Она нашла другого надежного человека, давно знакомого партизанам сторожа на переезде. Он тоже кое-что знал, старался запомнить каждый приказ, любые изменения графика. Сведения его оказались полезными, но...
- Мало, мало, - сказал Тане при встрече Андрей. Он исхудал за это время, был нервозен и взвинчен до последней степени. - Мы рискуем людьми, ищем вслепую. Понимаешь, мы не имеем возможности перекрыть фашистам путь ни по железной дороге, ни на шоссе. Прямо скажу: плохо у нас с тобой идут дела.
- У меня, - уточнила Таня. - Понимаю, плохо.
- Ступай отдохни, но постарайся за это время подумать...
- Да, - сказала Таня, - я буду отдыхать и думать.
Действительно, при всем желании она не могла бы уснуть. Нервное напряжение, в каком жила она все эти дни, позволяло ей обходиться почти без отдыха.
Сведения о движении поездов и автомашин нужно было раздобыть любой ценой. И Таня лихорадочно обратилась за помощью к своей записной книжке.
Впрочем, какая записная книжка у разведчика? Порой даже незначительная бумажка может привести к провалу большого дела, к гибели многих людей. Разведчику, который отправляется в путь, нельзя иметь при себе ничего лишнего, только самое необходимое - пропуск, паспорт.
Записная книжка разведчика - его память. Тренированная память, вобравшая в себя все, что может пригодиться в пути, и где многое хранится бережно, незыблемо - до поры.
Тане казалось, что она знала Белоруссию так хорошо, будто и в самом деле была витебской школьницей. Способная к языкам, да еще после долгих разговоров с шофером-белорусом, она бойко умела ввернуть при случае белорусскую фразу, слово - свободно, без всякой нарочитости.
Предполагалось, что Тане придется работать и в Заславле: были названы некоторые адреса, фамилии. И не только это. Казалось, будто речь шла о людях, знакомых Тане с детства: так много выплывало подробностей чужой жизни, чужих судеб.
И теперь будто в самом деле девушка листала страницы записной книжки, перед мысленным взором ее возникали названия сел и деревень, имена людей, которым можно верить. Деревня Шимково... Таня представила себе дорогу к этой незнакомой деревне так ясно, будто перед ней лежал тщательно вычерченный план. И к небольшому, добротно сложенному дому - там живет семья Бельских...
- Опять какая-то несчастная плетется, - сказал Александр Васильевич Бельский, глянув в окно. - С узелком... Должно, барахлишко на продукты меняет. К нашему порогу свернула.
А Таня, проверяя мысленно правильность дороги, окинула взглядом двор за низким плетнем, оглянулась осторожно, будто уточняя, не зря ли она миновала предыдущие избы.
Потом постучала в калитку, поклонилась вышедшей на крыльцо хозяйке.
- Попить бы мне, хозяюшка...
- Входи, милая.
В дверях Таня почти столкнулась с хозяином, спешившим на сенокос. Он молча, не глядя на девушку, посторонился, уступая дорогу.
Присев к столу, Таня с удовольствием, мелкими глотками пила воду и при этом внимательно разглядывала горницу. Если взгляд ее встречался с соболезнующим взглядом хозяйки, она отвечала детской бездумной улыбкой, наивно-безмятежным взглядом. Этот прием не однажды помог Тане, особенно если поблизости оказывались полицаи либо немецкие охранники. Где уж такую заподозрить - несмышленыш, безобидная дурочка!
Таня поблагодарила, отставила кружку. Несколько минут они с хозяйкой сидели молча. Потом хозяйка не спеша поднялась, сполоснула кружку и убрала на полку, накинула платок.
Таня неподвижно сидела за столом.
Хозяйка явно проявляла признаки нетерпения, но Таня вроде бы и не собиралась уходить. Тогда хозяйка в сердцах сказала:
- Поторапливайся, милая. Мне на работу пора...
Таня подняла на нее глаза. Теперь это был смелый и открытый, чуточку насмешливый взгляд.
- Ну, а как вам тут живется под немцами? - спросила она неожиданно. Жизнь-то налаживается?
Женщину передернуло. Ответила она тоже смелым, вызывающим взглядом, но не было в нем насмешливости - были досада, презрение: вот ты, мол, какова! А прикидываешься полоумной, на жалость берешь. Уж не разведка ли немецкая тебя подослала?
Однако ответ хозяйки прозвучал нарочито равнодушно:
- Нам, простым людям, все едино. Собирайся-ка...
- А как у вас тут партизаны? Действуют?
- Это кто ж такие? Мы про них и не слыхивали.
Хозяйка присела к столу. В упор, пристально, ненавидяще смотрела она теперь на девушку. А Таня вдруг совсем по-девчоночьи выпалила:
- Я про вас все-все знаю. Дочку вашу Машенькой зовут, верно? А вы Екатерина Григорьевна. Привет вам от наших.
- Господи! - охнула хозяйка. - Так вот ты, значит, откуда! Дай разглядеть-то тебя. Ну, говори спасибо, что шуточек твоих мой хозяин не слышал, худо бы тебе пришлось...
- Беженка я, - сморщившись, заговорила Таня. - Из Витебска. Вот и паспорт мой. Видите, в Минске прописана, а до вас в гости пришла.
- Ничего, получается, - одобрительно кивнула Бельская. - Умеешь говорить жалостливо. Но от соседей наших лучше подальше быть: тут все друг дружку знают, как в деревне положено, а любопытных хватает.
Таня вяло согласилась, сразу припомнив рассказы Наташи, как тревожно жилось ей в деревне у Ольги Климантович. Она все сидела за столом, минутами задремывала от усталости, и тогда уже непритворное выражение детского простодушия разливалось по ее круглому обветренному лицу.
- Эх ты, беженка из Витебска... - тихо произнесла Бельская. - Приляг, я постель разберу. Потом что-нибудь придумаем.
Она постелила постель, принесла полный таз воды - помыть ноги. Поставила таз на пол и всплеснула руками - ноги у девушки были в синяках и ссадинах, босые, опухшие, со сбитыми ногтями. Крепкие ладные девичьи ноги, им бы отплясывать сейчас на школьном или студенческом балу, гулять в легких туфельках, осторожно минуя камни да рытвины.
- Господи боже ты мой! - снова ахнула Бельская, хоть и не была она верующей и бога поминала редко. - Да что ж это творится на свете!
Таня не слышала этих слов: глаза у нее слипались, голова сама клонилась к подушке. Бельская осторожно помыла ей ноги, как мыла бы родной дочке, жалостливо приговаривая над каждой ссадинкой, стараясь не сделать больно лишний раз.
