Он повернулся к своему приятелю и низким бархатным голосом медленно произнес:

– Как зовут твоего нового знакомого, Рублу?

– Понятия не имею, – проворчал горбун, не поднимая головы. – Он подошел марки посмотреть.

– Я просто не смог пройти мимо. У вас, сэр, потрясающая коллекция, – тут же сказал я.

– Благодарю вас, молодой человек. Я коллекционирую марки вот уже много лет. У меня собраны все индийские и большая часть английских за последние… – он ненадолго задумался, – за последние восемьдесят три года, кажется.

– Марки, марки… Ерунда какая! – протянул горбун.

– Не обращайте внимания на Рублу, он просто завидует. Видите ли, сам он ничем не увлекается. И никогда не увлекался.

Тут горбун макнул сигарету в чашку с кофе. Затем вылил похожую на патоку густую жидкость в блюдце и шумно отпил. Я с любопытством на него уставился.

– Зачем кидать в кофе пепел?

Горбун с презрением глянул на меня.

– А так горче, – с ненавистью буркнул он.

Да, похоже, мне еще многое предстоит узнать о принятых здесь правилах хорошего тона. Я решил не мешать горбуну наслаждаться едким напитком и повернулся к его спутнику.

Этот рафинированный джентльмен смотрелся несколько чужеродно в обшарпанном кафе Альберт-Холла. Он откинулся на спинку стула и принялся рассказывать об истории Калькутты, о ее роли в культурной жизни страны, о ее жителях и об уходящих в глубь веков ремесленных традициях. А я в ответ рассказал ему о своей неудачной поездке на экспрессе Фаракка. Джентльмену, судя по всему, уже доводилось слышать об этом проклятом поезде.

– Скажите, – подхватил он мою реплику, – что же привело вас в наш городок?

– Ну-у… – замялся я, не зная, с чего начать, – я тут приехал к одному человеку, но вот беда: никак не могу его найти.

– К кому же вы приехали?

– М-м… – промямлил я, – на самом деле, он известный иллюзионист.

– Иллюзионист? Правда?

– Да, я тоже очень этим увлекаюсь.

– Иллюзионист – это вроде Гудини и других фокусников в том же духе?

– Да, Гудини, и многих других.

– И как его зовут… ну, того, кого вы разыскиваете?

– Уверен, вы никогда о нем не слыхали.

Он картинно откинул прядь со лба.

– А вдруг?

– Я разыскиваю человека по имени Феруз… Хаким Феруз.

Горбун молча поднял голову. Утонченный джентльмен задержал на мне внимательный взгляд.

– Так вы о нем слышали?

– По правде сказать, слышал. Но скажите, откуда вы узнали об этом иллюзионисте?

– У него учился друг нашей семьи.

– Которого зовут?..

У меня мелькнуло подозрение: с чего бы этому джентльмену так живо интересоваться подробностями моих поисков? Но я тут же ответил:

– Его зовут Хафиз Джан.

– А когда вы найдете этого Феруза, – продолжил расспросы мой собеседник, – как вы докажете, что не выдумали все это?

– У меня есть рекомендательное письмо и особый талисман.

Уж слишком легко выбалтывал я все первому встречному, но этот изысканно одетый джентльмен так располагал к откровенности.

– И как вы узнаете Феруза при встрече?

– Хм… – тут я не на шутку задумался. – Уж узнаю, ведь он непревзойденный мастер по части иллюзий. Он может по желанию заставлять предметы исчезать и появляться.

Я замолчал, собираясь глотнуть теплого чая с мятой из поданного мне стакана. Но стакан исчез. Исчезли сахарница, молочник, пепельница, моя карта Калькутты, альбом с марками и даже небольшая, отдельно лежавшая кучка бразильских марок. Горбун опять шумно отхлебнул свой кофе. А его обходительный друг громко рассмеялся.

– Ну, здравствуй, – сказал он, все еще улыбаясь. – Я и есть Хаким Феруз.

– Как там поживает Хафиз Джан? – участливо поинтересовался Феруз. – Насколько мне известно, мальчики растут здоровыми, а жена уже не так страдает от ишиаса.

– Да, все так и есть, но откуда вы узнали? Хафиз Джан говорил, вы не общаетесь уже много лет.

– Ну, как… – пробормотал Феруз. – Сами знаете. Прикладываю ухо к земле и…

Горбун вскинул бровь, глядя на своего приятеля.

– Хафиз Джан был одним из моих лучших учеников, – как ни в чем не бывало продолжил Феруз. – Разве он вам не рассказывал? Давайте-ка сюда письмо и талисман… наверняка он прислал с вами тот самый безоар.

Я вручил ему письмо и талисман. Феруз аккуратно вскрыл конверт. Прежде чем вчитаться в написанные корявым почерком моего друга-пуштуна строки, он поднес бумагу к носу и трижды вдохнул. Обнажив в улыбке острые зубы, он сжал талисман в кулаке и сделал еще один вдох. Поначалу я сомневался, что передо мной и вправду Феруз. Но сомнения тут же рассеялись, когда я увидел, как трепетно он относится к письму и талисману.

И хотя вероятность нашей случайной встречи с Ферузом была один к десяти миллионам, сам он ничуть не удивился. Впрочем, такие совпадения не впечатлили бы и других индийцев, о которых пойдет речь на страницах этой книги.

– Итак, – наконец сказал учитель. – Чем могу служить?

От волнения у меня сердце забилось быстрей. Какой ответ я получу на свой единственный вопрос?

– Глубокоуважаемый Феруз, – я сглотнул подступивший к горлу комок, – я слышал, вы самый лучший из иллюзионистов современности. Сэр, я хотел бы у вас учиться… Господин Феруз… – тут я запнулся, – пожалуйста, возьмите меня в ученики.

Хаким Феруз, казалось, вовсе меня не слушал. Он наблюдал за тем, как официант закладывал виражи между столиками будто заправский фигурист. Потом он дважды вздохнул. Я терпеливо ждал ответа.

– Мне не хочется вас огорчать, – произнес он негромко, – но я с недавнего времени я удалился на покой. И больше не беру учеников.

– Но я проделал такой долгий путь, – воскликнул я в порыве эгоизма. – Меня отравили, ограбили, мне пришлось мыться в баке у дхоби, после переезда по Джити до сих пор все болит.

– Джити, – поежился горбун, – ужас какой.

– Ну, – ответил великий фокусник, – похоже, у вас и без меня было предостаточно приключений. Вынужден повторить: я удалился на покой и весьма этим доволен.

Продолжать уговоры было бесполезно. Сказать мне было нечего. Я только ругал себя за то, что так много времени угробил на эти поиски.

Я уже готов был мчаться прочь из Альберт-Холла со скоростью разобиженной на всех и вся театральной примадонны, но что-то удержало меня.

– Можно просить вас об одном ничтожном одолжении? – спросил я.

– Конечно, – ответил Феруз, уставившись на меня своими зелеными, как бутылочное стекло, глазами.

– Дайте мне, пожалуйста, знать, если вдруг передумаете. Ради вашего давнишнего ученика Хафиза Джана.

Феруз улыбнулся. Он извлек из нагрудного кармана жилета старинную перьевую ручку, нацарапал пару слов на обратной стороне карты Калькутты и вручил ее мне.

– Приходите завтра ровно в полдень вот по этому адресу, – сказал он. – Если я вдруг передумаю, я вам сообщу.

Разыскивая Феруза, я наткнулся на пансион в районе Парк-стрит – это в центральной части города. Большую часть постояльцев этого всеми позабытого, обшарпанного заведения составляли шотландцы. Они, в основном, сидели в холле, накачиваясь местным пивом. С их слов я узнал, что они приехали в Калькутту повидать своего кумира – легендарного бенгальского кинорежиссера Сатьяджита Рея.

Из всей этой компании не пил только один. И вообще, он, в отличие от своих товарищей, вел себя очень сдержанно. Пока остальные нетвердой походкой бродили из угла в угол и предавались бурным возлияниям, он, выпрямившись, сидел у барной стойки – ни дать ни взять, попугай на жердочке. Лицо у него было бледным и вытянутым, нос острым, а в щетинистых бакенбардах пробивалась седина. Глаза за толстыми линзами очков в черной оправе казались неправдоподобно большими. Я поинтересовался, любит ли он бенгальское кино. Он ответил с сильным йоркширским акцентом, что жизни себе не представляет без бенгальских фильмов. Подавшись ко мне всем телом, он сказал, что его зовут Хорас, и что он с ума сходит по Калькутте.