5.

Вокзал в Орле был для меня не просто вокзалом, а на подсознательном уровне каким-то рубежом, за которым лежит совсем другая, полная ярких красок, словно манящая меня из будущего, неведомая мне доселе жизнь. Я как будто представлял себя уезжающим из этого города навсегда, я даже видел тот поезд, который трогаясь, медленно набирает скорость, увозя меня отсюда к новым манящим горизонтам. Это не была нелюбовь к городу или что-то в этом духе. Мне просто напросто стало тут очень тесно, мне нечем было дышать. Это было как инстинкт, который бушевал во мне неистовой силой. Я знал, что мне надо срочно, как угодно вырываться из этого воображаемого плена на долгожданную свободу, которую мне может дать только одно место на земле – это Москва.

Мои мечты о Москве были настолько вожделенными, что таки долетели до небес, и небеса сжалились надо мной. Предоставленный мне и моей семье шанс оказаться в Москве спустя некоторое время не использовать было бы, мягко говоря, преступлением. Давний мамин поклонник, о котором я писал в самом начале, живший в подмосковном Реутове и служащий где-то в ГЛАВКе Сельскохозяйственного министерства на довольно таки высокой должности, сделал маме в очередной раз предложение. Он делал их с настойчивым постоянством на протяжении то ли десяти, то ли пятнадцати лет и каждый раз с неутешительным для него результатом. Но в этот раз фортуна была на его стороне. К его великому удивлению и не менее великой радости, мама, как вы понимаете, не без моего, мягко говоря, на нее давления, приняла его предложение и вышла за него замуж.

Так мы оказались в Москве, точнее в Реутове, который находится от столицы всего в 25 минутах езды на электричке от Курского вокзала. Николай Яковлевич, так звали жениха, а теперь и моего отчима, проживал в небольшой трёшке в доме на улице Ленина, прямо у железнодорожной стации Реутова, в которой нашей семье предстояло жить несколько последующих лет.

В Орле после окончания восьмого класса я по настоянию мамы поступил в Орловский машиностроительный техникум, из которого по переезду в Москву перевелся, как и писал выше, в Московский авиационный самолетостроительный техникум, находящийся в Филях, где и продолжил учебу по специальности "Эксплуатация и наладка станков с числовым программным управлением". Я уже упоминал, что к учебе в этом заведении я не испытывал ровном счетом никаких эмоций. Скорее я использовал его как плацдарм для первых, зарождающихся во мне коммерческих проектов. Своим первым удачным торговым предприятием я считаю безобидную авантюру по реализации самых популярных в то время сигарет "Ява" с ментолом. Весь фокус тут был в том, что сигарет "Ява" с ментолом в природе вообще не существовало, но только не у меня. У меня, как вы понимаете, такие сигареты были. Я, с прилежной осторожностью вскрывая слюду с каждой пачки с нижней ее стороны, доставал по одной сигарете и смазывал их бесцветными и совсем безвредными для здоровья каплями от насморка, в состав которых как раз и входил ментол. Затем я высушивал смазанные сигареты на комнатной отопительной батарее и после отправлял их обратно в пачку в первоначальное положение, с последующим аккуратным заклеиванием слюды обычным канцелярским клеем. Пачки с ментоловой "Явой" охотно раскупались учащимися техникума на переменах между занятиями, естественно с небольшой предварительной рекламой с моей стороны, что-то типа, что это экспериментальная серия сигарет прямо с фабрики для предварительного изучения спроса, которая досталась мне по огромному блату и предназначается только для служебного пользования… бла, бла, бла. Сигареты "Ява" стоили в магазине 40 копеек. Я же их продавал по рублю, абсолютно законно присваивая себе по 60 копеек за потраченный труд, ну, и, конечно же, за немудреную оригинальность идеи. В общем, в конце концов, все были довольны. Не могу сказать, что я учился плохо. Был даже период, когда я выбился в отличники и преподаватель сопромата и деталей машин, как-то обнаружив, что многие передают от парты к парте мою тетрадь с правильно решенными уравнениями, с укором произносила: "Вот, мол, гоняете по партам жуковскую тетрадь, а у самих мозги что ли высохли? Как же вы потом самостоятельно работать-то собираетесь, Жукова что ль позади себя поставите?" Но мое рвение на поприще учебы было скорее делом настроения и, как правило, надолго мне его не хватало. Куда более меня интересовала коммерция, точнее проблема заработка денег. Я без особых хлопот вышел на поставщиков всяческого ширпотреба, который в силу своего полного отсутствия на советском рынке, пользовался бешеной популярностью. Учебную практику я проходил на заводе, который занимался производством двигателей то ли для военных самолетов, то ли для крылатых ракет, и называлось это производство КБ "Салют" имени Хруничева. Каждый практикант прикреплялся к своему мастеру и загружался посильной для него не очень ответственной работой. Меня, естественно, также прикрепили к своему мастеру, который указал мне на огромный фрезерный станок, на котором я впоследствии производил, точнее, делал вид, какие-то кругленькие железяки. Работал я на этом станке от силы раз десять, зато остальное рабочее время я проводил в увлеченном снабжении рабочих и служащих этого предприятия всяческими разными ширпотребовскими заморскими диковинками, такими как электронные музыкальные часы, плейеры с наушниками и тому подобное. Когда же приходил день зарплаты, то в моем приходном ордере с издевательским постоянством красовалась цифра с жирным знаком минус. Это и неудивительно. Рабочие получали зарплату от определенной выработки в день, начиная от минимальной дневной нормы. Я же и эту дневную норму никогда толком не выполнял. Зато бизнес у меня, как говорится, летел ввысь. Почти весь персонал завода, красуясь друг перед другом, с гордостью демонстрировал окружению приобретенный у меня дефицит, наполняя тем самым мои карманы заработанной прибылью. Клиентов

было хоть отбавляй, ведь помимо пространства техникум-завод, зоной моих интересов были еще и крупнейшие комиссионные магазины Москвы, о которых я уже упоминал выше. И сложись моя судьба немного иначе, то скорее всего после того как перестройка отменила уголовное преследование за спекуляцию, наступили 90-е с их первыми компьютерами и уже серьезными поставками из-за границы всяческих разнообразных товаров, а потом приватизация с ее нефтью, газом и лесом, и пошло бы у меня, поехало. Но это лишь предположения, а эта книга – не сочинительство. Мы тут говорим о реальных фактах. Так вернемся же в нее, в реальность.

6.

В дом культуры, напоминающий скорее сарай, при Реутовской текстильной ткацкой фабрике ноги меня привели сами, сразу после переезда из Орла в Москву. Я спросил у бабушки-вахтера, есть ли в их клубе музыкальный ансамбль, и, получив положительный ответ и информацию о днях и времени их репетиций, поблагодарив бабулю, в удовлетворении удалился, предвкушая скорую встречу с прекрасным. В обозначенный вахтершей день и час я стоял перед входом в клуб, и при появлении музыкантов, самодостаточно объявил себя клавишником, желающим войти в состав их коллектива, предварительно рассказав в двух словах про "Синтез" и, наработанный в связи с участием в этой группе, опыт. Музыканты, оказавшиеся простыми парнями, живущими в Реутове и не имевшими к текстильной фабрике ровным счетом никакого отношения, любезно пригласили меня в репетиционную комнату и попросили воспроизвести что-либо на электрооргане, на котором я с гордостью выдал вызубренные в музыкальной школе перед выпускными экзаменами несколько этюдов Черни. К слову сказать, моя жизнь в тот период еще не приобрела какого-либо определенного сформировавшегося контура, и было совсем непонятно, чем же я все-таки буду, в конце концов, заниматься. Мне было уже 17, а на горизонте маячил лишь диплом Авиационного техникума с призрачным последующим поступлением в МАИ, чего я, кстати, совсем не хотел, или еще хуже – работа по специальности после окончания техникума на каком-нибудь закрытом военном заводе. Не буду же я всерьез рассматривать как вариант карьеру спекулянта, делающего деньги на наживе на честных советских гражданах? Оставалась музыка, в ее самом скучном для меня проявлении, в таком, как учеба в Высшем музыкальном училище имени Гнесиных, где я должен был посвятить всего себя зубрежке классических музыкальных произведений всемирно известных композиторов. Туда-то, в Гнесинку, точнее на подготовительные курсы для поступления в нее, меня и сподобила моя мама, где я пытался у преподавателя по фамилии Семенов, освоить азы виртуозного джазового владения музыкальным инструментом, с перспективой последующего поступления на факультет, который назывался «Отделение эстрадного фортепьяно». Кстати, надо заметить, что та техника владения инструментом, которой я обучился на этих подготовительных курсах, три раза в неделю в течение года приезжая домой к преподавателю, очень меня выручала в моменты, когда нужно было продемонстрировать свое мастерство, еще раз спасибо моей маме. Вот и в этот раз в доме культуры при ткацкой фабрике самодеятельные музыканты, сполна удовлетворившись моей игрой, приняли меня в свой коллектив. Возвращаясь к моей озабоченности своим будущим, можно было четко разглядеть только два серьезных направления, по которым мог пойти путь моей еще толком не начавшейся жизни. Первое – это был техникум, потом институт, потом Бог знает что еще, и второе – это была классическая музыка в виде Гнесинки и потом снова Бог знает что еще. Третьего было не дано, но оставалось главное, то, что на тот момент никак не подходило под определение какой-либо деятельности или профессии, то, что нельзя было описать словами, а можно было только почувствовать где-то глубоко в душе. Это была какая-то не дающая мне покоя ни днем, ни ночью непонятная, сидящая у меня глубоко внутри и растущая день ото дня субстанция, словно солнце, стесненное границами моей грудной клетки и мечтающее вырваться наружу. Эта колоссальная энергия постоянно ввергала меня в поиски каких-либо мест или людей, через которые или через которых произойдет ее излияние или деление ею с окружающим меня миром, и одно я знал точно: место, где должно было произойти это излияние, может быть только одно – это сцена! Как навязчивое параноидальное видение в моей голове, возникала одна и та же картина: я видел себя в центре большой красивой сцены, переливающейся в блеске бесчисленных разноцветных огней, перед ликующим в приветствии, огромным многотысячным залом. Эта воображаемая сцена манила меня, и я безропотно шел к ней, словно околдованный, словно, ведомое врожденным инстинктом, хищное животное, вышедшее на охоту и хладнокровно расправляющееся с любыми преградами, возникающими у него на пути. Я стоял на распутье перед огромным миром, открывающим передо мной тысячи дорог, из которых я должен был выбрать ту, которая приведет меня к моей заветной мечте. Но судьба, как чаще всего бывает в жизни, повела меня своим, единственно верным путем.