Одна из причин этого напряжения – то, что у нас очень долго не было единой национальной властной структуры. В результате таланты тяготели к более мелким образованиям – к владениям ханов, эмиров, саидов, где их награждали за службу. Централизованное государство не всегда могло привлечь к себе энергичных, способных людей.

Влиятельность этих местных властных группировок объясняется опять-таки исторически. Они образовались из множества разнообразных сообществ. Пуштуны, монголы, тюрки, таджики и прочие приходили и обосновывались на этой земле с последовательными волнами завоевания. У каждого сообщества – свои вожди, своя администрация, свои традиции, зачастую свой язык.

Афганистан, пусть и в усеченном виде, напоминал скорее империю, чем нацию. Национальный дух разгорелся вовсю, но имелись и сепаратистские тенденции, которые, по крайней мере иногда, поддерживались из-за рубежа.

Эта «империя» чем-то напоминала Англию в англосаксонскую эпоху, когда был король Англии, но были и другие независимые владыки, иной раз с королевским титулом. В одних отношениях наблюдалось сходство с Германией и Италией до объединения этих стран, в других – с Англией времен Иоанна Безземельного, когда местные бароны считали себя суверенами на своих землях.

Чем дальше, тем больше люди стали говорить, причем почти открыто, о неизбежном мусибат – бедствии. Слушая эти разговоры и не высказывая своего мнения, я пришел к мысли, что чему-то действительно суждено произойти. Спусковым крючком может послужить любое из многих обстоятельств. Вопрос – какое из них созреет первым.

И, несомненно, когда это произойдет, люди для объяснения выберут то, что будет лежать на поверхности, не понимая, что многие факторы взаимосвязаны. Если бы удалось достичь стабильности в одном, не случилось бы другое.

Афганистан – организм, включающий в себя много элементов. Будущее зависит от сочетания и взаимодействия разных обстоятельств и от того, удастся ли уменьшить разрушительный потенциал некоторых из них.

Когда я решил покинуть Афганистан из-за семейной болезни, на южной границе было неспокойно из-за пуштунского меньшинства в Пакистане. Последствия могли быть очень серьезными. Одновременно, как и в случае других неприсоединившихся государств, здесь шло соперничество восточной и западной сверхдержав (главным образом посредством программ помощи). Если какая-либо из них вышла бы из игры, возникшую пустоту заполнила бы другая.

Если бы отступились русские, люди Третьего мира могли бы подумать, что советское сотрудничество – явление временное. Если бы отступились англичане и американцы, русские попытались бы установить свое господство. В этом случае они запятнали бы себя в глазах развивающихся и исламских стран – разве только они сумели бы придумать какую-нибудь схему, придающую этому захвату власти легитимность, как они попытались сделать в старинных ханствах Центральной Азии, которые проглотили по частям.

Сегодня, в конце 1959 года, кажется вероятным, что Запад свернет свое сотрудничество с афганцами, поскольку он склонен поддерживать пакистанцев, которых, как говорят, Кабул язвит и дразнит в связи с пограничным вопросом.

Есть много шагов, которые все еще можно сделать, чтобы достичь примирения между Пакистаном, Афганистаном и пуштунами. Если западные государства примут упрощенное решение и исключат Афганистан из своей сферы интересов, может произойти крупнейшая катастрофа со времен Чингисхана.

О чем мне говорить, если я веду речь об Афганистане? О его заснеженных горных цепях – таких, как Гиндукуш или высокие горы Бадахшана, в складках которых прячутся легендарные рубиновые рудники? О грецких орехах восточных областей размером с мужской кулак; или о виноградинах величиной со сливу? О бесценных коврах с изощренным рисунком или о скромных подстилках кочевников, вытканных искусно и с любовью? Об армиях великих завоевателей, опрокинувших гордую Индию, и не единожды, а шесть десятков раз? О мудрецах Газни, Балха, Герата, Туркестана?

Да, друзья мои, я проехал весь этот благодатный край, пил из его чистейших горных ручьев, подпевал его чарующим певцам, видел поединки искусных борцов дальнего Ханабада, спал в худжре – гостевой комнате, которую даже в крохотной деревне предоставляют путникам бесплатно. Я насыщался огромными порциями божественного палау, ел бесподобные абрикосы, дыни, яблоки, гранаты. И я делил с горным пастухом в его хижине скудную трапезу из крутого яйца и сухой лепешки.

И как может тот, кто испытал все это, передать вам свои впечатления? Как ему выбрать главное, в чем содержится суть Афганистана?

Прежде чем отправиться туда, я, как и вы, слыхал о свирепых горцах с их обычаями кровной мести, о суровых пустынях Регистана, где бился и побеждал храбрый Рустам из нашего эпоса, о громадных медведях-убийцах Хазараджата, об отважных потомках воинов Чингисхана, не боящихся никакого врага. Как и вы, я слыхал об опасных долинах, о безжалостных грабителях, об афганцах, равно готовых и к жизни и к смерти. Конечно же, мне было боязно.

Но я был заинтригован; ибо мало кто из иранцев от куполов, минаретов и прелестей Исфахана, от суеты Тегерана, откуда мы видим сверкающую, вселяющую покой вершину Демавенда, пускается в путешествие в эту неведомую страну, чьи воины шли на нас под началом у безжалостных завоевателей, включая Тамерлана.

Я был и прав и неправ, как любой, кто опирается только на чужие слова. Афганистан – это, прежде всего, страна непримиримых контрастов. Летом в Кабуле вы изнываете от жары, но, проехав совсем немного на север, вы наслаждаетесь бодрящим горным воздухом Кохистана. Близ Кандагара вы будете умирать от жажды, но в прелестном Пагмане, угнездившемся у подножия Гиндукуша, вам покажется, что вы находитесь среди райских рек и садов. Если вы чем-нибудь не понравитесь бандиту, он ограбит вас. Но на одного такого вы найдете сто достойных, благородных, богобоязненных персон; ибо афганец, беден он или богат, – поистине персона.

Пустившись в путь из нашего иранского Хорасана, из священного Мешхеда, я очень быстро ощутил вкус воздуха, почувствовал красоту афганского языка. Первая наша большая остановка была в Герате. Над этим красивым торговым городом, полным садов, господствуют величественная мечеть и поразительные здания – подлинные земные сокровища со времен Тамерлана. Здесь, кроме того, находится гробница Ансари, «князя мыслителей», великого суфийского богослова.

Южнее и восточнее, на земле воинственных пуштунов, не слишком благосклонных к Ирану, лежит Кандагар. Здесь влиятельный Саид Сабир-шах короновал первого афганского шаха – Ахмад-шаха Дуррани. Здесь, кроме того, в величественном здании, окруженном красивыми садами и водоемами, покоятся плащ Пророка и его знамя, которые выносят только в случае опасности или войны. Если бы я стал описывать вам изобилие плодов, орехов, овощей, вкуснейших блюд из баранины, вы бы все равно мне не поверили, так что двигаюсь дальше.

Из Кандагара я направился на север – в Кабул, проезжая места поразительной красоты, будь то леса или равнины, долины или нагорья, будь то поля, где зрел урожай, или Газни, старинный державный город Махмуда, жемчужина Востока, с его громадным суровым замком. Там, в гробнице Махмуда Газневи, я увидел огромные доспехи и знамя, с которыми великий правитель шел в битву. Я отдал дань почтения окружавшему его созвездию воинов и мыслителей, и прежде всего великому Фирдоуси, который посвятил Махмуду свою «Книгу царей».

Кабул, чье зарождение скрыто в глубинах истории (согласно легенде, его построил Каин, убивший Авеля), лежит среди гор, которые, вместе с рекой Кабул, рассекают его надвое. Здесь люди из всех частей страны – таджики, пуштуны, туркмены, язычники и прочие – встречаются и перемешиваются, занимаясь торговлей, учебой, государственным управлением и проводя досуг.