Как раз когда я начинала работать с Женей, мы расходились с парнем. Он на меня злился и сказал напоследок, что мой Жека – покойник, всеми ногами уже в могиле, а всё-таки мне он, видимо, дороже семьи, чести и здравого смысла. Меня это задело: я-то знала, что Женя живой, но все вели себя так, как будто его уже правда пора закапывать, и никому не хочется тусоваться рядом – вдруг на них падёт муторная организация похорон. Это будет меня преследовать всё время. «Он же прожитый человек, – будут мне говорить, – конченый, мёртвый». Однажды Жека долго тревожился, а потом попросил послушать, стучит ли у него сердце. Я послушала – оно там точно стучало. Женя сказал, что слава богу, а то ему показалось, что не стучит. Мы прожили с парнем несколько лет. Потерять его означало потерять дом.
Меня, вдруг оказавшуюся без определённого места жительства, пустили пожить друзья: сами они были уже на даче, дело шло к лету. Я хотела побыть одна, хотела как можно дальше оттянуть переезд в общагу, которая мне полагалась от вуза и кишела тараканами. Я ведь была очень нежной, я привыкла жить хорошо. У меня ещё оставались какие-то уведённые из семейного бюджета средства, и я продолжала свои дела с бездомными. Я никогда не обеспечивала себя самостоятельно и не умела рассчитывать траты: ко мне по-прежнему ходили с длинными рецептами на дорогие лекарства, а я ходила в аптеку, и потом – ужинать куда-нибудь на Тверскую. Я несколько лет не готовила дома и не очень понимала, что пора снова к этому привыкать. Скоро деньги закончатся: на завтрак, обед и ужин я буду есть бородинский хлеб с мёдом, который кому-то передали родственники. Но в самом начале всё неплохо, и я даже могу отоспаться пару дней, потому что мои друзья меня пожалели.
Жека заходил ко мне колоть антибиотики и столько раз рассказал про то, как любит ванну с пенкой, что я сжалилась и отпускала его после укольчика купаться. Первый раз он сидел там два часа, помыл голову по очереди тремя шампунями, потом завалился на хозяйскую кровать и, когда я пыталась его оттуда согнать, попросил меня оставить его в покое и дать ему три минуты побыть счастливым.
Принять душ, если ты живёшь на улице, – это большая проблема. В Москве есть несколько дезинфекционных станций – «бань». Бездомные время от времени ходят туда «на прожарку»: нужно раздеться, пройти в комнату для дезинфекции – там тебя из шланга обработают от кожных паразитов и всего такого. Потом можно идти мыться, потом – зайти к дежурному врачу. Обычно там большая очередь, да и каждый день не походишь, слезет кожа.
Другой вариант для мытья – Армия спасения, у них там около шести душевых, точно не помню. Перед этим жариться не нужно, в принципе, тебе даже дадут чистый полотенчик и тапки и что-нибудь, во что можно переодеться после мытья, пока твои шмотки стираются и сушатся. Проблема в том, что вода не всегда тёплая и бездомные побаиваются там что-нибудь подхватить, даже в тапках. Медицинский кабинет в Армии тоже есть, там дежурит санитар: если с бездомным что-нибудь не очень страшное, он поможет, перевяжет, помажет – ну или направит куда-то дальше. Женя как-то сильно забухал – он много лет дышал лаком для работы по дереву, – красной морилкой, – и неделю жил в кустах у железной дороги. Когда ему хотелось есть, он забирался в зоомагазин по соседству и воровал оттуда вискас. Выглядел он спустя эту неделю ужасно, и когда он пришёл в себя, поехал в Армию привести себя в порядок. Там обнаружил, что пошёл красными пятнами, и испугался, что у него краснуха или лишай. Санитар его покрутил, пощупал и сказал, что, похоже, Жеку накусали муравьи. Ну ещё бы, столько проваляться в канаве, было же уже как раз тепло, муравьи там что-то строили. Надеюсь, после этих удручающих событий они выжили.
Часто ребята купаются в раковинах в общественных туалетах. В этом плане популярны толчки в крупных торговых центрах у вокзалов, типа «Атриума» и «Европейского»: по утрам бездомные ходят туда побриться и подмыться, иногда они раздеваются по пояс и споласкиваются целиком. Горячей воды там тоже часто нет, мне всё жаловались на замёрзшие груди и гениталии.
Инициативы по возможности собирают для клиентов наборчики из щеток, станочков, трусов и цитрамона – каких-то простых вещей, с которыми жизнь становится лучше. Но тут много тонкостей: вроде того что одноразовые станки так-то неудобные, многие наконец бросают бриться, потому что мучаются бесконечными раздражениями. Женя вот страдал от этого не по-детски, ему мало того что царапало рожу, так он ещё очень щепетильно относился к остальной растительности на теле и с несчастнейшим видом чесал лобок целыми днями после того, как что-то там делал этим маленьким одноразовым станочком. Иногда он принимался отращивать «испанскую бородку»: такой кустик вокруг рта. Говорил, что это делает его мужественней. Как по мне, так вид у него с этой испанской бородкой был ещё более дикий, чем обычно. Подозреваю, что испанца в Жеке будила исключительно накатывающая временами усталость от выскребания лица малопригодным для этого, хоть и халявным, инструментом.
Это ужасно, как ты должен вывернуться, просто чтобы помыть себя. Какие-то базовые штуки, тело, достоинство: это сложно сберечь на улице, но если не сбережёшь, то быстро опустишься или свихнёшься, все это знают. Голод в этом смысле ещё не главная проблема, поесть, по крайней мере пока мы в Москве, в сто раз проще, чем выстирать, – или ещё хуже, высушить – вещи.
Другая проблема – это сон. Есть такое всем знакомое ощущение, которое появляется, когда несколько раз спишь не пойми как. Всё мутно, всё под водой: и город становится таким осклизлым, а мысли такими неточными. Бездомные спят так месяцами, кто-то – годами. Меня одно время умиляло, что они засыпают везде, где вы на три минуты присели спокойно: в метро, в такси, в очередях. Потом я попыталась представить, как они себя чувствуют, и веселья у меня поубавилось. День за днём пара часов беспокойного сна: ребята рассказывают, что умеют спать только одним глазом, а вторым всегда смотрят по сторонам.
Они не ночуют на вокзалах, оттуда их разгоняют в последнее время. На Ленинградском или на Казанском, не помню точно, можно перекантоваться, если купить билет на электричку. На вокзале можно коротать дни, там есть розетки, дешёвый кофе, санузлы, компания. Можно пострелять денег и сигарет. Но это достаточно закрытая локация: там все друг друга знают и работает строгая иерархия. Встанешь на чужую точку – с тобой серьёзно поговорят. Бездомные не заинтересованы в том, чтобы на вокзалах их было слишком много. Хочешь поселиться там, где уже прижилась группа, – соблюдай правила, которые тут заведены, и приноси пользу. В условиях нужды человек человеку волк.
Спят в подъездах, иногда они их нормально обживают, приносят матрас, одеяло – и живут. Если подъезд незнакомый, то спят там сидя, у батареи, на верхних этажах: под задницу стаскивают из-под двери коврик для ног – чтобы не простудить почки. Собственно, вот куда эти коврики вечно деваются. Особый шик – это лампы, которые реагируют на движение. Так бездомный понимает, что кто-то идёт – просыпается от включившегося света, и все хорошо, он на стрёме. В подъездах ночевать опасно, тут могут наехать, зажать, порезать – это закрытое пространство, оттуда сложно сбежать в случае чего. Правда, если дом хороший, то ребятам удаётся поспать четыре-пять часов.
Можно спать в электричках: ехать круг «на собаке», которая катит куда-нибудь в глубокое Подмосковье. Оттуда особо не гонят, если вы не буяните, – могут, правда, отправить всех в первый вагон, это который с толчком и самый вонючий, и иногда его не отапливают, чтобы запах был не такой убойный. В электричках тоже случаются ссоры и драки, сон там неровный, холодный – устают спина и ноги. Ногам бездомного вообще сильно достаётся, часто долго нет возможности снять обувь, высушиться, размяться: бывает, что ступни опухают – это суставы; или начинают загнивать, и на ногах открываются язвы – это от сосудов. Больные сосуды – бич уличной жизни. Плохая еда, холод, вещества и инфекции: вены забиты, сердце на пределе.
