Время обучения В. А. Игнатьева в Казанской духовной академии пришлось на период после отмены автономии духовно-учебных заведений, действовавшей временно после революции 1905 г., и введения нового Устава духовных академий 1910 г. с изменениями 1911 г. Согласно новому Уставу духовные академии являлись «закрытыми высшими церковными училищами», готовившими «христиански-просвещённых деятелей» для служения «предпочтительно в священном сане». В академический курс было введено «воспитание в учащихся любви к Святой Церкви и её установлениям и преданности Престолу и Отечеству». Новый устав был направлен на ограждение студентов от идей революционного свободомыслия. Также происходило постепенное замещение в академиях заслуженных светских профессоров лицами в духовном сане, в т. ч. представителями учёного монашества, что нашло отражение в воспоминаниях В. А. Игнатьева. Таким образом, он поступил в Казанскую духовную академию уже критически настроенным ко всей системе духовно-учебных заведений конца синодального периода в истории Русской Православной церкви.

Революционные события 1917 года явились катастрофой для духовного образования в России, но кризис его был заметен ещё задолго до этого. Митрополит Антоний (Храповицкий)19 очень критически мыслил о тогдашнем устройстве духовно-учебных заведений. «Он был из тех архиереев, которые давали самую мрачную характеристику всей системы духовного образования Русской Православной Церкви: «Строй духовно-учебных заведений, как унаследованный из мира западных еретиков, приводит дело Духовной школы до крайнего безобразия». Передавая слова неназванного им архиерея, он писал: «Должно всю ее разогнать, разломать, вырыть фундамент семинарских и академических зданий и взамен прежних на новом месте выстроить новые и наполнить их новыми людьми». … Архиепископ Волынский Антоний предлагал сократить в академических программах преподавание богословских систем и расширить изучение Священного Писания и Святых отцов: «Система православного богословия есть ещё нечто искомое, – писал он, – и потому должно тщательно изучать его источники, а не списывать системы с учений еретических, как это делается у нас уже 200 лет».20 Он подчеркивал общественную миссию Церкви и развивал целую систему пастырского душепопечения, которое было бы приближено к интересам жизни и к интеллектуальному уровню общества. «Его прямота, граничащая с резкостью, на многих, особенно на инакомыслящих, производила крайне отрицательное впечатление».21

В автобиографических очерках В. А. Игнатьева имеется эпизод с описанием сложного душевного кризиса, пережитого им в начале обучения в академии – мысли о самоубийстве на фоне неожиданной смерти знакомого студента академии.

Вспоминая академию, В. А. Игнатьев отмечает её особенность в том, что по сравнению с другими академиями, она не располагалась в лавре или монастыре, а находилась обособленно от них, но в ней было сильно влияние монашеской среды, особенно архиепископа Антония. Автор пренебрежительно относится к преподавателям и студентам из «чёрного духовенства» – монахам и монашествующим, многие из которых впоследствии приняли мученический венец, о чём он и не знал, особенно к преподавателю по аскетике иеромонаху Афанасию (Малинину). Автор прошёл мимо таких духовных наставников казанских академиков как старец Гавриил (Зырянов)22 и был подвержен влиянию атеистической пропаганды.

Отучившись в духовной школе, В. А. Игнатьев был обязан, как пользовавшийся содержанием за счёт духовно-учебного капитала, отслужить в духовном ведомстве 6,5 лет или же уплатить 1088,20 руб. долга.23 Таких денег у него, естественно, не было, более того, не было и желания первоначально работать духовном ведомстве. «В начале июня 1913 года я закончил учение в Императорской Казанской духовной академии со званием кандидата богословия. Закончен был длинный путь обучения в духовных учебных заведениях, начатый ещё в 1897 г. в Камышловском дух[овном] училище. Пятнадцать лет учения и жизни в общежитии! И вот я вышел в жизнь. За всё время моего учения в духовных школах у меня не было мысли пойти в священники, а при окончании академии даже мысли о работе в духовных учебных заведениях. Такова была моя реакция на происхождение из семьи дьячка. Сколько приходилось видеть унизительного в положении русского духовенства! Отсюда и родилась мысль: бежать, бежать из него, куда представится для этого возможность. В академии у меня окончательно созрела мысль – идти работать по линии Министерства народного просвещения».24

Певцом Игнатьев так и не стал, и поработать по линии Министерства народного просвещения ему удалось только один год. Начало первой мировой войны и желание выбраться из «глухой провинции» заставили его вернуться в духовное ведомство, а ещё через 3 года произошла Октябрьская революция. Позднее он был свидетелем «обновленческой лихорадки» в жизни Церкви и «хождения по мукам» своих братьев-священников.25 Он даёт порой жестокие характеристики ректорам и некоторым преподавателям, осуждая «казённое православие», но о самой академии, в итоге, отзывается с благодарностью за полученные им навыки в настойчивом и инициативном труде, за возможности развиваться и работать над собой.

Хотя его воспоминания крайне субъективны и не раскрывают полностью историю Казанской духовной академии начала XX века, но содержат описание расположения академических зданий, библиотеки, учебного корпуса, многие неизвестные моменты и события. Как и в предыдущих воспоминаниях о Камышловском духовном училище и Пермской духовной семинарии В. А. Игнатьев не смог писать только о себе, а оставил интересные личностные характеристики преподавателей и студентов академии, в т. ч. иностранных. Автор сделал попытку спустя полвека систематизировать свои знания о профессорах (как по отдельности, так и в целом в рамках корпорации), об условиях обучения и быта в академии.26

В состав четвёртой части включены очерки автора, находящиеся в «пермской» и «свердловской» коллекциях его воспоминаний, посвящённых Казанской духовной академии. При выборе очерков из двух коллекций учитывалась полнота изложения материала в них, дополнительные или уточняющие сведения приводятся в постраничных сносках, что отражает особенности той или иной коллекции. В состав публикации включен очерк «Учение П. А. Иконникова в Казанской духовной академии» из автобиографических очерков автора в «пермской коллекции» его воспоминаний, отсутствующий в «свердловской коллекции».

При подготовке публикации составлялись биографические справки на участников событий, упоминаемых в текстах, использовались списки служащих и студентов Казанской духовной академии, статьи из «Православной энциклопедии».

Частично воспоминания В. А. Игнатьева о Казанской духовной академии встречаются также в очерках о брате Алексее Алексеевиче Игнатьеве в Части I. «Семейная хроника Игнатьевых», протоиерее Тихоне Петровиче Андриевском, Николае Николаевиче Мавровском, Сергее Степановиче Богословском и Владимире Петровиче Козельском в Части III. «Пермская духовная семинария начала XX века».

В четвёртой части представлены фотографии старой Казани в почтовых открытках (здания и учреждения, учебные заведения); фотографии внешнего вида Казанской духовной академии; чертежи планов усадьбы и внутренних помещений академии, составленные самим автором; фотографии внутренних помещений академии; портреты ректоров, инспекторов и преподавателей, которым посвящены отдельные очерки; групповые фотографии студентов-выпускников 1913 г. (без автора); фотографии автора в форме студента академии и его диплом об её окончании; портреты выпускников академии 1913 г.