© Катя Чистякова, текст

© Дмитрий Агапонов, дизайн обложки

© ООО «Издательство АСТ»

Перед вами очень честная и нужная книга. Пусть вас не обманет грубость ее живого языка и местами пугающая откровенность – это чуткое, даже нежное высказывание на одну из самых сложных для обсуждений тем.

В профессиональной благотворительности все хорошо знают – трудно найти такую «непопулярную» среди людей проблему, как помощь бездомным. Неудивительно! Бездомные неприглядно выглядят, часто имеют вредные привычки, плохо пахнут, в общем, всем своим видом говорят: мы не такие, как вы.

Но все-таки за этой обобщенной маской бездомности скрываются люди с чрезвычайно разными судьбами. По счастью, в последнее время медиа и социальные организации уделяют много внимания разговору о том, что люди на улице очень разные. В первую очередь эта книга о простой мысли, что «бездомные – это прежде всего люди». Но вместо прекраснодушных общих рассуждений книга «Там, на периметре» раскрывает эту мысль через личную историю двух людей.

Две сюжетные линии в тексте начинаются как рассказы о совершенно разных, непересекающихся мирах. В одном из них есть бездомный, с его воспоминаниями о детстве, первой любви, наркотиках, заключении. В другой – неравнодушная, но запутавшаяся волонтерка социального проекта, помогающего бездомным. Постепенно мы глубже погружаемся в особый закрытый мир бездомности, а две параллельные истории сходятся в одной точке. Встреча приводит к сложным, болезненным созависимым отношениям двух людей, один из которых живет буквально в аду, а другой хочет его из ада вытащить, и уже сам не знает, для чего – чтобы побороть собственные тревоги, что-то доказать себе или завоевать доверие и любовь.

Это очень тяжелая и правдивая книга, и в ней много деталей и сцен, которые едва ли могут обрадовать. Она прямо и открыто говорит – да, может быть вот так. Бездомный может быть не просто бездомным, а еще и ВИЧ-инфицированным наркозависимым бисексуалом, занимающимся уличной проституцией, – разве можно найти кого-то более отверженного? Бездомный может быть совсем не рад помощи, и с удовольствием будет манипулировать тем, кто протянул ему руку – пока снова не почувствует себя брошенным. Волонтер может с нездоровым рвением решать миллион проблем никому не нужного человека не из милосердных добрых побуждений, а потому, что остро нуждается в том, чтобы чувствовать себя нужным. Книга знакомит и с теневой стороной этой благообразной помощи – скажем, что многие благотворительные организации изнутри выстроены едва ли не как авторитарные секты. Но даже это лучше зловещих работных домов, которые под предлогом помощи бездомным захватывают их в рабство.

Думаю, неслучайно в этой книге будто бы само собой оказывается так много разговоров о боге и религии – бездомность обнажает главные вопросы жизни и смерти острее, и еще неизвестно, кто тверже убежден в своем понимании веры и служения, бездомный или волонтер, который ему помогает. У книги открытый финал – мы так наверняка и не узнаем, действительно ли Женя смог вылечиться от болезней и зависимостей и вернуться к «чистой» жизни, а Ксения смогла справиться со своими непростыми переживаниями и обрести внутреннюю гармонию. Но это не так важно, потому что главную цель книга уже достигла. Вы вдруг понимаете, что ее герой, тонко чувствующий, взбалмошный, жизнелюбивый и отчаянный – один из тех самых сумрачных дурно пахнущих «бомжей» на московских вокзалах. И я уверен, что после этого вы будете смотреть на них немного иначе.

Владимир Шведов, заместитель главного редактора портала «Такие дела».

Порой такие трагические типчики, недополучившие тепла и понимания в юности, обладали весьма привлекательной внешностью. Они просто излучали чувствительность: большие, мечтательные глаза, исполненные любви; крупный, взывающий к нежной заботе юношеский рот; дерзко встрепанные ветром школярские волосы. И при этом столь бедные и столь одинокие в своих дорогущих, краденых или купленных на прикарманенные деньги одеждах: просто сошедшие с рекламной картинки, с прилагающимся номером счёта: Сделайте Что-Нибудь Для Нас. Ты не знал, что такие проблемные мальчики были просто-напросто убийцами, или, вообще говоря, ты это знал: покуда вертится Земля, люди поклоняются своему убийце. Между тем я всё-таки заинтересовался этим психически неустойчивым мальчиком, который от нечего делать взял да и въехал в автомобиль Жан-Люка. Не должен ли он быть подвергнут медленной пытке, терзаниям определённых частей его юного тела, желательно – до самой смерти, ибо в противном случае он мог бы через какой-нибудь юридический коллектив потребовать с меня компенсацию за причинённый ущерб. Мне бы понадобился мотивированный сотрудник, но кто? О, милый Жан-Люк, дай ему ощутить, сколь ты жесток. Но внезапно, когда я уже готов был взять в руку свою орудие любви, любовная сказка моя развалилась: не мог Жан-Люк ни в чём участвовать; ведь Жан-Люк был мёртв?

(это цитата из Герарда Реве)

Теперь можно начинать.

Во-первых, здравствуйте. Меня зовут Евгений Александрович. Какое сегодня число у нас? Точное время: не видать, ну и хуй с ним. Моя история, скорее всего, начнётся с начала.

Моя мама цыганка, а отец русский. Они родили двоих мальчиков. Близнецы. Одного мальчика оставили, а от другого отказались. Зима, снегопад – напиши, как она под снегом выходит из роддома. Назвала меня Арсеном. Жесть, да? Ты только так не называй. Я жил сначала в Доме малютки, в три года меня усыновили приёмные родители. Поменяли год рождения, имя-отчество, так за ними и таскаю.

Они со мной мучились. Я убегал из дома, ходил под себя. У нас был такой длинный тёмный коридор, я его боялся. Особенно когда поночуге посмотришь с сестрой фильм. У меня сестра была, да, Ира её звали – это их родная дочка. Однажды мы с мамой договорились, что, если я не обосрусь, она купит мне большой airplane – самолёт такой игрушечный. А мы как раз смотрели с Иринкой «Терминатора», он тогда только вышел. Где он глаз себе выковыривал и всё такое. В общем, я своё слово не сдержал. Хотя я же мелкий был. В колготках ходил. И рубашка у меня была дебильная, в клеточку.

Учился я плохо. Порой мы по полночи сидели, заучивали один стих. Мама уставала: всё уже разжевали – Джоник, ты только проглоти это. А я не мог проглотить. В итоге сначала так слегка – ладошкой – меня пиздили, то есть били, потом ремешком, потом мама стала говорить «я сейчас тапку сниму». У тапки есть небольшой каблук. По башке меня били каблуком, вбивали, так сказать, учили уму-разуму. Они думали, до меня так быстрее дойдёт. Я сбегал из дома, потому что боялся ремня. Я боялся возвращаться, потому что меня за это наказывали. Но я не тупой, пятёрки я тоже получал. Нам вместо пятёрок давали звёздочки: когда я приносил их домой, родители радовались. Покупали мне сладости. Я всегда сладкое любил, полезно для печени.

Заикаться я тоже, кстати, начал, когда жил с ними. Сестрёнка меня однажды напугала. В коридоре, который длинный, стоял сервант – это шкаф такой, с пола до потолка. Она встала там. И вот я иду по коридору, а она как из серванта вылетит. Мама готовила – я даже как сейчас помню, в лифчике и в юбке стояла, только пришла с работы. Я испугался – и под её юбку залез. Это я маленький был, не понимал ничего, что там, под юбками. А сестра смеётся. Ну, мамка, естественно, отругала – и после этого я заикался долго. Сейчас-то я только от удивления, хорошо, что хоть когда пою, не заикаюсь.

Моя первая кража тоже была в детском саду. Я украл, правда, не знаю зачем, батарейку и губную помаду. У воспитательницы. Меня отлупили за это, какое-то время я не выходил на улицу. Сильно били, мама потом йодом мазала. В угол ещё ставили. Отец приходил, делал свои дела, звал меня в комнату – и ждал с ремнём. Наклонял меня промеж ног, снимал штаны и по голой заднице стучал, по спине. Потом до прихода мамы я стоял в углу. Иногда они меня отправляли к её маме – Валей звали, мне она, получается, бабушка. Бабушка Валя, дедушка Ваня. Я и от них сбегал. Они меня учили подметать, дома убираться, полоть что-то там, а я работать не любил. Жил в поле: такой там был большой пустырь, оттуда церковь видно, в церкви тоже жил. Лазал по дачам, воровал там по мелочи: кушать-то хотелось. Они меня всегда искали, пока соседи не поймают и не приведут или милиция. Дедушка даже… нервничал. Потом попал. Попал в больницу. Короче, умер из-за меня.