Холодное, тошнотворное чувство в низу живота. Медленно охватывающий ужас, сменяющийся ощущением неизбежности. Последний кусочек головоломки всей ее жизни – кто она, что она, почему она – наконец встал на место.

Это чувство…

О, это хорошо знакомое чувство.

На полу рядом с ней возник Мистер Добряк, его шепот рассек мрак. Донна Корвере взглянула на кота из теней и зашипела, словно ошпаренная. Отпрянула от прутьев и съежилась в дальнем углу, оскалив зубы.

– Он в тебе, – прошептала донна. – О Дочери, он в тебе!

– Здравствуй, Мия, – сказал Скаева.

Он даже не повернулся. Его взгляд по-прежнему был устремлен к солнцам. Рваная и окровавленная тога сменилась длинной и белоснежной. Тень на стене. Руки убраны за спину. Беззащитный.

Но не одинокий.

Мия увидела, как его тень пошевелилась. Забилась мелкой дрожью, когда тошнота и голод внутри нее разбухли. И из темного пятна на стене кабинета – достаточно темного для двоих – услышала слабое и смертоносное шипение.

Из-под ног императора развернулась лента тьмы. Поползла по полу и поднялась – тонкая, как бумага, – облизывая воздух своим не-языком.

Змей из теней.

– …У нее твои глаза, Юлий…

И тогда вспыхнула ярость – яркая, как те три солнца в проклятом небе. Кровь в ее жилах – кровь его крови – начала закипать. Сейчас ей на все было плевать. На Меркурио и Йоннена. На Эшлин и Трика. На Красную Церковь, Черную Мать и бедного, разбитого Луну. Мия была готова вскрыть себе вены, чтобы утопить его в этой крови. Разбить себя на кусочки, лишь бы перерезать ему глотку осколками.

Она даже не осознавала, что бежит, пока почти не добралась до него – меч поднят, зубы оскалены, глаза прищурены.

Змей зашипел в знак предупреждения.

В ушах забил пульс.

И, повернувшись к ней, Юлий Скаева поднял руку.

Вспышка света. Укол боли. Ослепительное сияние, подобное удару в лицо, от которого она упала на спину и взвыла, как ошпаренная кошка. В его пальцах была зажата золотая цепочка, на которой висели три блистательных солнца – платиновое, розовое и золотое. Троица Аа, украшавшая шпиль каждой часовни и окна каждой церкви от Годсгрейва до Ашкаха. Но эта Троица была благословлена слугой истинной веры.

Эклипс заскулила, змей у ног Скаевы извивался и корчился от боли. Мия лежала на спине, царапая ногтями резной пол. Скаева поднял символ на пару сантиметров, тем самым будто увеличивая расстояние между ними на тысячу миль. Свет ранил, как белый огонь и ржавые ножи, пронзая прохладную черноту за ее веками. Желудок Мии скрутило, глаза горели, рот наполнился желчью. Этот ослепительный, обжигающий свет превращал ее в бессильный агонизирующий клубок.

– Р-рад видеть тебя, дочь, – сказал Скаева.

«Как?»

Невзирая на боль, Мия все еще чувствовала ее – ту же тоску, что охватывала девушку в присутствии других ей подобных. Скаева, несомненно, был даркином. Но эта Троица, Черная Мать, эти три сферы раскаленного пламени…

– К-как? – выдавила она.

– Как я… т-терплю это?

Голос Скаевы дрожал, и сквозь слезы Мия увидела, что его глаза тоже слезятся. Тем не менее император Итрейской республики продолжал держать эти ужасные солнца. Его рука тряслась. Его спутник скручивался узлами от мук. От пальцев мужчины поднимались слабые струйки дыма.

Однако он все равно держал медальон.

– Точно так же, как я п-получил трон. – Скаева покрутил Троицу так и этак и зашипел сквозь стиснутые зубы, вены на его шее взбухли. – Это вопрос силы воли, дочь м-моя. Дабы заполучить истинное могущество, тебе не нужны солдаты… ни сенаторы, ни святые служители. Все, что требуется, это воля пойти на то, на что другие не осмелятся.

По ее горлу поднималась тошнота, боль от огня Всевидящего почти лишала зрения. Но все же Мие удалось ответить, и ее голос сочился ненавистью:

– Я н-не… твоя г-гребаная дочь.

Скаева наклонил голову и посмотрел на нее с выражением, похожим на жалость.

– О, Мия…

Он присел перед ней, поднося Троицу еще ближе. Мия отползла назал на заднице и локтях, словно покалеченный краб. Вжавшись спиной в стену, с отчаянием втянула воздух. Слезы неконтролируемо лились по исцарапанным щекам, рука невольно взметнулась в воздух, чтобы закрыться от пожара этих трех благословленных сфер. Сухожилия Скаевы напряглись, на дрожащем кулаке блестели бусинки пота, капая на полированный пол из могильной кости.

Но он все равно держал медальон.

– Я м-могу это убрать? – спросил император. – Думаешь… мы сможем поговорить как цивилизованные люди? Хотя бы… п-пару минут?

Пламя в ее черепе. Ненависть, подобная кислоте, в ее венах. Но медленно, изнывая от тошноты и боли, Мия кивнула.

Скаева тут же встал и спрятал Троицу под тогу. От облегчения, пришедшего в то же мгновение, у нее закружилась голова. С губ сорвался тихий всхлип. Пока Мия переводила дыхание, Скаева направился в другую часть комнаты, шаркая кожаными сандалиями по огромной карте на полу. Затем дрожащими руками налил себе стаканчик воды из хрустального графина.

– Могу я предложить тебе выпить? – спросил он голосом мягким и сладким, как карамель. – Золотое вино – твой любимый вид отравы, если не ошибаюсь?

Мия ничего не ответила, просто испепеляла Скаеву взглядом, пока ее пульс замедлялся до галопа. Наблюдая за ним, как хищный ястреб. Меркурио всегда учил ее изучать свою дичь. Хоть последние восемь лет Юлий Скаева снился ей почти каждую неночь, Мия впервые видела его вблизи с тех пор, как ей было десять.

С неохотой она должна была признать, что император хорош собой. Черные кудри у висков припорошил легкий намек на седину. У него были широкие плечи, бронзовая кожа резко контрастировала с белоснежной тогой. В темных глазах блестела мудрость, приобретенная за десятилетия в залах власти.

Меркурио учил ее оценивать людей в мгновение ока, а Мия всегда была способной ученицей. Но, рассматривая Скаеву, – этого мужчину, который подчинил итрейский Сенат своей воле, который устроил себе королевство в республике, свергнувшей своих королей столетия тому назад, – она ничего не увидела. Почти все в нем, помимо очевидного, было сокрыто. Он убийца. Хладнокровный ублюдок. Но в остальном… он загадка.

Когда Троица исчезла из виду, Эклипс вышла из тени Мии, покрытая рябью от негодования. Спутник Скаевы тоже заскользил по полу, голодным взглядом наблюдая за не-волчицей. Мия видела, что тень императора движется по стене, его тога ходила волнами, руки в ласковом жесте тянулись к ней.

– Что ж, – Скаева повернулся к ней лицом и отпил из хрустального стакана. – Наконец-то мы снова вместе. Все это довольно волнующе, правда?

– То ли еще б-будет, – процедила Мия, ее грудь по-прежнему быстро вздымалась и опускалась.

– Я действительно рад тебя видеть, Мия. Ты в удивительную юную леди.

– Пошел на хуй, манда ты тупая!

Скаева сдержанно улыбнулся.

– Значит, в удивительную юную женщину.

Он налил дорогого золотого вина в хрустальный бокал. Осторожно подойдя к Мие, поставил его на пол на безопасном расстоянии и вернулся в свою часть кабинета. Там она увидела низкую тумбочку, по бокам которой стояли два дивана. На ее поверхности была вытеснена шахматная доска, на которой разворачивалась давно начатая партия. Хватило одного взгляда, чтобы понять, что белые выигрывали.

– Ты играешь? – спросил Скаева, подняв бровь. – Моим оппонентом был наш старый добрый друг кардинал Дуомо. Мы отправляли посыльных, и те делали ходы за нас – он недостаточно мне доверял, чтобы встретиться лицом к лицу. – Император показал на доску, золотые кольца на его пальцах засверкали. – Он был близок к победе. Бедняга Франческо всегда лучше играл в шахматы, чем в жизнь.

Скаева тихо посмеялся себе под нос, что лишь распалило ярость в груди Мии. У нее не было кинжалов, метать нечего, но в ее руке все так же покоился меч из могильной кости. В голове проносились все способы, какими она могла бы вонзить его в грудь Скаевы. Совершенно спокойный, тот сел у шахматной доски, поставив стакан на потертый бархатный подлокотник дивана. Потянувшись рукой в складки тоги, достал знакомый клинок из могильной кости с вороной на рукояти, которым Мия убила его двойника всего несколько часов назад. Тот все еще был испачкан в крови, янтарные глаза блеснули в свете солнц, когда Скаева положил его на тумбу.