люк, ведший в трюм, словно разверстая могила.

Он начал спускаться, так широко раскрыв глаза, что у него заболели веки. Достигнув последней ступеньки, он поднял шпагу и ощутил, как что-то задело костяшки его пальцев, словно его руки коснулась летучая мышь. Но кто развесил овечьи шкуры в самом грязном помещении корабля? Он отодвинул их в сторону и невольно зажмурился от света пламени, горевшего между бочками. И словно превратился в соляной столб.

В глубине трюма дюжина рыцарей столпилась вокруг какого-то ящика. Все они были в плащах с надвинутыми на лица капюшонами и держали в руках обнаженные шпаги. На ящике было установлено распятие, а перед ним горела большая свеча. В ее дрожащем пламени тени на стенах казались гигантскими. Один из рыцарей преклонил колено, поцеловал свой клинок и положил его перед распятием. После чего начал хлестать себя веревочным бичом, бормоча при этом слова молитвы. Тафур встал на цыпочки, но все равно не мог разглядеть его лица, равно как и лиц остальных рыцарей. Зато рядом с распятием приметил белую маску с птичьим клювом. Но это не могла быть маска. И на череп это тоже не походило. Кровь застучала у него в висках, и пламя свечи вдруг раздвоилось на его глазах. Кающийся брат встал на ноги, и госпитальеры, все как один, присоединились к молитве.

На этот раз что-то коснулось его ноги. Ноздрей достиг запах застарелого пота. Он заметил мелькнувшую рядом тень и мгновенно сделал выпад, но клинок застрял в шкурах, и удар получился несильным. Незнакомец бросился по лестнице наверх, воспользовавшись суматохой среди госпитальеров. Тафур с криком кинулся следом и настиг его возле люка. Он сделал еще один выпад, а затем начал наносить удары вслепую, в конце концов загнав своего противника в проем закрытого порта. Тот прижался к самому борту и съежился, закрыв голову руками.

Чьи-то еще сапоги застучали сзади Тафура. Удар был настолько силен, что дверца орудийного порта разлетелась в щепки, и под его ногами открылось пенистое море. Он обернулся и в отчаянии ухватился за своего противника, который подталкивал его к пропасти, приставив клинок к горлу.

Шкипер Маркус уже был готов нанести смертельный удар, но вовремя остановился.

– Что вы здесь делаете, ваша милость?

Тафур указал на палубу, все еще болтаясь в воздухе над бездной. Маркус одним рывком втащил его на борт и повернулся к лазутчику, которого задержали двое рыцарей. Остальные госпитальеры преследовали его сообщника, бежавшего по направлению к каютам. А куда подевался третий? Тафур окинул взглядом вереницу черных плащей. И из последних сил потянул за рукав Маркуса, но шкипер уже занялся пленником.

– Кто тебя послал? – орал он по-итальянски, подкрепляя свои слова пинками. – Отвечай, проклятый генуэзец, как зовут твоего хозяина?

Кто-то карабкался из трюма по трапу со светильником в руке. При свете луны Тафур узнал костистое лицо командующего флотилией дона Пьера д’Обюссона. За ним следовали двое госпитальеров в капюшонах, несшие сундучок и полотняный мешок, из которого высовывались длинные свечи и распятие.

– Что здесь происходит?

Шкипер перестал наносить удары, и его лицо напряглось от усилий сдержать гнев.

– Обнаружили двоих генуэзских лазутчиков на борту. Наш гость застал их in fal grante delictu18.

Тафур поспешил подтвердить:

– Они проникли в каюту, ваша милость… Но с ними был еще третий…

А если это был сам Маркус? Или любой другой госпитальер, на некоторое время покинувший трюм? Д’Обюссон с ледяной улыбкой прервал его:

– Сожалею о случившемся. Вы наверняка переволновались. – И снова обернулся к шкиперу: – Что они видели?

Маркус запнулся. Потом посмотрел на Тафура, на пленника и снова перевел взгляд на д’Обюссона. Генуэзец с окровавленным лицом чуть приподнял голову и тоже оглядел всех по очереди. Надежда умерла в его глазах при виде физиономии француза.