«Умный враг, – говорил он, поглаживая свою бороду, будто пушистого домашнего зверька, – гораздо лучше глупого друга». Или: «Некто выучил язык птиц, но забыл свой собственный». А еще вот – любимая поговорка Джана Фишана Хана: «Hits shay haghase nu dai che khkari… ничто не является тем, чем кажется».

Лишь воздав должное памяти моих предков, Хафиз Джан соглашался поведать о своем захватывающем путешествии из северной Индии в нашу маленькую деревушку. Он плыл сначала на контейнеровозе, потом на грузовом судне, которое бралось доставить любой груз куда угодно. Он побывал в самых разных портах. Корабли принимали на борт семена люцерны, фестонные ножницы, соленые телячьи языки и шприцы для подкожных инъекций, а Хафиз Джан зарабатывал себе на проезд тем, что чистил картошку и развлекал команду.

Развлечения, как я вскоре понял, были излюбленным коньком пуштуна.

За те недели, что Хафиз Джан прожил у нас, он извлекал из недр своего бездонного ящика из-под чая самые разнообразные диковинки. И чем глубже его волосатые пальцы погружались в ящик, тем любопытнее оказывался улов. Мне оставалось только недоумевать: как это таможня Ее Величества в Саутгемптоне допустила ввоз в страну таких опасных вещей?

На самом дне ящика, под револьвером системы Уэбли-Скотт Мк VI, под парными наборами патронташей буйволовой кожи, ракетницей с шестью сигнальными зарядами и большой, видавшей виды жестянки с зеленым наркотическим порошком – насваром – гнездилась батарея огромных древних склянок из мутно-зеленого стекла. Склянки с пузырящейся жидкостью были плотно закупорены стеклянными пробками и запечатаны воском, и каждая была обернута соломой. Хафиз Джан иногда вынимал их по одной, будто драгоценные яйца из гнезда экзотической птицы, и рассматривал их на свет. На каждой из склянок был рельефный рисунок черепа и костей, а еще – ярлык, предупреждавший о яде.

Мышьяк, цианид и натрий; стрихнин, фосфористая и азотная кислоты: судя по названиям, владелец всего этого богатства был серийным отравителем. Коллекция ядов до того меня заворожила, что я даже не подумал поинтересоваться у нашего гостя: зачем ему все это? Я был уверен: Хафиз Джан приехал убить всех нас и освободить свой род от векового рабства и необходимости охранять могилу. С таким набором сделать это было проще простого.

Но у пуштуна обнаружилась неожиданная давняя страсть – из-за нее он и возил с собой все эти опасные реактивы. Хафиз Джан обожал показывать фокусы.

Если бы не доставшаяся в наследство должность хранителя усыпальницы, он, вне всякого сомнения, стал бы профессиональным фокусником. До кончины своего отца пять лет назад он осваивал искусство создавать иллюзии под руководством лучших мастеров Индии. Но и сейчас, когда ему выпала судьба хранителя усыпальницы, Хафиз Джан в свободное время усердно совершенствовался в этом искусстве.

Каждое утро после завтрака, вытерев лицо бородой, будто полотенцем, наш гость вел меня в мою комнату и плотно прикрывал дверь. Из ящика извлекался целый набор разных жидкостей и прочего реквизита. В целях безопасности Хафиз Джан всегда прятал свою пышную бороду под рубаху и только после этого принимался за работу в тишине моего чердачного убежища.

Каждый день являлось новое колдовство. Ловкость рук – обман при помощи едва заметного движения руки – составляла основу многих фокусов. Часто я засиживался до рассвета, тренируя основные движения под руководством Хафиза Джана. Благодаря ловкости рук я демонстрировал родителям новоприобретенные и, главное, безопасные навыки. Но моим фокусам было куда как далеко до тех потрясающих чудес, которые так легко можно было сотворить при помощи содержимого зеленых склянок из мутного стекла.

От Хафиза Джана не укрылся мой интерес к реактивам и сложным манипуляциям. В импровизированной лаборатории – моей комнате – мы готовили бутылки и банки к работе. Для начала нужно было расстелить на полу бумагу или картон, потом сверху насыпать перманганат калия. Несколько капель глицерина, и вверх устремлялись языки пламени. Потом наступала очередь «Кровавой битвы», как любил называть этот опыт Хафиз Джан. Он всегда говорил «опыт», а не «фокус» – ему казалось, это придает занятиям серьезность. Название «Кровавая битва» превращало старый фокус в высокое искусство.

Хафиз Джан мазал мне ногу раствором хлорного железа. Пока жидкость не высохла, он хватал украшенный гравировкой нож, тайком погружал его в раствор роданида натрия и прикладывал нож к обработанному участку кожи у меня на ноге с таким видом, будто собирался сделать глубокий надрез. Я изображал предсмертные судороги, а Хафиз Джан с наслаждением хохотал. Там, где лезвие соприкасалось с кожей, оставались ярко-красные полосы. Пуштун показывал, как вытереть красную жидкость, чтобы не осталось следов. «Фокусники по всему миру, – говорил он, – прибегают к этому опыту, демонстрируя свою способность заживлять раны».

Хафиз Джан обрушивал на меня потоки химической премудрости, и с родными я почти не виделся. Когда же мы встречались, они лишь успевали убедиться, что я жив-здоров и в колодец не провалился. Шли недели, и родителям показалось, что уроки волосатого пуштуна пагубно влияют на их сына, который вот-вот вступит в переходный возраст.

Если кто из родителей заставал Хафиза Джана на лестничной площадке, где он с упорством продолжал жить, и пытался с ним серьезно поговорить, тот отделывался лишь невнятными пуштунскими поговорками, глядя на них огромными честными глазами. Родители вновь преисполнялись доверия к гостю. А Хафиз Джан, будто по волшебству, извлекал откуда-то бутыль с хлористой ртутью и с широкой улыбкой фокусника приглашал меня продолжить занятия.

– Теперь тебе по силам зачаровать зрителей, – сказал Хафиз Джан как-то раз за завтраком. – Мы их пленим нашим волшебством.

– Их?

С широкой улыбкой пуштун указал на моих родителей, вышедших прогуляться по саду. Он, конечно же, забыл, что при сложившихся обстоятельствах лучше не показываться на публике. Я высказал свои опасения.

– Ладно тебе скромничать, – расхохотался Хафиз Джан, – я хочу похвастаться твоими успехами, мой юный ученик.

– Но…

– Мы устроим большое представление. Как насчет следующего воскресенья?

Дни напролет я тренировал ловкость рук и химические фокусы, доводя навыки до совершенства. Каждая свободная минута посвящалась изучению магии. Однажды мы пошли тренироваться на улицу. Я отвел своего учителя подальше через поле – в уединенную рощицу. Когда-то давно там стоял маленький домик. Сначала Хафиз Джан показал опыт с «горящей водой»: фокусник наливает воду в жестяную кружку и отпивает – мол, в ней простая вода. Затем из того же кувшина льет в другую кружку. Как только кружка наполняется, вода начинает гореть. На дно второй кружки кладется крупица калия размером с горошину и добавляются три столовых ложки эфира. Когда вода попадает в кружку, калий загорается и поджигает эфир, который растекается по поверхности воды.

– А теперь, – объявил Хафиз Джан, – я научу тебя фокусу с волшебным кольцом.

Он снял с мизинца на правой руке покрытое пятнами золотое кольцо с лазуритом.

– Но для начала мне нужны три гриба. Найдешь?

Я отправился на поиски грибов в густые заросли невысокого кустарника. В подлеске мне попались старая парусиновая туфля, моток ржавой проволоки и коричневая стеклянная бутылка из-под пива. Но никаких грибов. Я уже готов был вернуться, но угодил ногой в яму, споткнулся и поранил колено.

Пуштун услышал мой крик и примчался на помощь. Он перевязал мне ногу лоскутом, оторванным от тюрбана. Потом принялся осматривать палки и листья в яме: обо что это я поранился? Я наблюдал за ним. Когда мусор был расчищен, мы оба с изумлением уставились на землю. Оказывается, я набрел на заброшенный колодец.

Скважину давно засыпали, так что смертельной угрозы она не представляла, но все равно пуштун, довольный своей находкой, целых два дня заливал колодец цементом.

– Шайтан у себя в аду обойдется сегодня без ужина! – приговаривал он.