Она вела себя как любая другая девушка, проведшая ночь в постели Сида Гифальди. При желании можно было сделать вид, что ничего особенного и не случилось. Сид именно так и поступил, а недопитый стакан с ром-колой вылил в раковину. И о том, что ради того, чтобы трахнуть красивую девчонку, он принимал обличье парня, которому завидовал со школьных лет, — строго-настрого запретил себе думать.

Из пансиона Сид вернулся поздно, уставший и злой на весь свет. На скамейке возле его подъезда сидела Хельга, со скучающим видом листая какую-то книжку на планшете.

— Э-э-э… привет, — сказал Сид.

— Привет, — спокойно, будто ничего и не случилось, ответила Хельга.

— Э-э-э.

— Пошли? — подсказала ему она.

— Хельга, ты…

— Ужасно не хочу сейчас домой, — сказала она таким тоном, что Сид понял сразу: лучше не спорить. — Ты ведь пустишь даму переночевать, Гифальди?

— Боюсь, что афродизиака у меня больше нет, — соврал Сид.

— Мы можем всю ночь играть в шахматы и говорить о человеческой доброте.

Афродизиак у Сида нашёлся.

***

Хельга знала, что это было полнейшим абсурдом, её худшей идеей за всю жизнь. Но самое страшное и отвратительное заключалось в том, что если выкинуть из головы всю эту суеверную панику и «что-же-ты-к-чёрту-творишь-Хельга-Патаки», — ситуация внезапно оказывалась очень даже неплохой.

Самое страшное и отвратительное заключалось в том, что Хельга Патаки была счастлива. Нельзя сказать, чтобы она была от этого в восторге; нельзя сказать, чтобы она не пыталась выгнать из себя этого треклятого тёплого Чужого, что толкал её на странные, дикие поступки. Просто получалось пока что явно неважно.

Хельга не знала, можно ли назвать то, что у них с Сидом, «отношениями», да и предпочитала об этом не задумываться. Сам по себе Сид Гифальди стал для неё максимум приятелем — приятелем, который пару раз в неделю просыпался с ней в одной кровати, готовил ей завтрак, торопливо собирался и уезжал по своим делам, иногда оставляя на прощание Хельге новый прозрачный пакетик с горсткой лежавших внутри таблеток.

В кухонном шкафу у Хельги стояла большая бутылка колы и бутылка тёмного «Баккарди». Хельга знала, что нужно делать.

Сид не любил звонить, чаще присылал SMS или писал ей в социальной сети; мерно стуча по клавишам, Хельга договаривалась с ним об очередной встрече. И наливала в высокий стакан рома и колы; таблетка растворялась с тихим вкрадчивым шипением, не оставляя ни вкуса, ни запаха. Хельга старалась не спрашивать себя о том, что мог всё-таки делать с девушками — да и не только с девушками — Сид при помощи этих таблеток.

Впрочем, Хельгу это не слишком и волновало, ведь по вечерам к ней приходил Арнольд. Её Арнольд.

Время останавливалось, всё на свете переставало иметь смысл, кроме любимых губ; когда-то в юности, читая подобные слова в дамских романчиках, послушно, точно под копирку, перенося их в свои девичьи стихи, — Хельга не верила в глубине души, Хельга не понимала, как такое бывает. Сейчас она понимала всё; и мир взрывался фейерверками в её сердце, обжигая и пьяня, и Чужой в её груди довольно урчал, светился и грел её так, что Хельга боялась в этой теплоте случайно, с непривычки, задохнуться.

Хельга не знала, можно ли назвать то, что у них с Арнольдом, «отношениями». Но называла. Это делало её ещё счастливее.

У них не было надоедливой бытовухи, в которой грязли другие пары, не было споров о том, куда поставить кукурузные хлопья, кто кого заберёт сегодня с работы и на какие деньги они поедут отдыхать; у них было чертовски мало времени — и они тратили его лишь на то, что было действительно важно. Хельга ловила губами губы Арнольда, наслаждаясь каждым мгновением, зная, что чудо вот-вот закончится; расслабленная, уставшая, переполненная тёплой неги и абсолютно счастливая, она выплывет из реальности, покачиваясь, в страну беззаботных снов — которые рядом с Арнольдом действительно были исключительно радостными и светлыми.

А утром она проснётся рядом с Сидом. И в этом нет, если вдуматься, ничего страшного. Сид Гифальди — не худшая, как выяснилось, кандидатура из тех, с кем можно проснуться.

Сид не напоминал ей ни о чём, что было накануне; Сид сдержанно желал ей доброго утра, жарил яичницу на двоих и варил ароматный кофе в джезве, а затем быстро собирался и уезжал — куда раньше, чем Хельга. Даже если они встречались в его, а не в её квартире.

Лишь однажды Хельга проснулась рано-рано, часа в четыре утра, и сама не поняла, что случилось: то ли действие афродизиака выветрилось ещё не до конца, то ли просто сонный организм не понял, что происходит, — но она нежно обняла Сида со спины, поцеловала его в плечо и прошептала:

— Арнольдо…

В тот момент она чётко понимала, что это Сид, она чувствовала запах Сида, ощущала вкус кожи Сида, она обнимала именно Сида и Сида называла Арнольдом. Это ни капли её почему-то не смущало; а он никак не отреагировал, но и не отстранился, и Хельга так и уснула, прижимаясь щекой к его плечу.

Когда она окончательно проснулась утром, Сид был уже одет и готовил завтрак. О ночном происшествии он, как водится, не сказал ни слова — но с тех пор всякий раз, когда она просыпалась, Сида в постели уже не было. Иногда он сидел на диване со своим ноутбуком и лениво читал в Интернете свежие новости; иногда — готовил завтрак на двоих; иногда, случалось, и вовсе уже уезжал, оставив ей записку на двери в прихожей. Но полуобнажённым в постели Хельга его больше не видела — и это окончательно сделало их приятельство не более чем приятельством, максимум — дружбой.

У Хельги не было отношений с Сидом Гифальди. У Хельги были отношения с Арнольдом. И она, к своему ужасу, была совершенно счастлива.

***

Как-то раз за завтраком Сид абсолютно будничным тоном предложил:

— Хельга, уходи с работы.

Вилка в руке Хельги застыла на полпути ко рту.

— Чего?

— Уходи с работы, — повторил Сид. — Чем ты занимаешься в этом офисе, гоняешь сотрудников метлой?

— Я менеджер, — оскорблённо поправила Хельга. — Решаю проблемы.

— Изумительно. Иди ко мне в бар, будешь решать… какие проблемы ты там решаешь? В любом случае, проблем у меня хоть отбавляй.

Что-то напрягло Хельгу в этом хозяйском, властном тоне; Сид, не иначе, привык так разговаривать со своими подчинёнными — или с девочками, что он снимал на одну ночь, впечатляя их неизменным «я-успешный-бизнесмен» да толщиной кошелька. Одним словом, у Хельги Патаки были существенные сомнения в том, что подобный тон подходит для разговоров с Хельгой Патаки.

— Ты предлагаешь мне работу? — хмуро осведомилась она, откладывая вилку.

— Именно. — Затем, наткнувшись на её взгляд, Сид, видимо, понял, что переборщил, и добавил уже существенно мягче:

— Хельга, ты умная, привлекательная девушка, и что главное — ты многих знаешь в этом районе. И я… знаешь, это, наверное, глупо, но я чувствую, что этот район ты любишь. Понимаю, что тебе не очень нравится сама идея создания там бара, но может быть… поможешь мне сделать его таким, чтобы он украсил район, а не наоборот?..

Всё это тянуло на классическую трогательную речь из какой-нибудь слезливой мелодрамы; но дело было в том, что с Хельгой Патаки очень редко так кто-нибудь разговаривал. И, положа руку на сердце, нельзя было сказать, чтобы ей совсем-совсем никогда такого не хотелось.

— К тому же, — продолжал Сид, — я же вижу, что свою нынешнюю работу ты не любишь. Точнее, не то чтобы не любишь… скорее, ты к ней не относишься никак. Спорим, если бы ты писала о себе книгу — о работе бы сказала максимум пару строк?..

Хельга поморщилась. Нет, приёмчик был неплохой — типичная фраза работодателя-доброго-дяденьки, который о-тебе-глупеньком-заботится; она бы даже растрогалась — если б не задумалась о том, о чём на самом деле была бы эта книга. Действительно, не о работе. Уж точно не о работе.

— И что мне нужно будет делать? — хмуро поинтересовалась она.

— Поехали сегодня со мной — узнаешь, — ответил Сид. — Я тебе всё расскажу и покажу. Кстати, у нас не будет дресс-кода; сможешь носить свои рокерские штучки, сколько пожелаешь. — Он помедлил, окинув Хельгу оценивающим взглядом, и чуть тише добавил: